И все вокруг дурман - смотри не подавись. Я улетаю вдаль, в свою вторую жизнь. И плевать на то, что это все не тронет их.
Его руками… Связаны людские жизни. Одна за другой, хрупкие и ничего не стоящие на рынке человечности. Кукловод стоит в тени, облаченный в элегантный костюм от самого известного модельера, и наблюдает за ними сквозь опущенные веки. Ухмыляется, довольный, а Аллен понимает, что от этого на шее ошейник становится только туже. И никто не может сказать, кто виноват во всем. Мир, полный сильных и униженных, таких, как он – хастлеров, элитных представителей эскорт услуг; или же, быть может, во всем виновато любопытство и наивность глупых людишек. Уолкеру горько. Он смотрит на Кукловода пристальным взглядом, от которого по коже пробегает дикая дрожь, и чувствует холод. Он пробирает до костей, пронзая насквозь, но внутри, скапливаясь в черную массу, не находит успокоения и впитывается в сухожилия. Аллен ступает осторожно, поглядывая на наручные часы – не опаздывает, почти вовремя, и у Кукловода нет повода причинять своей игрушке боль. Пока нет повода. - Ты опоздал, - говорит тихо, и от его голоса рушится позади Уолкера иллюзия обманчивой жизни без всей этой грязи. Лишь только в мыслях у него светлые и чистые воспоминания, украденные из загубленной мечты наивного ребенка. - Я вовремя, Тики. А самого переворачивает от всей этой фальши и мягкости в голосе. Будто бы этого ублюдка действительно волнует что-то, кроме своей прибыли. Тики смотрит на него чуть сощурив глаза. Ноздри раздуваются от едва заметного гнева, и дай Бог Аллену не сорваться в ответ и не произнести то, о чем потом он будет жалеть. - Тебя ждут, - кивает на черную металлическую дверь позади себя, отступая в сторону. И Аллен знает, что руками Микка сейчас… … рождается тьма. Вязкая, хлюпающая при легком движении, с одной стороны она делит мир пополам – крохотные части лежат совсем рядом, и тонкие пальцы осторожно перекладывают эти хрупкие крупицы некогда прекрасного мира с места на место. С тихим звоном или же шорохом. Непонятно, да он и не слышит – сквозь современный гаджет совсем не проникает звук. Дикая тишина, пропитанная алыми парами утраченной реальности. С другой стороны – мир идеален. Целостен. Правилен. Много слов, чтобы описать окружающее пространство, но в груди пустота. От этой белой наивной холодности и до блеска начищенных от улыбок лиц уже тошнит. Мир черно белый, словно шахматная доска. Кукловод на ней - одна из главных фигур, величественный и гордый в своей черной ипостаси, сделанный из пластика, немного бездушный. Умирающий каждую холодную ночь, когда над головой разрываются бомбы от невысказанных эмоций. А на самом деле – звездопад… Это длинный коридор. Темный и узкий, и Уолкер идет с трудом. Доходит до середины, когда позади появляется полоска света. Его резко затаскивают в какую-то светлую комнату, без окон и мебели – широкая кровать возле стены не в счет. Как приговор. Напротив – еще один безликий и уродливый прожигатель довольно-таки счастливой жизни. Его палач. Аллен зажмуривается и пропадает из реальности. Сейчас у него руки… …холодные. Всегда такие, словно побыл на морозе. Не согреть ни теплом костра, ни шерстяными варежками – он помнит, что ему они достались на какой-то глупой распродаже, еще когда он учился в колледже – ни простым человеческим вниманием. Он закрывает глаза и падает в пропасть. У нее нет цвета. Это где-то за гранью его восприятия. Между сном и явью, и легкость во всем теле дарит ему чувство свободы и счастья. Он упал, но не разбился. Парит над землей, потрескавшейся от зноя и не знавшей влаги уже много дней. Будто бы душа своя. С огромными трещинами, смахивающими на уродливые ветви столетнего дерева, что стоит на заднем дворе. Он закрывает глаза и вдыхает полной грудью, но мир… …блекнет. Или, быть может, он и не упал никуда – а остался стоять на все той же доске с фигурами, только теперь он не Король, а всего лишь один из миллиона точно таких же божественных пешек. И неважно, черного цвета он или же белого – перед создателем все равны. Цвета отмирают, исчезает оболочка, и тогда… …это настоящее. Не прошлое и не будущее. Он даже не знает, где это настоящее. Только под пальцами теплый песок. Шершавый и практически белый, отчего глаза приходится немного прищурить. Ощущение такое словно в лицо светит люминесцентная лампа. И ему хочется закричать, срывая горло, до слез и кома в горле. И даже упасть на колени. У него нет сил, из рук вырвали всю мечту, высосали ее будто бы насос осушает давно заброшенный пруд в старом парке на окраине города. Он помнит, как в детстве гулял там с матерью. В груди разрастается странное чувство, оно тянет его на дно, заставляет корчится от непонятной эмоции. Разрывает на части. Делит пополам. На черное и белое. На тьму и… Аллен не дышит. У него к виску приставлен пистолет. Холодное железо вызывает дрожь, и у него подгибаются колени. Этот псих стоит позади, шумно дышит ему в затылок, свободной рукой шаря по угловатому телу. Мерзость. Не заметил, как оказался на кровати. Холод простыней напоминает ему о бурной реке, что в возрасте одиннадцати лет он случайно оступился и упал в нее. Он связан и не может двигаться, и им управляют будто бы поломанной куклой, сажая в разные позы и примеряя к нему всевозможные фантазии. Не чувствует, как стягивают штаны с рубашкой – он усмехается от нелепости ситуации, не понимая, отчего старается поддержать свой внешний вид в идеале. Ублюдкам вроде этого в общем-то похуй во что одета шлюха, если это, конечно же, не какой-нибудь фетиш. …все сливается. В единую картину с большим количеством краски. А перед ним белый холст, но рука дрожит. Первые мазки выходят кривыми, и Аллен сдерживает всхлип, когда понимает, что ничерта не получится. Тень тянет к нему руки, скалясь, переворачивая на живот. И засаживает так, что в уголках глаз бриллиантами собираются слезы. Как роса по утру. А ночью… Его выбрасывает из сна так стремительно, что первые несколько минут Аллен не понимает, где находится. В горле першит, голова пуста от мыслей и видений, будто несколько минут назад это не он чувствовал себя так, словно он шестеренка в долбанном механизме мироздания. Хотя, может быть, это действительно так. Иначе Аллену не было бы сейчас так паршиво. Уолкер осторожно проводит рукой по лицу – сердце отчаянно пробивает грудную клетку, и судорожный вдох не помогает успокоится. В комнате не холодно. Душно. Бесшумно встает с постели, деревянный пол приятно холодит ноги. В темноте загорается и тут же тухнет ярко-рыжий уголек сигареты. Тики как страж охраняет его сон. И это пиздец как до глухой боли в груди смешно и нелепо. Пот покрывает все тело. Уолкер идет в душ, не включая света. Надеется, что холодные капли успокоят его. Он проводит под струями ледяной воды около пяти минут. На большее его не хватает. Тело мелко дрожит, зубы стучат от холода, и согреться не помогает горячая кружка чая, что Тики сделал для него. Аллен в благодарность кивает головой и делает первый глоток. Но не чувствует вкуса. У него вообще пропало восприятие. Ему только горячо и ничего больше. - Тебе нужно отдохнуть, завтра твоя смена, - Тики касается плеча и слегка сжимает его. Уолкер хочет задушить его поясом от собственного халата, но Микк исчезает быстрее, чем до Аллена доходит эта простая истина.***
Суббота. Третий час по полудни. На улице адское пекло, Аллену дурно от всей этой какофонии запахов, что окружают его. Жаль, что он не может оградить себя куполом, тем самым из любимой книги Кинга – там, в окружении невидимой преграды, Уолкер не смог бы чувствовать, что мир развалился на части. Он стоит напротив огромного многоквартирного дома в самом элитном районе города. Заказ получил всего минут сорок назад, и Тики просил его не опаздывать. Чтобы клиент не гневался. Аллену от этого до такой степени омерзительно, что во рту он чувствует вкус рвоты. Но он ухмыляется, заглатывает и пытается утихомирить свое сердце, бьющееся так словно его накачали слоновой дозой адреналина. Подняться на лифте до нужного этажа занимает всего несколько минут. Он считает этажи про себя, прислонившись разгоряченным лбом к прохладной стенке из красного пластика. Или из чего там сделаны стенки лифта в столь невъебически крутых домишках, кишащих прогнившими богатенькими папиками и их тупыми сыновьями? Да, Господи Боже, ему плевать. На все. Главное отработать свои кровные сто пятьдесят баксов и молить, чтобы это был просто перепих и ничего больше. Квартира с номером четыреста три занимает весь этаж. Аллена передергивает. Не думать. Не ощущать. Не смотреть в глаза. Три плавных правила, которые вдалбливали в его глупую, по словам Тики, голову уже три долгих года. Или же не три. Уолкер просто уже не помнит точно, когда впервые увидел Микка и погряз в этом дерьме настолько, что выбраться можно только в деревянном ящике и вперед ногами. Да похуй. Правда. Его не спасти. Поздно кидать утопающему круг. Он нажимает кнопку звонка. Пронзительный звук давит на виски, Аллен делает глубокий вдох и начинает по-тихому отходить от реальности. А когда простая дубовая (или же нет?) дверь открывается, Уолкер жалеет, что вообще решил для себя, что наркотики не для него. Перед ним стоит охуенный мужик. Или не мужик. Парень. А не все ли равно?.. Вот правда. В черном костюме и весь такой правильный, что он на миг теряется. Адрес точно верный? Или его атрофированный от гнили мозг перепутал дома или же квартиры? Хотя не должен. Значит, все таки этот… он даже не знает, как назвать его. И это не так уж и важно. Он достает из кармана телефон явно не последней модели, ставит привычный таймер на час и пытается улыбнуться. А сердце отбивает чечетку. Его жестом приглашают. Мужик что-то говорит, но из-за ударов своего органа жизни Аллен нихрена не понимает. Он просто смотрит на его рот и его ведет. Тонкие губы прекрасны. Мраморная кожа, к ней так и хочется прикоснуться, ощутить какая она – мягкая или же холодная? Господи, он рехнулся… Молчание затягивается. Аллен понимает, что не должен так реагировать. Клиент уже не говорит, он засучил рукава идеально выглаженной белой рубашки – и когда только успел снять свой пиджак? – и теперь пристально изучает своей «заказ». Правильно. Словно он очередная такая вещь, что люди, обычно, заказывают через интернет-магазины. Только вот доставка на дом. От этой мысли ему хочется смеяться. Да так чтобы мир под ногами рухнул от всей той горечи, что переполняет Уолкера всего. Но вместо этого Аллен вдыхает полной грудью, бегло оглядывая помещение, выдает: - Хоромы. Мужик напротив ухмыляется. Его глаза смотрят сквозь Аллена, словно снимая слой за слоем в его дурацкой социальной броне. Медленно, смакуя каждый слой, словно это какой-то очумелый до вкуса десерт. Например, черничный пирог, что Аллен любит заказывать в закусочной у Барни на Третьей улице. - Какие планы? – наконец, спрашивает он. Хочется прояснить все до конца, чтобы наверняка. В прошлый его такой «домашний заказ» Тики пришлось расщедриться на страховку, и долг этому хлыщу возрос до охрененных процентов. Мужик, наконец, перестает на него пялиться. И хорошо, а то это уже несколько нервировало. Аллен проводит его взглядом и невольно отмечает его фигуру. Хорош. Определенно хорош. Не качок с ореховым мозгом и извращенными фантазиями в постели. А что-то среднее… Упругие ягодицы обтянуты стильной черной тканью брюк, явно из последней коллекции Гучи или Дольче. И, если честно, он нихрена не разбирается во всех этих брендовых шмотках, где обычный галстук может стоить его месячной «зарплаты». Богатых не заботит состояние своего кошелька, когда дело касается имиджа. Уж он-то точно видит это по Микку. Единственное, что смущает Аллена – мужик азиат. С длинными волосами до поясницы, как у женщины. - Ничего особенного. Хастлер окидывает его таким взглядом, не свойственным обычным девочкам и мальчикам по вызову. Без слащавых улыбок и блестящих в предвкушении глазах. Азиат это замечает. Ухмыляется, словно нашел что-то до одури смешное. И отчего-то Уолкер понимает, что сегодняшний день пиздец какой не везучий. Он предлагает ему выпить и Аллен соглашается. Он выпивает все залпом и ставит стакан на барную стойку. - Актив? – приподнимает брови, расслабляясь. Нужно вести себя немного расслаблено. Забыть на миг почему он оказался в такой ситуации, и просто наслаждаться моментом. Живешь один раз. Только вот у Аллена нихрена не получается настроиться на нужную волну, словно у его приемника сломалась антенна. Да, бурбон был не лишним, и даже что сейчас около часа дня его совсем не смущает. Аллен выпил бы еще. Быть может бутылку. А потом сделал что-то такое, отчего этот хмурый азиатский мачо превратился в визжащую сучку. К примеру, у него охуенно получается делать минет. О, этому мальчику понравится. А он, быть заработает, себе еще двести пятьдесят баксов сверху. Азиат без слов подходит к нему в плотную, оттесняя к софе. Аллен размеренно дышит, и взгляд черных глаз заставляет его приоткрыть рот и нервно обвести кончиком языка нижнюю губу. В воздухе отчетливо пахнет возбуждением, чисто мужским запахом и дорогим одеколоном. Горьким и сладким одновременно, как его любимый молочный ликер – и даже вязкая тишина осторожно обволакивает их тела. Хастлер без слов приподнимает руки и стягивает с себя тонкий жилет, оставаясь в явно не по размеру розовой рубашке. - Сейчас узнаешь, - шепчет ему в губы азиат, и через мгновение под ногами исчезает пол.***
Аллен понимает, что так его еще никто не целовал. Даже не так. Его кусают, посасывают губу и ожесточенно просовывают свой язык вперед, как первопроходец, исследуя и запатентовывая за собой. И Уолкер абсолютно не против. Он только готов сказать этому парню еще тысячу да, если тот продолжит так еще минут десять. Аллен знает, что это только маленькая прелюдия. Им отведен только час, а потеряно уже около десяти минут на глупый разговор и расстановку приоритетов. У него перед глазами кружится спираль, завихряясь разноцветными всполохами. Неоново-яркий центр пульсирует светом, как дискотечный шар или же бомба, готовая взорваться огромным количеством энергии прямо здесь и сейчас, и Аллену невольно это напоминает свое собственное состояние. Он горит изнутри сильным и ярким пламенем. Обхватывает сильные плечи, притягивая ближе и зарываясь в черные волосы своими ладонями. Реальности нет. Есть только этот парень-мужик-азиат (он уже не знает как его называть) со своим бешеным языком и огромными руками, которые абсолютно везде. На его спине, осторожно касаются лопаток, массируя, на ягодицах прижимая ближе к себе, и вот уже они расстегивают многочисленные пуговицы на чертовой рубахе. Аллену это не нравится. Ему хочется другого. Дикого и первобытного. Чтобы ее разорвали прямо на нем, стащили с бедер не до конца высохшие джинсы, нагнули и дико оттрахали, не растягивая. Это было бы намного правильнее, чем то, что происходит сейчас. Зачем ему иллюзия нормального секса по обоюдному желанию, если все, что Уолкер может себе позволить – это ширнуться дешевой наркотой, чтобы не чувствовать ту черную пустоту внутри себя. Не превращаться в тактильное ничто. Бессмысленно. Но его продолжают неистово целовать, и только срабатывающая сигнализация где-то за окном сбрасывает с Аллена эту неестественную пелену не-нормальности. Шлюх так не целуют. Словно в последний раз. Аллена снова начинает тошнить. Что-то мычит в поцелуй, оттягивая за волосы и отстраняя от себя. Не выходит, азиат только прижимается ближе и разводит коленом его ноги. А он стоит словно в стороне. Будто бы в кино на дерьмовом фильме, жует уже сырой попкорн с карамелью и ни черта не понимает, как здесь оказался. Мир вертится спиралью, стремительно перетекающей в квадраты-треугольники, и Уолкер тихо всхлипывает, опуская руки. И отключается. Его толкают на спину, прямо через спинку. Софа явно из дорогого материала, но жутко неудобная. Впивается в поясницу словно острый наконечник стрелы в грудь в фильме про Жанну Д’арк, что он смотрел недавно. Когда его ноги разводят в сторону и парень склоняется над ним так, что кончик его дурацкого галстука касается голой груди, Аллену это начинает напоминать дешевое порно. Такое раньше снимал Тики, когда только начинал – уж Уолкер-то знает, ему рассказал кто-то из команды. И даже все действия этому способствуют. В него вставляют сразу два пальца, и спасибо, что ему пришло в голову подготовить себя заранее, иначе было бы больнее. Но он все равно не выдерживает столь резкого проникновения и морщится. Часто дышит, стараясь расслабиться, его лицо покраснело, а на шею упала капля пота. Он облизывает губы и шумно втягивает носом воздух, когда азиат приспускает свои брюки, задерживаясь всего на секунду – Уолкер слышит как хрустит целлофан – а потом резко вводит свой член в аккуратную дырку. Аллен зажмуривается, с губ срывается первый стон, и он не знает, от ощущения, мерзко распространяющегося внутри, или же от наслаждения. Хотя, если бы оно ему не казалось… Парень закидывает его ногу себе на плечо и входит до основания. И он слышит. Ощущает все звуки вокруг, словно он – оголенный тонкий провод, сквозь который проходит тысяча импульсов. С каждым толчком ощущения ярче, острее. Калейдоскоп перед глазами и воздуха не хватает. Он хрипит, судорожно пытается ухватиться за хоть что-нибудь, закатывая глаза. Резко. Грубо. И почти дико. Как и хотел. Он двигается еще несколько минут, прижимая его к себе за ягодицы, разводя их в сторону. Аллен стонет, не в силах сдержаться. Прикоснуться к себе хочется до крика, но у него нет сил. Он плывет где-то за реальностью, на крохотной лодке по среди тихого течения в устье реки. Небо перед глазами черное, пронзительная синева сменяется грозовыми облаками, и когда Уолкер понимает, что до пика ему осталось совсем немного, азиат вдруг резко выходит и говорит: - Перевернись. И, Боже, этот голос… Да никакое порно не сравнится с этим. Он был не прав. Хриплый, бархатистый, чуть растягивающий слова. Азиат ловит кайф от этого не меньше, чем Уолкер. Аллен медленно переворачивается, разводя ноги по шире, приподнимаясь на локтях. Он хочет, чтобы член этого парня снова оказался в нем, поэтому поддается назад, тихо хныча. - Нетерпеливая сучка, - тянет парень, обхватывая ягодицы и резко вставляя до упора. Аллен тихо матерится. И шипит, как дикий зверь. Этот парень точно с задатками садиста. Он начинает двигаться сильнее, чем до этого, жестче и резче, отчего Уолкеру не хватает воздуха. А, быть может, все дело в том, что парень с силой сжимает его горло, заставляя того хрипеть сильнее. Ебаный извращенец. Аллен зажмуривается, стараясь получить глоток кислорода и, одновременно, насадиться на член. Его это заводит. В животе растет огромный узел из боли и наслаждения, Аллен все же не выдерживает – трется своим собственным членом о светлую обивку софы, пытаясь получить больше, чем просто пустоту внутри. Возможно, это не так уж и сложно.***
Потом он лежит несколько минут с оттопыренным задом и хватает ртом воздух. Он не здесь: отключился от реальности, уйдя в воспоминания из забытого прошлого. Вспоминая только что полученный оргазм, пытаясь растянуть момент наслаждения подольше. И ему совершенно все равно, что ягодицы уже стянуло от засохшей спермы. Аллен приподнимается на руках, дыша уже чуть спокойнее. Могло быть и хуже, он точно ожидал что-то другое. Когда работаешь в подобной сфере нужно быть готовым ко всему. Даже к тому, что азиат молча уходит, скорее всего, в ванную, оставляя его на попечение себя самого. Уолкер осторожно поднимается, и взгляд его замечает стопку бумажных салфеток на чайном столике. Как символично, блядь. Наспех приведя себя в порядок – о душе он и не мечтает – Аллен смотрит на часы. Осталось еще пять минут, и за ним приедет очередной безликий амбал в точно таком же черном костюме, только на порядок ниже по стоимости. И его совершенно не волнует это. Парень возвращается из душа и снова смотрит на него. Аллен чувствует себя глупо и неуютно. Они только что трахались – ладно, его только что хорошо отымели – а этот парень смотрит так, что Уолкер тут уже давно должен быть превращен в лужу от избытка своих эмоций. Да, как же. Напыщенный индюк. - Я тебе не девочка. Писать от восторга не буду, - выходит немного грубо, но ему за это ничего не будет. Деньги он уже свои почти получил – Аллен видел, как азиат доставал бумажник и отсчитывал новеньких Бенджаминов. А если и выйдет так, что он нарвется, то всегда можно заполучить еще и компенсацию в виде этой разукрашенной синяками и кровоподтеками морды – Тики очень хорошо беспокоится о своих мальчиках, и никому не позволяет поднимать на них руку. - А был похож, - хмыкает длинноволосый, и Уолкер невольно задерживает взгляд на его волосах. Черный шелк мокрый после душа, небрежно перевязан в низкую косу, переброшенную через плечо. Он определенно жалеет о том, что не дотронулся до них. Парень перехватывает его взгляд и его глаза говорят Аллену все, что он так не хотел видеть. Интерес. Капля надменности и скрытого превосходства над слабыми мира сего. Хастлер таких не переваривает. Даже под сливочным соусом. Когда раздается писк таймера, азиат подходит к двери и открывает ее. Как раз вовремя,так как на пороге стоит уже его конвоир. Аллен проходит мимо парня, задерживаясь на секунду, глядя тому в глаза. Этого хватает, чтобы тот хлопнул его по ягодице и выставил за дверь. А уже в машине в кармане своих джинсов Аллен найдет записку с номером телефона и однострочным именем «Канда», написанное размашистым почерком и черными чернилами на абсолютно белой бумаге. Шах и мат. Судьба охренеть как умеет шутить. Черный король в одно мгновение ока превратился в белую пешку на огромной шахматной доске. Это заставляет его смеяться.