Девушке двадцать четыре

       Девушке двадцать четыре.        Наверное, это смешно — думать про себя, как про другого человека. Наверное. Я не знаю. Моим друзьям это кажется смешным. А мне они отвратительны. Вызывают презрение. Но больше всего я презираю себя.        Наверное, это странно — презирать себя больше, чем кого-либо, но считать, что ты чуть лучше других. Наверное. Я не знаю. В чём причина такого раздвоения? Пожалуй, только на этот вопрос я смогу ответить точно. Они веселятся, радуются. Пусть мои подруги — всего лишь дешёвые шлюхи, пусть цель моих друзей — алкоголь и секс, но они живут. А я притворяюсь. Я одинока. И не могу найти выход.        Наверное, это плохо — лгать себе. Наверное. Я не знаю. Но продолжаю делать это, ведь выход есть, и я его нашла. Плевать, что это лишь наркотик, притупляющий мои чувства, и потом, когда я отхожу, мне ещё хуже, плевать. Мне кажется, вся моя жизнь состоит из двух ощущений: презрения и божественного забвения, освобождения от этого презрения, которое мне дарит коричневатый порошок. Год, год с лишним я завишу от него.        Наверное, это странно — работать на убой, спуская всё на героин, и не хотеть что-то менять. Наверное. Я не знаю. Когда-то я ждала перемен. Когда-то давно, до ставшего моим смыслом жизни шприца. Я ждала их, я надеялась. Когда-то. Сейчас...        Наверное, это неправильно — ни на что не надеяться и ждать лишь очередную дозу полупрозрачной жидкости. Наверное. Я не знаю. Но так и живу.        Наверное, это странно — сидеть сейчас на подоконнике и говорить всё это вслух. Наверное. Я не знаю. Но я часто так делаю. Своеобразная исповедь. Точнее, была ею первые разы. Теперь же это скорее молитва — раз за разом я повторяю это слово в слово, тупо глядя на сероватый откос моего окна. Я знаю, уже послезавтра меня начнёт ломать. Знаю, что денег завтра не будет. Знаю, что ещё четыре дня буду без героина.        Наверное, это нелепо — в двадцать четыре года видеть всё окрашенным в серые тона. Наверное. Я не знаю. Я не хочу больше смотреть на людей. Они скучны, слишком радостны и наивны. Я без отчёта для себя встаю и иду в свою единственную комнату. Привычные движения успокаивают меня.        Наверное, это смешно — успокаиваться, плавя коричневатый порошок в ложке. Наверное. Я не знаю. Порошок медленно, словно издеваясь, тает. Я смотрю на мутную жидкость — героин плохо очищен. Да плевать. Аккуратно наполняя шприц, вспоминаю, какими венами я давно не пользовалась. Руки постоянно в синяках, такие же по всему телу. Я сажусь, закидывая ногу на ногу. Кожа на щиколотке тонкая, на мимолётную боль не обращаю внимания. И снова привычное движение — поршень скользит вниз.        Наверное, это отвратительно — застывать, глядя в одну точку и едва успев вытащить иглу из неправдоподобно бледной кожи. Наверное. Я не знаю. Но именно так и поступаю, чувствуя блаженное оцепенение. Понимаю, что, сделав над собой усилие, смогу встать, ходить, делать всё как всегда — сказывается стаж. Ещё немного — и придётся увеличивать дозу для достижения такого же эффекта — организм привыкает. Слишком быстро.        Наверное, это странно — под кайфом думать про свою жизнь. Наверное. Я не знаю. Но думаю, пытаюсь прийти хоть к какой-то новой мысли. Героин замедляет моё сердцебиение, мысли. Я привыкла. Я думаю. Мысли ползут медленно, и все они стары, и фоном для них служит осознание того, что это была последняя доза на этой неделе, ведь денег пока нет.        Наверное, это хорошо — вспомнить свою мысль двухлетней давности. Наверное. Я не знаю. Тогда она казалась мне глупой, но сейчас я могу рассмотреть её как вполне реальную. Моё состояние позволяет это сделать.        Наверное, это смешно — благодарить героин за идею, которую я так долго искала. Наверное. Я не знаю. Но хихикаю, медленно идя по коридору. Если не ошибаюсь, это хихиканье может скоро перейти в истерику — состояние такое же знакомое для меня, как и героиновое оцепенение. Надо ускориться. Надо.        Наверное, это странно — перебарывая смех и смаргивая слёзы, искать по карманам джинсового пиджака нож. Наверное. Я не знаю. А вот и он — небольшой стальной нож-бабочка. Острый, новый. Ванна? Нет, не нужно — у меня и без того кровь не свернётся раньше времени.        Наверное, это странно — решив покончить с собой, вновь апатично рухнуть на тот же диван, где меньше двух часов вколола себе героин. Наверное. Я не знаю. Нет, нужно собраться. Я тупо смотрю на свою руку. Она кошмарна — кожа отдаёт серым, кость плотно обтянута ею, постепенно сходят синяки. И вены. Фиолетовые, с хорошо заметными следами от инъекций, выступают тёмной сеткой. Они похожи на мерзких червей, плотно обвивших мою руку. Кажется, я схожу с ума. Да, точно, это не может быть сосудами — слишком мерзкий вид у них. Идиотское хихиканье вновь возвращается ко мне. Теперь я точно знаю, что должна делать.        Наверное, это не смешно — резать вены. Наверное. Я не знаю. Но всё равно смеюсь, соединяя следы уколов острием ножа. Рисую ярко-красный зигзаг, как в детстве, соединяя точки прямыми штрихами, и смеюсь, то и дело вытирая целой рукой слёзы. Истерика, да. Я знаю, что это просто царапины и резать нужно глубже. Режу. Мне больно, но я не прекращаю раз за разом проводить лезвием по руке. Я должна уничтожить этих мерзких червей.        Наверное, это странно — остервенело резать вены считая, что избавляешься от червей, на которых так похожи твои сосуды. Наверное. Я не знаю. Я просто уничтожаю эту противную тёмную сеть, опутавшую мои руки. Я слабею, и потому мои движения судорожны — боюсь не успеть. Но, кажется, успела — рука разодрана, кровь медленными толчками вытекает. Откидываюсь назад, жду. Мой взгляд падает на руку, сжимающую окровавленный нож. Мерзость! Она в такой же фиолетовой сетке.        Наверное, это сумасшествие — с ненавистью рвать себе вены зубами. Наверное. Я не знаю. Просто моя другая рука не может сжимать нож, а я должна избавиться от этого кошмара. Любой ценой. В глазах темнеет. Нет, рано, слишком рано! Эти мерзки фиолетовые полосы ещё не до конца уничтожены!        Наверное, это плохо — я не написала записки. Наверное. Я не знаю. И писать не буду. Уже трижды я приходила в себя, и только сейчас просто смотрю сквозь правую руку, ненавидя эти вены всей душой. Два предыдущих раза я продолжала рвать их.        Наверное, это неправильно — кончая с собой из-за отсутствия жизни в существовании, умирать, ненавидя свои вены. Наверное. Я не знаю. Да и пусть. Цель всё равно одна. Только лишь моему сознанию захотелось все исказить. Пускай. Перед глазами вновь темнеет. В четвёртый раз.        Наверное, это последний рубеж. Наверное. Я не знаю. Но упорно смотрю на тёмные, окровавленные зигзаги одной руки и рваные раны второй. Темнота.        Девушке двадцать четыре. Уже навсегда.