Можжевельник

В глазах у Чо Чанг три озера, полные алой воды. В глазах у Чо Чанг желтоватое ночное небо и черная полная луна, сияющая, как прореха в ткани мироздания, как дыра в иной мир. Вроде бы простая перестановка цветов, элементарный приемчик, а все вокруг сразу становится чужое, нездешнее, зыбкое, и так жутко, что хочется немедленно убраться оттуда и никогда больше не пытаться заглянуть ей в голову. И запах. Чудовищно резкий пряный запах травы, что это вообще? Не понять. За несколько секунд специфического зрительного контакта Северус Снейп успел искренне пожалеть, что затеял этот неуместный сеанс Легилименции. Всего-то и хотел быстренько, без заклинания даже, просмотреть сознание, понять, с какой целью мисс Чанг нанимается на работу в его лавку, перед тем как ее принять. Ну и, конечно, выяснить, откуда она знает о его рабочих затруднениях. В своем донельзя наглом письме с просьбой о приеме на работу (которая на просьбу походила не более, чем Уизли на Малфоев) она упомянула ваниль, запах которой он уже возненавидел настолько, что готов был скинуть эту работу на кого угодно, да только не на кого было, потому он никому об этом не говорил. А Чо Чанг знает. И не говорите, что это не подозрительно, потому что это именно подозрительно, еще как. Он всего лишь хотел ее проверить — и вот, пожалуйста, увяз в этом жутком потустороннем месте, где каждая секунда тянется мучительно долго. Сколько длится их контакт? Минуту? Час? Месяц? Говорили же ему, что у восточных менталистов свои приемы, — не верил, дурак. В смысле, верил, но значения не придавал. Он же самого Темного Лорда в вопросах Окклюменции обставил, что ему какая-то там прошлогодняя выпускница. Молодец, нечего сказать. Чо Чанг моргнула, и наваждение закончилось. — Профессор, что именно вы хотите узнать? — спрашивает Чанг, спокойно так, будто все происходящее в порядке вещей. Только губы у самой дрожат, как будто плакать собралась. С чего бы, интересно? Этот контакт и по ней бьет, или просто обиделась на подобное обращение? Ну так сама виновата: знала, к кому шла. Если пишешь нечто вызывающее подозрения, будь готова, что тебя проверят, разве не так? — Я хочу узнать, откуда вам известно о моих специфических проблемах и почему, собственно, вы решили устроиться ко мне на работу. — Все дело в том, что тематика вашего магазина мне очень близка, при этом я не знаю ничего отдаленно приближающегося по уровню к вашему заведению в магическом мире Британии, и очень хотела бы попробовать свои силы в организации поставок, хранения и продажи ингредиентов, у меня масса идей, если хотите, я... Северусу стало скучно примерно на пятом слове — верный признак того, что девчонка не врет. Просто действительно заморочена на специях. Просто ей правда интересно. Возможно, она даже полагает, будто сможет как-то улучшить его лавку. С ума сойти. Но это не отвечает на главный вопрос. — Ваниль, мисс Чанг. Меня все еще интересует, откуда вы узнали про ваниль, — мисс Чанг ощутимо колеблется, и Северус решает слегка надавить. — Лучше скажите правду, в противном случае я могу повторить сеанс Легилименции. — Не надо, сэр, пожалуйста, — Чанг вскидывает испуганные глаза. Ага, значит, ей это не так уж легко дается, хоть какое-то утешение после такого удара по самолюбию. — Не надо, это может быть очень опасно для вас. В этот раз я вас выпустила, но не уверена, что в следующий получится так же легко. «Легко»?! Ну-ну. — Я все еще жду объяснения, мисс Чанг. — Написать про ваниль мне посоветовала Луна Лавгуд. Сама я толком и не знала ничего до тех пор. Потом уже зашла сюда пару раз, принюхалась и сделала выводы... кстати, сэр, вы замечали, что в этой части лавки тоже пахнет почти исключительно ванилью? Она перебивает другие запахи, это наверняка сбивает с толку покупателей... — И что я, по-вашему, могу с этим сделать? Еще и специю за них унюхать? Емкость с ванилью вполне герметична, не моя вина, что ее приходится слишком часто открывать. — Существует одно малоизвестное изолирующее заклинание, сэр, оно может запереть запах продукта в пределах определенной зоны. Кстати, если наложить его на все товары, то можно будет почувствовать аромат приобретаемой специи без каких бы то ни было примесей... — Смелое утверждение, — усмехнулся Северус. — Что же, сейчас вы продемонстрируете мне его истинность, изолировав все товары на этих двух полках, а потом уже мы с вами обсудим возможность вашего трудоустройства. Имя Луны Лавгуд подействовало на него специфическим образом: он напрочь потерял интерес к теме осведомленности мисс Чанг. Луна Лавгуд вызывала у него одновременно неприязнь и доверие, поскольку единственная знала о нем то, чего не знал больше никто. Она просто это видела. Просто видела женщину, незримо для окружающих стоящую за его плечом. Она до сих пор была с ним, и только Лавгуд знала об этом. Поэтому он охотно мог допустить, что она откуда-то узнала и про ваниль. И поэтому она была неприятна ему: тот, кто знает наши секреты, имеет над нами власть, а над Северусом уже достаточно навластвовались двое разных, но весьма требовательных хозяев. — А когда мы с этим покончим, независимо от исхода собеседования, смею надеяться, вы дадите мне пару консультаций по восточному стилю ментальной магии. — Простите, сэр, но я не смогу научить вас ничему подобному, — виновато потупилась Чанг. — Это семейная защита, ее создание — не моя заслуга, она даже не соответствует моим способностям... «Научить» она собралась. Тоже мне, великий учитель. — Я и не прошу о практических занятиях. Но в силах ли вы предоставить мне теоретическую информацию? — Да, конечно, профессор. Она второй раз назвала его профессором. Так оговариваются все его бывшие ученицы. Он сначала пытался их поправлять, теперь махнул рукой и только вел счет оговоркам. Тоже развлечение, если подумать. — В таком случае приступим к изучению возможностей вашего заклинания. Прошу, мисс Чанг. * * * — Сначала я думала, что он просто нелюдимый такой, ну, из тех, кому кроме работы ничего и не надо. Мы все, конечно, по репортажам из суда знаем его историю, но мало ли, может, с годами он решил, что хватит с него отношений с людьми, и больше ни в ком не нуждается... Чо смотрит в чашку так, будто ищет там ответы на какие-то неозвученные вопросы, схватилась за нее двумя руками, держится. Рассказывает, как будто о чем-то важном. Джинни не очень интересно слушать про Снейпа, ее внимание то и дело расфокусируется, останавливаясь на пальцах Чо, на свисающей пряди волос около виска, на ямке между ключицами, как раз виднеющейся в круглом вырезе блузки, но она понимает, что для Чо это почему-то важно, и снова и снова заставляет себя внимательно слушать. Она же хочет быть в курсе жизни Чо, даже если это исключительно рабочие проблемы. Хочешь быть в курсе — вот и слушай что дают. Слушать то, что кажется Чо заслуживающим внимания, — неплохой способ узнать о ней что-нибудь еще. — Когда мы придумали те часы, я расписала запахи специй на 12 часов, один полный оборот часовой стрелки. А потом как-то раз задержалась вечером заклинание на прилавке починить, обычно-то мы закрываемся в восемь, а тут было уже девять часов вечера, и я вдруг чувствую, пахнет не корицей, как в девять утра, а можжевельником. Понимаешь? Пока Чо смотрит в чашку, открывается шикарный вид на ее ресницы, черные-черные, очень длинные. Возможно, чуть-чуть излишне прямые, если подходить к ним с меркой «Ведьмополитана». Но самые крутые ресницы на свете. Они вдруг поднимаются выше, открывая требовательные глаза. Кажется, Чо ждет ответ на вопрос. «Понимаешь?» Джинни делает над собой усилие и понимает. — Он зачаровал себе второй круг запахов, ночной, потому что часто остается в лавке ночью? — Именно, — кивает Чо. Она, кажется, что-то подозревает, но не может поймать Джинни на невнимательности. Джинни очень, очень внимательно слушает. — И при этом, видимо, даже не спит, а работает. Мне тогда так жалко его стало! Думаю, познакомить бы его с какой-нибудь женщиной хорошей, лет так тридцати, например, у них бы еще вполне могли дети родиться, было бы кому лавку передать... — О будущем трудоустройстве заботишься? Неужто решила проработать там всю жизнь? — улыбается Джинни, но тут же меняет тон. — Если серьезно, то может быть, ему это действительно просто не надо? Ну, живет человек на работе, так почему бы нет? Ты и сама на ней сейчас практически живешь, и я вот что-то боюсь, что когда мы будем жить вместе, ты все равно будешь вся в этих своих травах. — Так-то оно так... — задумчиво тянет Чо. — Но понимаешь в чем дело, через некоторое время я стала налаживать каминную связь между нашими кабинетами, чтобы по десять раз в час туда-сюда не бегать, и что-то у меня там сначала не заладилось, вызов проходил, а сигнала, предупреждающего о нем, не было... Чо сыпет техническими подробностями, внимание Джинни вновь слабеет, но она насильно удерживает его, потому что понимает, что все эти подробности больше всего похожи на оправдание. И на виноватом лице Чо крупными буквами написано «Да, я подслушивала». — … и вот, когда уже после этого я сделала проверочный вызов, профессор его не заметил, и я услышала, как он разговаривает. — С кем? — среагировала Джинни. — В том-то и дело, что он был в кабинете один. Но разговаривал не так, как разговаривают с самим собой, не монологом, а как будто слушает кого-то и отвечает. — Ты хочешь сказать... — ахает Джинни, невольно вспоминая Джорджа, который в первые дни после смерти Фреда часто замирал посередине фразы и не замечал, что Фред ее больше не подхватывает. Все боялись, что он помешался, но он все-таки как-то выправился. — Я пока еще ничего не хочу сказать, — сердито возражает Чо. — Решить, что он не в себе, было бы слишком просто. Поэтому я написала Луне. Она в этих вопросах кое-что понимает, ты знаешь. Джинни чувствует укол ревности где-то в районе левого плеча. Очень слабый, очень короткий, но все же. Да, конечно, она уже знает ту давнюю историю с Седриком и боится даже догадываться, от какой беды Луна уберегла Чо. И уж конечно, она согласна с Чо: с кем и консультироваться по такому вопросу, как не с Луной. Но слышит она при этом «сначала я рассказала об этом Луне, и только потом тебе». «Кажется, я дурею от спокойной жизни», — обреченно думает Джинни. И еще она думает, что при таком-то одурении приключения она себе найдет, и очень скоро. А потом Чо говорит: «И тогда она мне приснилась», и пересказывает, что именно ей ответила Луна (или что ей приснилось, что Луна ответила?), и Джинни в общем-то становится уже немножко все равно, кто там кому чего первым рассказал. И ревность внезапно проходит. * * * — Да, я знаю, с кем он разговаривал, — Луна сидит на синеватом стволе поваленного дерева, прямо над водой, и босая ступня ее, погруженная в воду, кажется алой. — Она давно с ним, думаю, лет пятнадцать точно, а может и больше. Удивительно, в общем-то, не это, рядом с каждым из нас всегда кто-то есть. Удивительно то, что он ее видит и слышит. Он не из тех, кто на это способен. Наверное, это исключительный случай. * * * — Что значит «с каждым из нас»? Как это? — непонимающе хмурится Джинни. — Луна говорит, те, кто умер, всегда оказываются рядом с теми, кто их вспоминает, через сколько бы лет это ни произошло. Если часто думать о человеке, он всегда будет рядом с тобой, — несколько смущенно, будто ей неловко это пересказывать, говорит Чо. — А если несколько разных человек вспоминают одного и того же умершего? Что тогда? Ему же не разорваться... — Луна говорит, им и не приходится разрываться... * * * — Все думают, будто человек — это что-то твердое и имеющее форму, — улыбается Луна, и черная луна личного небосвода Чо отражается в ее светлых глазах. — А человек — он скорее как вода. Или как воздух. Он не сосуд, а то, что содержится в сосуде. Если сосуд убрать и ничто не будет сдерживать человека, он снова становится как воздух: воздух может быть одновременно и здесь, и там, и где угодно Он вообще везде. И люди так же. Удивительно даже, как это все, что на самом деле человек, помещается в одно небольшое тело! * * * — Поэтому, она говорит, сколько бы человек ни вспоминали одного и того же человека, он явится к каждому из них. Даже одновременно. И будет это одновременно один и тот же человек и не совсем... Джинни думает: «Фред», — и где-то над макушкой ощущает теплое дуновение. Должно быть, сквозняк. — А рядом с профессором, по словам Луны, почти всегда находится рыжеволосая молодая женщина с зелеными глазами. Джинни думает: «Лили Поттер», — и ничего не ощущает. — Луна говорит, вы с этой женщиной немного похожи внешне, — ехидно улыбается Чо. Джинни давится чаем и долго, мучительно, до слез откашливается. — Слушай, но надо же как-то спасать профессора Снейпа, — говорит она, когда наконец обретает способность говорить. — От чего? — прищуривается Чо. — От себя! Так же действительно нельзя, жить одними воспоминаниями, общаться с призраком умершей и… и все. Он ведь, действительно, еще жениться мог бы, или мало ли что еще. — Да, я тоже так думала, — кивает Чо, — но когда Луна мне это рассказала, я, кажется, поняла. Он же много лет так живет. Мы не знаем, как это получилось и почему длится до сих пор, и не знаем, смог бы он вообще выжить или нет, если бы не эта… эта его спутница. И уж точно мы не имеем права лезть в его отношения с нею. Мы, конечно, можем сказать, что так неправильно, так нельзя, это бегство от реальности… но на самом деле это просто его реальность. Наша другая, а его — такая вот. Потому что бегством можно объявить что угодно, хоть квиддич, хоть влюбленность, понимаешь? Джинни смотрит в глаза Чо и понимает. Еще как понимает. Потому что ее глаза — это, конечно, тоже бегство от реальности, потому что никакая реальность с ними не сравнится. Куда ей. Но вслух она этого не говорит, а только ворчит: — Не по-гриффиндорски это. Нормальные герои должны бы восстановить правильный порядок вещей, пусть даже ради этого им пришлось бы сунуться в какое-нибудь мистическое пекло. — Предлагаю немного побыть ненормальными героями. Хотя бы пару лет, — улыбается Чо, и Джинни неуверенно кивает. * * * — Снова можжевельником пахнет, — недовольно говорит Лили. Она сидит в кресле для посетителей, поджав ноги в легких летних туфлях. Она всегда приходит очень легко одетой. И вроде бы Северус давно понимает, что ей безразлично, какая там погода в мире живых, но все равно ему вечно кажется, что она мерзнет. — Ты имеешь что-то против можжевельника? — Нет. Но ты снова засиделся. Медом тебе здесь намазано, что ли? Нормальные люди по вечерам идут домой, ты в курсе? — Нормальных людей кто-то ждет дома, а меня никто. А ты сидишь здесь, рядом со мной. Так ради чего мне идти домой, Лили? Лили хмурится, но тут же насмешливо фыркает: — Ладно, уел. Давай лучше, рассказывай, как день прошел. Северус Снейп усаживается в кресле напротив Лили и пристально смотрит на нее. — До сих пор не могу понять, на кой черт тебе сдались мои ежедневные рассказы. Это, прямо скажем, не самое интересное и познавательное повествование. — Они не мне сдались, а тебе, — поправляет Лили. — Ты ведь все равно рассказывал бы это мне, хотя бы мысленно, даже если бы меня здесь не было. Ну и почему бы тогда тебе вслух не поговорить. Хоть от человеческой речи не отвыкнешь. — Ну, мне так мне, — неопределенно хмыкает Северус и начинает излагать душераздирающую историю про задержанные на таможне мешки бадьяна. Лили изворачивается в кресле, закидывает ноги на подлокотник и с удовольствием потягивается. Она, конечно, лукавит. Ей эти посиделки нужны не меньше, чем Северусу. Если бы стоять рядом с ним было для нее тягостной обязанностью, она нашла бы куда улизнуть, чтобы не быть здесь целиком. Так она и делала в первые годы после смерти, пока еще обижалась на него за «грязнокровку». А теперь она здесь. И как же ее много в этой комнате! Часы бьют десять, и запах можжевельника исчезает из магазина. А Лили остается.