С утра.

В её жизни всё должно было быть идеально. Идеальная учёба, идеальное поведение, идеальный внешний вид. Её форма всегда должна была быть идеально отглажена, чиста, скромна. Её осанка должна была быть идеально прямой, а волосы в причёске лежать прядка к прядке. Каждому её предмету предназначено своё место: дома, в школьной сумке, на парте. Каждому её делу назначено свое время. Каждый человек, с которым она хотела или вынуждена была общаться, должен был быть столь же эрудирован, начитан и воспитан, как она. Иначе и быть не могло. Она всегда следовала своим собственным, идеальным, неписанным правилам. И людей, которые в той или иной мере нарушали её высокие понятия о человеческих морали и поведении, она терпеть не могла. Именно поэтому к десятому году обучения в средней общеобразовательной школе она не только не завела друзей, но и стала всеобщим достоянием: образцом идеального ботаника, не только умного и жутко честного, но и до оскомины на зубах вежливого и педантичного. Она обращалась к своим одноклассникам на Вы, пресекала все попытки подглядывания в её тетради, исписанные до жути ровным каллиграфическим почерком, никогда не нарушала дисциплины ни на уроке, ни после него, не смела перечить учителям. Она выглядела жутко обиженной и обделённой, когда получала что-то ниже самой высокой оценки, и до головной боли зубрила плохо выученные темы. Некоторые учителя жалели девчушку, лишенную радости пубертата, но только качали головами и с широкого плеча ставили «отлично» иногда только за то, что она была такой. Однако и в её табеле успеваемости всё было не настолько идеально, как хотелось бы. Был всего один урок, который с явным трудом вытягивался на «хорошо». Этим уроком была физкультура. Нет, наша идеальная леди не была хилой, неповоротливой или грузной. Она имела хорошую растяжку и гибкость, которых добивалась не одним годом походов к хореографу, и крепкий организм, не испорченный никакими вредными привычками и пищей. Она была довольно труслива по отношению к мячу, ей все казалось, что, упав с таких высот, он сможет раздробить ей все пальцы. Нет, она знала физику, и понимала, что подобного случиться не может, но инстинкты в ней кричали об обратном, и потому, в конце концов, при распределении на уроке, капитаны начинали спорить, кто из них уступит её команде противников. Она не была сера и невзрачна, но и красивой её назвать было нельзя. У неё были обычные чёрные, чуть вьющиеся, волосы до лопаток, всегда стянутые в тугую косу, обычные карие глаза, немного раскосые, но всегда чуть прищуренные из-за плохого зрения, обычный прямой нос и обычные чуть припухлые губы, которые она всегда держала чуть сжатыми, потому что стыдилась. Её фигура была подтянута, но не имела ничего выдающегося: маленькие, округлые груди, узкие бедра и тонкие ноги. Однако у неё были удивительно красивые руки, с тонкими запястьями, длинными изящными пальцами и ногтями красивой формы, всегда ухоженными и коротко подстриженными. Иногда, в минуты забытия, она начинала активно жестикулировать и тогда становилась такой живой, что многие могли бы назвать её красавицей. Однако такое проявление чувствительности быстро прерывалось ею самой. Она стыдилась своих рук. Такой была Мария Сухова.