Ночные демоны беспамятства. Исповедь осужденного убийцы.

Двое вошли в огромный атриум с остеклённой крышей, десятками окон, белыми стенами и мраморным полом. Пожилая дама забрала куртки и выдала две пары синих бахил, а затем снова уселась на свой кривоногий стул и уткнулась в газету. Молодая женщина прошла к стойке регистрации, а её дочь стала осматриваться вокруг в поисках двух свободных мест. На потёртых кожаных диванах и креслах сидели серые люди, важно уткнув свои мрачные лица в измятые и замусоленные страницы глянцевых журналов и экраны мобильных телефонов, спрятавшись от последних лучей осеннего солнца за пыльными листьями искусственных кустов и деревьев, они утирали свои покрасневшие носы и молча переглядывались друг с другом. Пузатые стеклянные столики прогибались под тяжестью рекламных брошюр, экземпляров для заполнения форм и старых журналов. Была и другая сторона у этого места: его персонал. Через атриум, вылетая из одной стеклянной двери и влетая в другую, дефилировали врачи в своих белоснежных халатах. Девушки в юбках, на каблуках и с собранными волосами, мужчины с зачёсанными назад волосами в своих отглаженных брюках - все они быстро и уверенно с широкими улыбками дрейфовали между кресел, столиков и кадок с цветами на пути к своим клиентам. Время от времени кто-то из врачей, оглядываясь по сторонам, звонко озвучивал фамилию недостающего пациента. И тут же кашляющий мистер Моррис или хромающая мисс Риверс оказывались окутаны чутким вниманием и распростёртыми объятиями врача. Такой представлялась со стороны идиллия этого места, и всякий был обречён в неё незаметно погрузиться, попав в этот просторный и светлый атриум. Мама с дочкой сидели рядом, не разговаривая друг с другом, зажатые на кожаном диване пожилым седым мужчиной, судорожно отбивающим дробь по ручке дивана своими сморщенными пальцами. - Я отойду в туалет? Если придёт врач, скажи, чтобы подождала. Девочка кивнула, и молодая женщина ушла в направлении одной из множества стеклянных дверей. Старик же остался сидеть рядом и начинал всё интенсивнее барабанить своими костлявыми пальцами по дивану. Взгляд его зелёных глаз постоянно упирался в лица врачей... Внезапно он посмотрел на часы на стене. Они показывали четверть пятого, и как только его глаза коснулись стрелок, его левая рука наконец остановилась, принося облегчение ушам девочки. Но она тут же сжалась, прорывая туго натянутую кожу до поролона, а затем и до деревянного каркаса. Все вокруг, казалось, не замечали происходящего, как не замечали до этого назойливой дроби. Но внезапно всё изменилось. Глаза мужчины становились больше, так и норовя выскочить из глазниц и наливались нездоровым красным цветом. Окна фасадов, выходивших в атриум все разом оказались зашторены, а над остеклённым потолком сгущались чёрные тучи. Мраморный светлый пол расходился на каменные льдины, а трещины между нами зарастали изумрудной травой. Под стойкой и под каждым диваном, кроме того, на котором сидел старик, начали прорастать деревья с серыми кручёными стволами. Люди, прежде сидевшие, уткнувшись в измусоленные журналы и мобильные телефоны, наконец встали на ноги и подняли серые лица. Сверкали белые пары клыков и острия закрученных бараньих рогов, отрастали бесконечные пары копыт... Наконец, остекление с атриума слетело, и из чёрных туч с грохотом на мраморные плиты приземлился деревянный массивный стол, накрытый и уже ломившийся под тяжестью угощений, трон, оказавшийся во главе стола и несколько длинных лавок. Старый мужчина, сидевший рядом, тоже преобразился... На месте седой проплешины росли густые чёрные волосы из которых, едва виднеясь, торчала пара остроконечных коротких рогов. Два глаза горели красным огнём, но на деле один был заплывшим и светло-голубым. Его левая рука сжимала трость, по всей длине которой были серебряные взрывающиеся вверх души, а по следам лакированных чёрных ботинок ступал мирным шагом пёс. Пёс тот не был похож на других... Три головы тихо, но звучно рычали, три серебряные цепи, опутывавшие короткие шеи, болтались с оглушающим лязгом, четыре громадные лапы когтями стучали по мрамору, а завершал картину мирно вилявший мохнатый хвост, казалось, для красоты приделанный дьявольскому отродью. Вся нечисть стекалась в к середине бывшего атриума, заросшего неизвестными растениями. Двое мужчин скакали вприпрыжку на козьих ногах, на голове одного расположились бычьи рога, а из носа торчало серебряное кольцо. На голове второго красовались огромные закрученные бараньи рога, а с подбородка почти до самого пола спускалась белая бородка. Они шумели и старались занять места как можно ближе к виновнику торжества, а наперебой им следовали существа, напоминавшие кентавров и почти что люди... С мохнатыми головами медведей и волков, гиен и львов. Женщины превращались частично в животных, а частично - в прекрасных нимф. Со стороны, где раньше был гардероб выходила ни на кого не похожая особа женского пола, её спину украшали чёрные перепончатые крылья, её улыбка манила, но была ядовита даже на вид. Суккуб, казавшаяся идеальной парой дьяволу, готовившемуся сесть во главе стола. Наконец, все собрались. Адский пёс мирно лёг у трона хозяина. Девочка продолжала сидеть на кожаном диване, и бывший старик обернулся. Он с лукавой ухмылкой щёлкнул пальцами, и кожаный диван сгорел до тла, превращаясь в скалу. - Не бойся, дитя. Мы не причиним тебе зла. Присоединись же к торжеству. Ты будешь почётным гостем! Он щёлкнул пальцами вновь, и девочка оказалась сидящей посреди стола по ту сторону, где сидели самые опасные, с виду, гости. Волчьи, медвежьи, гении и львиные морды с рычанием и хохотом раздирали зажаренное мясо в клочья и опустошали один за другим пузатые алые кувшины. В них было не вино, как по другую сторону стола. Здесь плескалась густая кровь. Ударами левого кулака сидевший во главе стола Дьявол пополнял запасы еды и питья. Всё вырастало из-под земли и валилось с затянутого чёрными тучами неба. Он был горд пиром в его честь, он оглядывался вокруг, и всяк, на кого попадал его взор, спешил рассыпаться в благодарности за вкусные угощения. Но тут он посмотрел на девчушку. Та ничего не ела и не пила, казалось, даже боялась взглянуть по сторонам. Он замялся. А затем звучно прокричал на всю залу: "Я начинаю бал!", и со всей силы ударил своей тростью о землю. Всё снова изменилось. Все растения превратились в языки пламени, зажигаемые ударами молний, небо рассеивалось, и на месте серых туч появился чёрный атлас неба с бледной и величественной Луной в центре, которая своим белым светом освещала всё. Стол и скамьи взмыли в воздух со всем, что было на них, и гости собирались в середине залы, шумели, переговариваясь между собой, а затем настала звенящая тишина... Очередной звонкий щелчок пальцев, и зазвучала музыка. Тихая и спокойная классическая мелодия. Деревья всё ещё с треском горели и переливались красными искрами. Звук доносился из угла, где Дьявол сам сидел за фортепьяно и играл. У его ног всё так же лежал его огромный пёс, смиренно положив головы на землю. Не поворачиваясь Дьявол оглянулся, он смотрел прямо на растерявшуюся девочку, и махнул ей рукой, говоря: "Подойди". Медленно и неуверенно она ступала между нагревавшихся расколотых плит, а музыка продолжала идти, всё ускоряя ритм, и вместе с ней ускоряли свои шаги десятки кружившихся пар лап, ног и копыт, создавая громкий цокот когтей и копыт. Наконец, она достигла фортепьяно. Не отрываясь от игры Дьявол попросил её сесть рядом. - Ты ничего не ела и не пила, ты не танцуешь. Тебе не понравились мои пир и бал, дитя? - Нет, мне нравится здесь. Здесь красиво. И все создания вокруг удивительны... - О, это не создания. Это люди. Я просто выпустил наружу их демонов. - А я? Я ведь не изменилась? - Нет, дитя, не изменилась. Дети мне не подвластны. Подвластны все живые души, подвластны время и пространство, но не дети… Они слишком чисты. Они молчали, и пёс тихо заскулил и положил одну из голов между ними. - Не бойся его - погладь. У меня заняты руки. И она не осмелилась ослушаться. Она гладила морду, покрытую яркой рыже-красной шерстью, и тут выглянули ещё две и опустились рядом. Пёс прикрывал по очереди огромные чёрные глаза и слегка скулил, виляя мохнатым хвостом. - Он только выглядит жутко. На самом деле, он безобидный пёс. Возьми его. Возьми. Это единственное, что могу тебе дать на память о нашей встрече. Он будет тебе верным слугой. - А Вы? - А мне уже давно нужен зверь пострашнее. Забирай, он теперь твой. - Как мне его называть? - О, его не нужно звать - и Дьявол засмеялся - Он сам знает, где и когда он должен быть. Просто пёс, без клички, без породы, без возраста. Просто люби его, и он будет тебе предан. - А почему Вы здесь, один, играете, а не танцуете со всеми? - Я не люблю шумных компаний, но меня развлекает смотреть на них, изучать. Музыка мне милее. Она подчиняется только мне, не способна лгать и никогда не уйдёт от меня. - Вы одиноки... - Не более, чем Бог. Не более, чем любой человек. Мы все обречены на одиночество, но каждый - на своё. И он умолк и перестал играть. В горевших прежде глазах появилась грусть, а в зале воцарились тишина и покой. Бал был окончен. Последние деревья с хрустом догорали, превращаясь в пепел, трещины в мраморных плитах затягивались подобно ранам, а стеклянная крыша сходилась вновь. Все гости спешно удалялись, по пути превращаясь в самих себя, и приземлялись на свои первоначальные места. Всё испарилось, испарилось подобно сну. Девочка оказалась на своём месте рядом со стариком, часы всё так же показывали четверть пятого. Они сидели молча, мужчина слегка ухмылялся, а девочка продолжала оглядываться вокруг. Казалось, всё что было - лишь померещилось. Вскоре послышались шаги, и к дивану вернулась её мать. Она села рядом, на прежнее место, взяла со столика журнал, и они продолжили ждать. Старик больше не барабанил пальцами, только ухмылялся и смотрел на людей вокруг. Когда подошла очередь девочки уйти на приём ко врачу, он пристально провожал её взглядом. Девочка обернулась уже в самых дверях, и он ей подмигнул. Когда они вернулись, его уже, естественно, не было. Возможно, он ушёл на приём ко врачу… Ведь в наше суровое время не мудрено заболеть и Дьяволу. Возможно, он просто ушёл давать очередные пир и бал… Кто вообще знает, что творилось в голове этого мужчины?