21-ое августа

Мик живёт в многоэтажке, и с его балкона открывается неплохой вид на грёбаный Лондон. Огни фонарей далеко внизу перемигиваются с яркими окнами домов. Даже отсюда, с высоты, слышен шум машин и голоса редких ночных прохожих. Воздух холодный, как осенью, хотя август только недавно перевалил за середину. Дыхание вырывается облачками пара, смешиваясь со сладким дымом. Можно перегнуться через низкий кирпичный парапет и смотреть, как живёт и дышит город под тобой. Джо ложится животом на холодный кирпич, подошвы белых криперов отрываются от пола. Огни внизу зовут его к себе. На ремень штанов быстро и мягко, чтобы не дёрнулся, ложится рука Мика. Он аккуратно придерживает Страммера, незаметно подстраховывает от падения вниз. Джонс делает это почти машинально, такая привычка, хотя сам он и не смотрит на Джо. Он больше заинтересован дымящимся косяком в своих тонких пальцах. Мик терпит выкрутасы Джо, пока рука не начинает затекать, и тогда он втягивает друга обратно на балкон. – Я боюсь высоты, – бормочет Страммер. Или врёт, или совсем обкурился. – Грёбаный восемнадцатый этаж, приятель, – Мик затягивается. Дверь в комнату немного приоткрыта, оттуда льётся уютный жёлтый свет и слышится смех. Там Пол развлекает бабушку и тётю Мика байками из жизни Брикстона, зарабатывая тем самым мягкие сдобные булочки, щедро смазанные сливочным маслом и клубничным джемом. Женщины рады, что хоть кто-то из этих вечно голодных сорванцов так сговорчив. Мик никогда не даёт себя толком накормить. Джонс усаживает Страммера на колченогую табуретку у стены, а сам занимает его место у парапета, смотрит на город. Он не дурак и знает, что этим огням не стоит доверять. Мик не станет перегибаться на ту сторону. Он живёт здесь всю свою жизнь и давно успел понять, что с Лондоном можно говорить и отсюда. А звёзды всё равно всегда молчат. Они слишком далеки, и лишь иногда, с помощью лёгкого перебора струн на гитаре Мика, можно заставить их отозваться. Джонс затягивается и отдаёт косяк Страммеру. – Лондон накрыло пылью, да? Мик закрывает глаза на мгновение. – Это облака, Джо, – возражает он, хотя ему кажется, что он понимает, что имел в виду друг. Страммер вытягивает ноги, они как раз упираются в кирпичную кладку – вот и вся ширина балкона. – Я обдолбался, да? – Джо ухмыляется и выпускает в воздух струйки дыма. – Да. Мик отрывает взгляд от огней далёких реклам, забирает у Джо окурок. Страммер протестует, но гитарист непреклонен. В последнее время ответственность за жизни друзей всё больше грызёт его. Особенно когда они на его территории. Джо недоволен, он же старше, но недовольство выражает молча – слишком лениво, слишком уютно. А Мик тушит окурок о кирпичи, и искры сыпятся, колючие, как звёзды. – Звёзды… – шепчет задумчиво Джонс. – Холодные, да? – жалуется. – Как ты, – бормочет Джо. Это сравнение Мик впитывает кожей, оно останется с ним навсегда, жалящее, как горячие искры. Мик наклоняется и неловко касается прохладными губами виска Джо. Тот даже не поворачивает головы. – С днём рождения, Джо. Страммер улыбается. Из квартиры доносится визгливый звон. – Моя гитара, – испуганно выдыхает Мик. – Пол, ублюдок. Джонс стремительно выскальзывает за дверь спасать свою верную подругу. Джо смеётся и достаёт сигарету. Ему сегодня везёт. Вспыхивает и гаснет спичка. Страммер соврал: Мик больше похож на искры. Или на пламя. Звенит стеклянная августовская ночь. У звёзд и города свой ритм-н-блюз.