в просторечьи - светик

Мелочи меняют мир. Сначала они накапливаются, складываются в кучу, потом что-то не удерживается и падает со стола – к примеру, зубочистка. Падает в розетку удлинителя и торчит там, пока на неё не наступят и, прыгая по комнате, неожиданно для себя откроют эпохальный гитарный перебор. Но кто потом признается, что в основе гениальной идеи лежала неубранная вовремя зубочистка? Вряд ли кто. Так обычно и происходит - мир оказывается не готов к открытию, эпохальный переворот происходит буднично, без барабанной дроби и затихших зрителей и лишь задним числом осеняет – народ, а мир-то круто изменился. Но уже поздно и приходится расхлёбывать, не успевая толком приспособиться. Вися над этим муравейником, милостиво прикрытым облаками, Мико мог уверено это утверждать. Человечество в своём большинстве (и он не исключение) вовсе не стремилось в космос. Там холодно, неудобно и вечно стукаешься головой об косяк при перелёте из отсека в отсек. Спать приходится где попало, в туалет нормально не сходить, а есть приходится вообще неизвестно что, измельчённое до размера «на укус» и дегидрированное. И всё руками! Раньше он не придавал этому значения, питаясь большей частью в общепите – не любил утруждать себя домашней готовкой и запоминанием рецептов. Но чем дальше, тем он больше ценил прелесть потребления из тарелки с помощью вилки и ложки. Сидя за столом так, чтобы гравитационный вектор был перпендикулярен подошвам и направлен вниз от головы. Тьфу! Только душу растравил. Нет, большая часть человечества как сидела на Земле, так и сидит, но он – вполне обычный парень, которому раньше космонавтика не светила, вынужден сидеть на орбите, потому что когда-то подписался на работу на благо всего человечества. Работа простая, но до ужаса занудная. По обслуживанию энергостанций по разложению материи. E=mc². Если кто не знает – количество энергии тела равна её массе, помноженная на квадрат скорости света. Простая формула, чьё практическое воплощение способно заткнуть за пояс термоядерную реакцию даже при десятипроцентном КПД. Разведанный запас сырья – семь миллиардов тонн, один килограмм обеспечит энергией миллионный город на месяц со всеми его производствами и коммунальными службами. Единственная проблема – никому ещё не удавалось эту реакцию воспроизвести и удержать под контролем. Потому что в случае успеха установку неизбежно разрушает – слишком уж много энергии, которую вначале ещё надо где-то взять и в установку вложить. Чтоб заработало. Если делать автономно - получается что-то очень-очень большое и совершенно несимпатичное. Впрочем, как и любое другое изобретение на экспериментальной стадии. Эффект полного разложения материи открыли там, где его и стоило открыть – на адронном коллайдере, когда в канал неведомым образом занесло спичку и магнитные ускорители вывело на неведомый режим работы. Через три секунды систему удалось остановить, но нанесённого урона хватило на два месяца ремонта. При расследовании обнаружилось, что по обмоткам прошло энергии больше, чем ушло с трансформатора. При поиске постороннего источника напряжения обнаружилось остаточное бета-излучение, словно искровые камеры долбили из электронной пушки. Но пушки в каналах не было – там разгоняли адроны. Очевидными причинами объяснить избыток энергии не удалось, пришлось выдвигать более фантастичные гипотезы и ускоренно проверять их. Тогда и родилась безумная идея о полном распадении вещества до концентрированного пучка фотонов. Раньше её бы высмеяли, но поскольку её выдвинули те, кто доказал наличие в природе гравитонов, к ним прислушались и заложили серию экспериментов. Идти от обратного (преобразуя свет в массу) – было уже незачем – это доказали на практике ещё в 80-х. Эффект был наблюдён, осталось научиться устойчиво его вызывать. За отправную точку приняли последние показания приборов, которые можно было управляемо вызвать, не разнося установку вдребезги и замерять – наблюдается ли реакция разложения или нет. Эффект обнаружился быстро, но длился доли секунды и прекращался по неведомым причинам. Пограничные значения приборов были зафиксированы и переданы на другой ускоритель, поменьше размером – тогда это казалось только интересным научным курьёзом. Там к вопросу подошли серьёзно и, выкинув переданную теорию, проделали всё по новой, расставив дополнительные датчики вокруг самой установки. И… поймали-таки возникновение внешнего искажающего поля, которое провоцировало возникновение поля внутреннего, в котором-то материя и разлагалась. Не только сам образец, но и сама установка. Что категорически не устраивало руководство, от научного полёта далёкое. Данные записали и передали на экспериментальный полигон – там были большие монтажные мощности, позволяющие быстро перестраивать установку, не доводя её до аварии. Полигон находился на Новой Земле, в безопасной дальности от всего живого – в том числе и от источников снабжения. Поэтому там без особой радости восприняли необходимость тратить дефицитную энергию на чей-то дорогостоящий каприз. Но поскольку под заявку прилагалось дефицитное оборудование, установку начали монтировать. И чтобы избежать лишних переделок, перевели на инженерный язык научные выкладки и применили здравый смысл. Практическое использование эффекта было очевидно – подставь солнечную батарею под пучок фотонов и аккумулируй себе энергию на здоровье. Но обычные батареи не годились – выходящий пучок был таким узким, что разрезал любой более-менее пригодный материал. Пришлось пересматривать всю модель искажающего поля, чтобы получающийся пучок расходился веером на большую площадь, не расплавляя фотоэлементы. Но установка (существующая пока только в теории) дико грелась. Светлые головы придумали ей водяное охлаждение, напрямую подсоединённое к централизованному отоплению небольшого города – иначе громадная установка испаряла бы тонны воды просто так. Зимой это хорошо, но куда девать избыток тепла летом? Тупик разрешили нанотехнологичные материалы. Образцы с необходимыми свойствами давно дожидались своего часа в лабораторных боксах, нужно было только правильно сформулировать запрос. Если делать установку из полностью новых материалов, цена выходила запредельная, но финансирующие организации, почуяв запах преимущества, были готовы выложиться, лишь бы первыми завладеть технологией неисчерпаемой энергии. Но с другой стороны - потери тепла сокращались до приемлемых величин, позволяя облегчить систему охлаждения и сделать установку проще и меньше, а светоуловители стали настолько чувствительными, что если посветить на такой фонариком, то на выходе свет был только чуть-чуть тусклее. Разобравшись с неочевидными проблемами, отдали решение очевидных инженерам: Явление коррозии обшивки рабочей камеры решили просто – увеличили объём и утолстили обшивку вдвое – установка была нужна для конкретной работы, а не для букета научных экспериментов, где важна субатомная точность. Необходимость возникновения и поддержания внешнего поля: сделали ещё одну установку поверх уже имеющейся, работающей в нужном режиме. Получалось некрасиво, но действенно. Возникало ещё одно внешнее поле с совсем уже непонятными свойствами - его от греха подальше упрятали под многослойную защиту. Смонтировали, запустили. Не заработало. Перепроверили, исправили ошибки – заработало и выбило предохранители. Заменили чем было, и попробовали на малых объёмах – до миллиграмма. Искрило и шкворчало, но работало и эффект подтверждало. Дальнейшие эксперименты показали, что принципиальной разницы между используемыми сырьевыми материалами нет. Конечно, уран и плутоний легче поддавались разложению, а осмий и золото – тяжелее, но колебание было незначительным (до коэффициента 1,5). Следовательно, сырьём для светового разложения могла служить любая материя, встречающаяся на Земле в натуральном виде. И что самое важное – реакция не была самоподдерживающейся вне установки – слишком сложное сочетание условий. Более того, установка требовала постоянного притока сторонней энергии, чтобы удерживать все свои поля. Пришлось замкнуть установку саму на себя, а подачу разлагаемых материалов – конвейерной, с одноразовыми секциями. Дальше Мико безнадёжно застрял в научных терминах и убедил себя, что обычному человеку этих загадочностей не понять – работает и ладно. Он свою функцию – и тем более ладно. Экспериментальная установка легко переплюнула теоретическую модель. Её КПД был ужасающ – двенадцать процентов (теоретическая модель предсказывала три процента после доводки). Вырабатываемая мощность удваивалась за десять минут, возрастала на порядок примерно за час, а на проектную мощность выходила на вторые сутки. Если забыть о цене и о том, что опытную установку для безопасности собирали на Новой Земле, получалось нечто опупительное. Установка работала на всём, что только можно было спрессовать и засунуть в приёмное устройство, выход энергии был полностью управляем с операторского пульта и… НИКАКИХ отходов производства. Полностью выполненная из новейших материалов и экранированная лучше президентского бункера – последний писк науки для развитых стран в области добычи энергии. Главными минусами были огромные размеры механизмов для поддержания поля и мощный внешний начальный импульс, пока установка не будет вырабатывать столько энергии, чтобы самостоятельно поддерживать расщепляющее поле. Серийная установка работала на благо общества самостоятельно – вложив в неё столько научного труда (и дорогостоящих материалов) было бы просто неприлично отдавать управление ненадёжному человеческому фактору. Установку автоматизировали до предела, оставив оператору только возможность экстренного отключения и необходимость ручной подачи перерабатываемого материала (из вредности, не иначе). Поэтому дважды в сутки Мико облачался в костюм высшей защиты, залетал в кабину погрузчика и осторожно маневрируя джойстиком, загружал очередную порцию космического мусора (или отработанного ядерного топлива пополам с высокотоксичными материалами – в зависимости от того, что на планетарном лифте подняли, или что в солнечных сетях запуталось). Его самого сюда тоже на этом же лифте и подняли – вместе с партией продуктов для его станции. С верхней площадки капсулу с ним и грузом забрал грузовой шаттл, доставив по месту. Подъём занял три часа – быстрее было бы опасно для ценного груза наподобие него. Конечно, поговаривали, что в скором времени завершат испытания силового луча, позволяющего избавиться от ненадёжной полой колонны с тремя барабанными механизмами для подъёма. И тогда от лифта останется только установка и полая площадка, идущая по лучу вертикально вверх. Затея была впечатляющая – две ближайшие установки должны были перейти на её обеспечение – энергозатраты колоссальные, но зато доставка станет круглосуточной и куда более грузоподъёмной. А это шаг вперёд по сравнению с шаттлами. Но для него это требовало переразметки всей местной энергосети, а значит, ему опять придётся заново заучивать весь график – не по необходимости, а по инструкции: Первые установки ещё были снабжены ручной регулировкой и массой инфо-панелей, но Мико их уже не застал – через пять лет после внедрения СвЭС – Световой Энерго Станции (в просторечии – СвЭТ) их соединили в единую глобальную систему энергоснабжения, запустив спутники там, где протянуть нитку ЛЭП было неудобно, и пустив лазерный пучок над пустынями и океанами. С орбиты эти разноцветные (в течение суток) прямые и ломаные, собирающиеся в геометрические узоры, смотрелись очень красиво, но всё чаще напоминались лазерную рыболовную сеть, падать в которую не хотелось. Такое большое научное открытие не оставило в стороне и военных: дармовая энергия выволокла из архивов старую идею энергетического оружия как оружия уничтожения, а не только ослепления чужих систем наведения. На первый взгляд переделка требовалась минимальная – достаточно было только добавить концентрирующую линзу к уже готовой установке и научить её быстро поворачиваться и за доли секунды менять выходную мощность. Получившийся монстр легко делал дырки в стальных плитах, располовинивал тяжёлые танки на полигоне и испарял пущенные в него ракеты. Но помещался он в лучшем случае на авианосце – если оттуда выкинуть все самолёты. И не доставал дальше двадцати километров по наземным целям. Зато по летающим целям доставало до ста километров (дальше луч рассеивался вдвое и больше делал озоновых дыр, чем выжигал цели). Это делало из СвЭТа идеальную систему ПВО – вовремя перехваченная средняя баллистическая ракета полностью испарялась за тридцать миллисекунд, а ядерная боеголовка (на испытаниях испаряли имитирующую её болванку) – за сто. Конечно, можно было повысить мощность, послать луч вертикально вверх, чтобы оттуда уже… смахнуть спутник с отражающим покрытием – ошибка на долю секунды сбивала фокусировку линзы и превращала в пыль летающее зеркало. Но это очевидно – вражеские объекты вообще должны были превращаться в груду экологичного пепла. Потерпев неудачу с оружием массового поражения, разработчики взяли масштабом пониже – лазерные танки, мобильные батареи ПВО нового поколения, индивидуальные бластеры и энергозащита. Бластеры отпали сами собой – не существовало ещё таких переносных устойчивых аккумуляторов, которые могли выдать столько энергии, чтобы дать желаемый эффект – когда лазерный пехотинец мог одолеть обычную механизированную роту противника. Точнее, они были – любая материя сама себе аккумулятор, но столь миниатюрных преобразующих установок ещё не существовало. Единственное, чего смогли добиться на этом поприще – относительно удалённые от основного комплекса огневые точки, действующие по тому же принципу, что и отражающие спутники, только в меньших объёмах. Прототипы ЛОТов (лазерных огневых точек) выглядели роскошно, но на их испытаниях хихикали даже сами создатели. Слишком уж цветно они выглядели на фоне тропической ночи. Издалека это напоминало светошоу, вблизи – приземистые гранёные башенки, с непрестанно дёргающимися туда-сюда сверхчувствительными радарами – эдакая муравьиная голова, торчащая из песка. Лазерные танки с лазерными же ПВО после недолгого размышления объединили в один проект – принципиальной разницы в их назначении не было, только разные режимы работы. С теоретической стороны всё было очевидно – световая установка исполняла функции двигателя и орудия. Со стороны материалов всё тоже было отлично – электродвигатели при меньших объёмах были эффективнее традиционных силовых установок, наноматериалы позволяли усилить броню, не увеличивая веса машины. Но тут в планы мирового господства опять вмешалась техническая сторона – самая малая установка, устойчиво работающая в нужном режиме, была вдвое больше самого большого танка, а создавать чудовище за сто тонн весом с экипажем в десять человек было делом бесперспективным. Фиаско с ездящим лазерным оружием похоронило идею летающих тарелок с лазерными пушками импульсного типа. Но! Упершись в тупик с лазерным оружием, разработчики умерили аппетиты и довели-таки до ума рельсотроны. Делать ручной вариант не стали, но штурмовые беспилотные танкетки Гаусса в армию всё-таки поступили. Быстрые и маневренные, с регулируемой мощностью выстрела и тепловизорами, они стали новым словом в городских боях. А пока военные пытались приспособить энергию света себе на пользу, гражданские СвЭТы теснили привычную схему энергоподачи: одна установка спокойно брала на себя функцию двух-трёх АЭС, требуя пять-десять человек обслуживающего персонала, работая без перебоя с самого момента запуска без профилактики и замены исполнительных механизмов, быстро регулируя выработку энергии. Естественно, что ими начали заменять старые станции, выработавшие свой срок и потому небезопасные. Крупные монстры, чьё закрытие тряхнуло бы экономику и экологию, ещё держались, но с падением цен на электроэнергию делало их музейными экспонатами. Конечно, внедрение световых установок пошло не гладко: для их создания требовалось такое количество уникальных материалов и такое количество квалифицированных инженеров-монтажников с двумя высшими образованиями, что ни одна страна не могла её собрать самостоятельно. Это в своё время породило серию скандалов на государственном уровне, но потом кое-как утряслось – здравый смысл возобладал. Установки положили конец АЭС и ТЭЦ, цена за воду и электричество начала падать скачками. Цена на нефть упала, и мировую экономику потряс очередной кризис, когда потерял значение один из столпов взаимоотношений. Зато ожил рынок редкоземельных металлов – СвЭТы проложили дорогу механизмам и процессам, которые раньше были нерентабельны из-за своей энергоёмкости. Да и сами установки требовали таких материалов, производство которых в мире исчислялось в лучшем случае несколькими тоннами в год. И это дало развитие новому сектору рынка, который принялись азартно делить. Под прикрытием установок электромобили наконец-то обошли своих бензиново-дизельных собратьев – не помогло даже заступничество нефтяных магнатов. Кажущаяся сложность – необходимые частые электрозаправочные станции оказалась именно кажущейся – когда критично пересчитали количество существующих бензозаправок на квадратный километр и сравнили с нужным количеством электрозаправок. Получилось не больше, экологичнее и дешевле в постройке – собственно, отвод из городского высоковольтного кабеля, разделённый на несколько изолированных стоек со специализированными розетками. Вышло настолько хорошо, что в развитых странах право на бесплатную подзарядку ввели как поправку в Конституцию. Теперь государство могло себе это позволить. Тяжёлые грязные двигатели остались только на грузовиках, машин экстренного действия и немногочисленных гибридах, чьи владельцы не смогли поверить в то, что век бензина канул в прошлое. А СвЭТы перешли на расщепление токсичных отходов, но столько они переработать не могли. Так появилась новая отрасль – аннигиляция особо вредных отходов и вакуумное сжигание ядовитых материалов. И тут обнаружилась неприятная сторона внедрения новой технологии. Избыток энергии породил избыток тепла. Положительный эффект от закрытия обычных электростанций нивелировался теплом от вакуумного сожжения. Парниковый эффект рассеялся, но прохладнее не стало. Тогда-то и возникла идея вынести СвЭТы-энергостанции и СвЭТы-сжигатели на орбиту, а энергию передавать вертикально вниз, на передающую станцию – огромное, на десятки гектар, поле, покрытое фотоэлементами. Подача энергии производится строго в определённом секторе – во избежание лишних озоновых дыр. Поскольку таких станций много по всему миру, а орбиты были выверены, процесс был полностью автоматизирован. Идея лихая и дорогостоящая, но взявшись раз радикально решать наболевшие проблемы, люди уже не могли остановиться. Зато возникла проблема с обслуживающим персоналом – люди, которые были не прочь слетать в космос на недельку отдохнуть, были категорически против долгого нахождения на орбите. Кадров катастрофически не хватало. И их принялись вылавливать с изощрённостью доисторических военкоматов во время армейской мобилизации. Правда, теперь поступление на такую работу должно было быть добровольным. Так Мико и попал – добровольно, но с чужой хитростью. Он вообще не собирался болтаться на орбите, наматывая километраж вокруг планеты. Подвело любопытство и отсутствие привычки доверять своим предчувствиям. Ну и ещё немного жадность – расторжение договора предполагало приличную неустойку компании (не разорительную, но получалось, что он крутился здесь за социальное пособие в некомфортных условиях, когда мог проводить время куда как приятнее и за большие деньги). Утешало, что большинство других смотрителей – а с кем ещё можно по душам поговорить в невесомости, кроме как с таким же бедолагой – попались на похожие удочки. Но, насколько он мог судить (а свою историю рассказывал далеко не каждый), ему выпал самый красивый вариант. Явно лучше, чем, если к тебе подошли на улице после заваленных экзаменов. Или, напившись с горя, ты проснулся утром без похмелья и с поставленной целью в жизни (проистекающую из конверта на постели). Сам он свою историю так никому и не рассказал – слишком уж интимно это вышло. Своё приглашение на работу он нашёл во время горной прогулки. Умаялся он тогда за выходные – сосед попросил помочь разобрать чулан, а потом и чердак. Отказывать хорошему человеку было не с руки, но лучше бы было отказаться - было у соседа на чердаке пыльно до невозможности, а хлам, заплетённый паутиной, был вбит по самые стропила. Вынуть можно было, только дёргая что-то сверху, а выдёргивая что-то сверху, приходилось откидываться назад и делать шаг назад – точно в раскрытый люк. Он так и не рухнул, пересчитывая рёбрами ступеньки стремянки, но балансировать с грузом на краю, а потом весь день мотаться туда-сюда с громоздкими вещами – это очень утомительно. Сосед – добрая душа, предложил по паре пива, Мико согласился, но пиво что-то пошло не туда и мир не показался приятным после тяжёлой работы, а мерзким после изматывающей каторги. Он тогда весь вечер проторчал в ванне, приняв ешё на грудь и слушая хорошую музыку, но на душе всё равно было муторно. Поворочавшись ночь без сна, он утром кое-как восстал, глянул в зеркало и с трудом подавил тошноту – там торчало что-то всклокоченное, бледное и с синяками под глазами, видимо покачиваясь туда-сюда. Идти на работу в таком состоянии было заведомо бессмысленно (он бы туда не дошёл), поэтому он послал в том направлении сообщеньку и отключил телефон. Покачался туда-сюда, заглотал две пилюли общеукрепляющего и переждал отвратительные две минуты, пока в животе бурчало и проворачивалось, отдавая в голову сильными толчками. Потом попустило - настолько, что можно было медленно выйти из дома и дойти до остановки. Путь до ближайшего малолюдного парка прошёл в болезненном тумане тягучего ожидания, когда путь кажется бесконечным вне зависимости от длины, а окружающие – раздражающими жёсткими цветными пятнами. По дороге его пару раз сильно прихватывало, но то, что он был в транспорте, заставляло его сдерживаться и подавлять приступы, после чего он чувствовал себя почти нормально, только мокрым от выступившего пота. Трамвай выплюнул его на конечной остановке и, звякнув, поехал дальше по своему круговому маршруту. А Мико, прищурившись, разглядел тропинку за остановкой и решил двинуться по ней – до главного входа было слишком далеко. Он шёл полчаса и забрался довольно далеко, но ему всё время попадались навстречу люди, которых он старательно огибал по дуге. От этого его мутило сильнее. Не в силах терпеть, он попытался заползти в глухие уголки, но там уже обосновались какие-то грибники и влюблённые парочки всех возрастов. Один пожилой влюблённый ему чуть морду не набил, когда он из-за куста вывалился. Но увидел его лицо инфицированного зомби и испуганно отступил, закрывая свою подругу второй молодости. Мико забрал от них вправо, споткнулся об выступающий из земли корень, налетел на дерево, качнулся в сторону, восстановил равновесие и двинул вверх по склону. Путь он выбрал неудачный – сыпучий и крутой, с сочащимся ручейком, из-за чего устойчиво стоящие камни, на которые можно было опереться, были покрыты жирной слизью, пристающую к рукам. Такой путь по силам только неопытному туристу-лосю, который ещё не находился и потому ищет себе путь посложнее на горках помельче. Но не болезненному человеку, которому хочется отдаться в целительные руки природы в обязательном одиночестве. Какое-то время он ещё пугливо оглядывался на далёкие звуки и болезненно морщился, когда нога или рука срывались с камня, или острый край впивался в межрёберье. Но постепенно ощущение «один-на-один-с-природой» накрыло его и немного полегчало – боль от камня в ботинке и ушибленной руки эволюционно переносится легче, чем судороги разблансированных органов. Да и приходилось следить куда что ставить и удерживать дрожь в ватных коленках, чтобы не сорваться и не поехать вниз по склону. Склон никак не кончался, а он уже выбился из сил. Камни выскальзывали из-под потных ладоней, поджилки тряслись, а путь назад казался невероятно страшным. А путь вверх – всё более и более крутым. Так что когда он вылез на относительно ровную поверхность, он был счастлив – просто лечь и полежать, не опасаясь никуда улететь. Потом он оглянулся вниз – весь героический путь занимал максимум сорок метров по наклонной и нисколько не выразительно – пока он лез вверх, путь казался величественно бесконечным, как медленно поворачивающийся огромный валик. Выглядело всё это красиво, но надо было куда-то выбираться – место, куда он вылез, ему совершенно не нравилось. Он посмотрел вверх, и в ногах сразу загудело, вниз – в желудке недовольно забурчало. Оставалось только вправо или влево. Прикинув, он пошёл туда, где было погуще с деревьями… и чуть не ссыпался с обрыва. Пришлось идти обратно, пусть это и было вверх. Тропинка быстро потерялась среди мшистых скал, и путь приходилось прокладывать самостоятельно, из-за чего его быстро занесло в неведомую часть парка, а конкретнее - на узкий гребень, до половины разрезающий долину. Обрывистый, сложенный из выветренного песчаника, он ножом вспарывал землю, не поддаваясь её ублаготворяющему воздействию. Как выперся во время мезозоя, так и стоит – некрасивый, но несгибаемый. Место было хорошее – у начала гребня была небольшая осыпь из крупных камней. Её прелесть в том, что спускаться по ней куда безопаснее, чем кажется, если на неё смотреть со стороны. Осыпь съезжала в кусты, за которыми угадывалась не слишком прохоженная, но видная тропинка в обход горы обратно к кемпингам, а посему – к людям. Мико уже был сыт по горло единением с природой, но такое простое решение ему претило. Надо было ещё что-то сделать, чтобы уйти гордым. А не потому, что удобный путь подвернулся. И он решился прогуляться до конца гребня и потом уже идти обратно домой и гордиться собой. И тут же наступил на треснувший валун и тот, дрогнув, разошёлся на две части – меньшая пошла вниз по склону в тучах пыли, большая осталась на месте, зажатая между другими каменюками. Мико еле удержался на краю, ухватившись за очень колючий кустик, торчащий из расщелины. Было очень больно, но инстинкт самосохранения не позволял разжать руку. Кое-как он встал на одно колено, отцепился от кустика и тут же опёрся на скалу и медленно отполз назад, ощутив голенями все каменные неровности. Когда стало понятно, что самое страшное так и не произошло, сердце заколотило как бешеное, отдаваясь молоточками в висках, грудь зажало и не получалось вздохнуть. Но это быстро закончилось, отдаваясь только остаточной дрожью в руках. Он глянул вниз – валун сволок с собой камни помельче, обнажив внутренность горы. Ничего интересного в ней не было – те же камни, только другого оттенка и немного бледнее… Из-под груды таких камней торчал снежно-белый уголок. В камнях таких чистых белых уголков не бывает. Уже потом, задним числом, он понимал, что это был хитросплетённый приём, составленный с учётом многих нюансов психологии. И что он далеко не уникальный рецепиент, подвергнутый такой обработке. Но от этого возвышенное ощущение момента осознания своей избранности никуда не девалось. Лезть вниз было рискованно, но ему до чёртиков было интересно – что за штука торчит там, скрытая многотонным камнем за долгие века? И он осторожно сполз вниз и, отвалив плоские камни в сторону, достал из-под них небольшой белый конверт. Незакленный. И бумага выглядывает из-под обреза. Что конверт, что бумага были какие-то странными – хоть их и сдавило камнями, выглядели они так, будто только что вышли из-под печатного пресса. Он с подозрением поднёс конверт к носу и обнюхал. Пахло обычной бумагой. Он попытался её смять. Бумага не смялась. Он посмотрел на пальцы – пальцы были пыльными. Провёл пальцем по бумаге - следов не осталось. Нанотехнологии – догадался Мико. Слишком сложно для дурацкого розыгрыша. Что это? Приглашение? Руководство к действию? Шифрованное послание? Но на бумаге были только дата, место и обстоятельства: вторая скамейка слева на городской площади и быть в белой футболке, чёрных кроссовках и пакетиком мятных конфет. По конфетам его и опознали, перехватили ещё на подходе и, не дав опомниться, чуть ли не на колене подписали договор на восемь месяцев и две недели специальной подготовки. Он и не особо сопротивлялся – всё ещё был под впечатлением от каменного послания. Две недели прошли без особых мучений – в перерывах между адаптацией к невесомости, ему вбивали в голову принципы работы орбитальных СвЭТов и заставляли отрабатывать поведение в аварийных ситуациях. А перед последним днём во сне обрядили в лёгкий скафандр и засунули в грузовую капсулу вместе с двухмесячным пайком и личными вещами. Проснулся он от ускорения подъёма на орбитальном лифте и долго орал и дубасил в стенку кулаками. Потом повис в невесомости, испугался, стукнулся дважды головой – когда капсулу подобрал шаттл и когда он её оставил в приёмном ангаре станции, оставив его жутко ругаться, приспосабливаясь к новому месту работы. Но порой Мико казалось, что лучше остаться болтаться на орбите – энергоустановки собирались подключить к климатическим установкам и взяться за регулировку климата в планетарном масштабе. Возвращаться в родную Финляндию, заросшую пальмами, он боялся. Дико боялся. Потому что кто их там знает, куда они свою новую светозарную игрушку применят?