Селена

Я давно ощущала в себе силу неизвестного происхождения. Именно она заставила меня бежать из замка в ночь, в неизвестность, за несколько часов до того, как отец наш – аббат Корвейский вошел в нашу с сестрами спальню, чтобы приговорить к неволе. И эта сила увлекала меня прочь от дома, в Везерские леса. Она медленно распускалась в моем сердце подобно цветку, скованному и спящему дотоле. Теперь ему уже больше ничто не мешало. Неожиданно я обнаружила, что знаю всё о травах, растениях и кореньях, встречающихся в лесу. Меня никто и никогда не обучал искусству изготовления лекарственных микстур и мазей, тем не менее, я умела их создавать. Это стало для меня таким же естественным, как еда или сон. Сестры тоже довольно легко научились распознавать нужные растения. Приготовленные снадобья мы сбывали в ближайшем городке, наведываясь туда под покровом ночи, чтобы ненароком не нарваться на солдат из княжеской армии, которые наверняка нас разыскивали. Обычно мы отправляли в Хёкстер Тайру, нашу старшую сестру. Она была остра на язык и могла уломать на покупку самого скупого и несговорчивого. Кроме того ее внешность не так сильно бросалась в глаза, как моя или Аделины. Однако иногда и мне приходилось бывать в городе. И вот один такой визит стал для меня поистине роковым. Я продала почти все микстуры, в сезон простуд они расходились хорошо, когда незнакомец в обтрепанной куртке схватил меня за руку и во всю глотку заорал, будто я его ограбила, прибавив в конце крепкое словцо, которое я ненавидела. «Ведьма! – выкрикнул оборванец. – Ведьма украла мои деньги». Я вздрогнула и постаралась вырвать руку, чтобы убежать, но он вцепился крепко. Крики и ругательства, сыплющиеся из уст мужика словно из рога изобилия, собрали вокруг нас немало зевак. А я все рвалась из стальной хватки, будто пойманный зверек из капкана. Моя корзина с разбитыми пузырьками давно валялась на земле, ворот платья перекосился, а волосы выбились из-под чепчика, однако весенние сумерки скрывали их цвет. А потом разом всё стихло: вздохи и причитания собравшихся поглазеть на странное действо, топот копыт, скрип телег, лай собак и прочие звуки, доносящиеся с окрестных улиц. Осталась лишь звенящая тишина, и моя рука, наконец, получила свободу. Я дернулась в сторону, ощущая необычайный прилив агрессии, и натолкнулась на… графа Берлебургского. Когда я была маленькой, граф не раз посещал Корвей, чтобы воспользоваться библиотекой, хранящей ценные издания. Он всегда странно посматривал на меня. А один раз, когда отец послал меня отнести графу чай, произошло уж совсем невероятное событие. Едва я пересекла порог библиотеки и остановилась у столика, за которым сидел граф, перелистывая толстенный том с рассыпающимися страницами, он забрал у меня поднос с чайником, молочником и кружкой, водрузил его на стол, а затем притянул меня за руку настолько близко, что я ощутила теплоту его дыхания. Граф порывисто встал и уставился на меня. Я была тогда слишком мала, чтобы понять его пробудившееся вдруг – едва он заглянул в мои глаза – возбуждение. Его сухие пальцы прикоснулись к моему подбородку и чуть приподняли. Он стал наклоняться… Но я вырвалась и убежала до того, как случилось бы непоправимое. До сих пор я помнила это прикосновение и запах, идущий от одежды графа – книжная пыль вперемешку с табаком и еще чем-то острым. Да и сам граф, похоже, ничего не забыл. Он сразу же меня узнал. Теперь уже не было смысла сопротивляться, и я прекратила все попытки убежать. Но граф оттолкнул оборванца, а чтобы тот замолчал, бросил ему на ладонь серебряную монету, достав ее из поясного кошеля. Я успела подхватить корзинку, когда граф потянул меня к карете, запряженной парой гнедых рысаков. Возница дождался кивка хозяина и пустил коней галопом, пока народ на улице не опомнился. Мало того, что обо мне и сестрах ходила дурная слава – поговаривали, будто мы занимаемся черной магией и водим дружбу с самим чертом, – так теперь вообще никто не станет покупать наши снадобья. А иного дохода, как от их продажи, у нас не было. Поместье графа располагалось ниже по течению реки Везер. Мы добирались туда довольно долго, так что сумерки уступили место непроницаемой тьме. Я предполагала, что сестры уже сходят с ума, напуганные моим отсутствием. Обычно дорога в Хёкстер и обратно занимала не больше двух часов, а на дворе уже глубокая ночь. Во время поездки в графской карете, подскакивающей на ухабах, я неустанно посылала сестрам мысленные импульсы, что со мной все в порядке, только вряд ли они достигали адресатов. Я была чересчур взволнована и не могла как следует сосредоточиться. А когда граф ни с того ни с сего коснулся моей руки, меня бросило в дрожь. В памяти еще свежо было ощущение опасности, исходящее от этого человека, пусть и прошло больше десяти лет с момента нашей последней встречи. - Ты боишься меня? – спросил граф, не отнимая руки. Карета остановилась возле ворот поместья, но господин не торопился ее покидать. - Нет. – Как можно спокойнее ответила я, борясь с внутренним трепетом и напряжением. Любого другого я могла бы обмануть, но не графа. Он был слишком сметлив. - Тогда почему ты дрожишь? - Мне холодно. – Выдала я первое, что пришло в голову. Но лучше бы я молчала! Граф отстегнул плащ, крепящийся двумя серебряными брошками к предплечьям, и укутал меня в него. Черная ткань была теплой и мягкой на ощупь, но от нее шел тот ненавистный запах, запечатлевшийся в моей памяти с юности. - Идем! Он подал мне руку, чтобы я не упала на приступках кареты. От внезапных слез, застивших глаза, я почти ничего не видела, но и не позволяла графу заметить мою слабость. Старалась ступать по дорожке, ведущей к огромному старинному особняку, твердой походкой и гордо подняв голову. Притворившись, что изучаю роскошный сад, розарий, искусственный пруд, многочисленные альпийские горки, я проморгалась и смахнула остатки слез. Когда мы приблизились к особняку, я уже размышляла над планом побега и над тем, сумею ли самостоятельно вернуться домой, в Везерский лес. Но, похоже, граф раскусил мой замысел, так что в дом мы вошли под руку. Держал он меня еще крепче, чем тот оборванец из Хёкстера. И от побега пришлось отказаться. По крайней мере, пока. Дворецкий распахнул пред нами массивные двери, обитые чем-то золотистым, и у меня захватило дух от исполинских размеров бального зала, где мы очутились. При других обстоятельствах я могла бы часами изучать убранство комнаты с ее высокими потолками, хрустальными люстрами, шелковыми гобеленами и фарфором местного производства, но сейчас мне было не до того. Сердце стучало как бешеное вовсе не от грандиозности интерьера особняка, а от волнения за сестер, которые остались в лесу одни, и в полном неведении. Разве я могла после этого наслаждаться всеми теми яствами, которые появились на столе? Разве могла ощутить что-то помимо горечи вина? Телом я находилась рядом с графом, который говорил мало и лишь продолжал пожирать меня взглядом лукавых карих глаз, но сознание мое улетало прочь на многие мили. - Если мне не изменяет память, твое имя Селена?! Вилка выпала из руки и звякнула об тарелку. Пальцы вновь задрожали, и я не рискнула взять бокал с пурпурным виноградным вином, хотя в горле внезапно пересохло. Мне удалось лишь кивнуть. - Что ты делала в Хёкстере? – тон графа позволял судить о том, что он не потерпит недоговорок и лжи. Да и что мне оставалось кроме как рассказать ему всю правду – в каком бедственном положении мы с сестрами оказались. Я не могла доверять ему полностью, но иначе не сумею покинуть этот дом. - Мы… - я кашлянула, чтобы прочистить горло. Граф подтолкнул ко мне бокал с вином, но я до сих пор боялась к нему притронуться. – Нам с сестрами пришлось бежать из аббатства из-за отца. Он хотел, чтобы мы стали монахинями. - Почему ты так решила? Он сам сказал? – брови графа чуть приподнялись, но в целом он выглядел непоколебимым. - Нет, - я покачала головой. – Тайра, моя старшая сестра, нашла письмо, адресованное абатиссе Вердена. В нем отец просил принять нас в монастырь. - И вы всерьез думали, что сможете долго скрываться? Готов голову дать на отсечение, сейчас вся армия Корвея занимается вашими поисками. Я согласно кивнула. - Как давно вы в бегах? – что-то новое появилось во взгляде графа, и мне совсем не понравилась эта перемена. - С прошлой осени. Вот теперь граф изумился – его рука замерла, не донеся до рта кусочек сыра. Однако замешательство продлилось недолго. - Я вынужден буду сообщить аббату Корвейскому о вас. – Сказал граф, и мое сердце перестало биться. - Что? Наверно, я лишилась бы чувств, если бы не впилась пальцами в край стола. Ненависть к Берлебургу вспыхнула во мне с такой силой, что я, уже не заботясь о сохранности посуды, вскочила на ноги. Отброшенный стул загрохотал по мраморному полу, сдернутые вместе со скатертью бокалы и тарелки разбились вдребезги. Челядь сбежалась поглядеть, что вызвало такой шум, но тут же попряталась по углам, завидев меня, стоящую в позе боевого быка, готового в любой момент атаковать. Граф несколько секунд сидел хмурый, а потом звонко рассмеялся, так что эхо его голоса разлетелось по зале, как осколки битой посуды по полу. - Ты по-прежнему ретивая, как и раньше. – Сказал он, промокая салфеткой уголки губ. – Это мне нравится в тебе. Сила изменила мне, будто внутри что-то сломалось – какой-то скрытый механизм, до этого момента работающий исправно и без нареканий. Ноги подогнулись, так что я снова оказалась сидящей в мягком, почти императорском кресле. - Я хочу предложить тебе сделку. – Уже серьезно произнес граф. – Ты выходишь за меня замуж, становишься графиней Берлебургской, и никто никогда не узнает об истинном твоем происхождении. - А как же сестры? – взмолилась я. За себя я почти не переживала. Разве что придется делить ложе с этим человеком, взгляд которого вызывал во мне лишь холод и отторжение. - Я подыщу им достойных мужей, в этом можешь не сомневаться. У меня не было иного выбора. Возвратиться назад в аббатство теперь представлялось для меня хуже смерти, так что я ответила согласием на предложение графа. Если бы я только знала, в какую историю впуталась!