sensual seduction

— Да, ладно, чего ты стесняешься? Вызови и всё. Они же там специалисты. Сделают, как надо,— говорит Донхёк и гадливо так ухмыляется. — Или ручной привод — ван лав? А вообще, я слышал, что недотрах мозги туманит... — Так, стоп! — орёт Намджун и хлопает чашкой по столу. — Ты, откуда знаешь, что там "сделают как надо?!" — Ой, — тихо шепчет парень, — Мне крибздец... "Зачем я его послушал?!" — мысленно воет Икчже, скромно сидя на углу кровати и боясь обернуться, подтверждая весь происходящий с ним на данный момент пиздец. А сзади него, подперев огромную подушку под свой тощий зад, как ни в чём не бывало, улыбается не кто иной, как Тэхён. Да-да, тот самый Ким Тэхён, который "ахахаха, Намджун, что за чучело возле тебя на фотке", "а у него улыбка такая прикольная, и гнездище нехилое на голове", "хм, а он ничего так, симпатичный", "слушай, Намджун, а познакомь нас, а", "не, друг, ну вот чо тебе стоит, а". Кто же, сука, знал, что после весёлого времяпровождения со своими друзьями (читать: припизднутыми идиотами), Икчже решится вызвать к себе домой парня-проститутку, а, услышав ласковый выдох по ту сторону телефонной трубки "подождите минут десять, и он будет уже у Вас", к нему домой явится это чудо с крашенными ресницами и подведёнными глазами, нагло пройдёт вперёд и, со словами "о, Икчже-хён, да ты, оказывается, не натурал", небрежно скинет ботинки. — Пидорская конторка, — шипит Икчже себе в ладони. И отчасти он прав. Но кто виноват, если он сам позвонил туда и заказал себе проститутку мужского пола? Слова падлючего Донхёка с успехом забываются, что, возможно, и к лучшему, потому что кое-кто точно остался бы без своего драгоценного "хёка", а Намджун до конца дней своих этого не простил бы. Хотя, даже если бы и простил, то ой как ещё долго бы припоминал, потому что это Намджун — особа мстительная, ревнивая и нервная. — Ну, и давно ты работаешь в этом... месте? — осторожно интересуется мужчина, всё так же, не поворачивая головы, дабы не съехать с катушек. — А у тебя симпатичная такая спальня, хён, — хмыкает Тэхён, вертя головой и внимательно осматривая комнату. — Я думал, что будет хуже. Вот засранец, а. Напрочь игнорирует. — Ты меня слышишь, нет? — Икчже бесится и всё же разворачивается, потому что "каким же уёбой надо быть, чтобы игнорить своего хёна". — Конечно, хён, слышу, — улыбка такая широкая, от уха до уха, словно у чокнутого Джокера в припадках. Тэхён рассеянно раздвигает ноги и внезапно чуть поддаёт своими тазобедренными суставами вперёд. Эти малиново-красные шорты ему явно впритык, потому что притягивающий внимание бугорок ласкает взор. Жадный и больной. — Икчже-хён, а какое сегодня число? И главное — задумчиво так спрашивает, ненавязчиво. Вот же пиздюк мелкий. — Тебе же, блять, девятнадцать ещё только! — укоризненно верещит мужчина, стараясь не смотреть на эти тощие и, самое главное, голые ляжки. — Хм, наверное, тридцатое... Или ещё двадцать девятое?.. — один палец во рту, а другой теребит серёжку. Голову мужчине напрочь сносит, потому что в штанах неприятно стягивает, а в животе всё скручивается такими маленькими прыгающими спиральками, от которых внутренностей вообще не чувствуется, что невольно наводит на мысль — лучше бы сам, молча и так преспокойно бы рукой себя трахал, честное слово. Нет, ну, правда: Икчже мало того, что пидорас, так ещё и педофил теперь — восемь лет разницы — это вам не шутки вовсе. Мужчина пытается найти плюсы в том, что этот парнишка напротив младше него, но в голове лишь яркое "это пиздец". И такими ядовито-зелёными вспышками на красном фоне, чтоб видно было, каков он. В мыслях — пиздец, в штанах — пиздец, а виной всему этому, кто бы мог подумать, пиздец побольше, который сидит сейчас перед взвинченным Икчже с раздвинутыми ногами и соблазнительно облизывает губы с самым, что ни на есть, наивнейшим образом, что аж в глазах эта невинность теребонькает безжалостно. По жилам словно поток кипящей лавы течёт. Вот же, блин, а. — Хён, уже пятнадцать минут прошло. У тебя осталось ещё где-то... сорок пять, — беспечно замечает Тэхён, но на мужчину по-прежнему не смотрит, натыкаясь взглядом на всё, что угодно, только не Икчже. — Да-блять-ёб-твою-мать! — гневной скороговоркой выпаливает тот и берёт двумя пальцами это поганое существо за подбородок. — На меня посмотри! Кажется, некая доля заинтересованности появляется в глазах парнишки, но (!) Икчже видит лишь детскую невинность. Знай он эту мелочь чуть лучше, то заметил бы лёгкий прищур и хитрый блеск в глазах напротив. Как можно быть возбуждённым, когда так нехило трясёт от злости? Оказывается, (ха-ха-ха) что легко и просто. — Ты — пиздюк, понимаешь? — мужчина хмурится. А Тэхён не двигается, не вырывается, даже не улыбается, а тупо пялится на чужие губы. Это больше походит на молчаливо-усталое "да-да, хён, но мне как-то насрать". И начинается игра "кто кого дольше перемолчит". Икчже глядит на губы, где явно побывала помада, и кожа на его собственных трескается от туповатой ухмылки. С небрежно взъерошенными волосами и столь же небрежно наложенным макияжем парнишка похож на такую домашнюю ручную шлюху, которая как супергерой — только не планету спасает, а возбуждает невозбуждаемое. Сравнивая сейчас два образа — "Тэхён-обычный-невинный" и "Тэхён-проститутка-соблазнительная", Икчже ловит себя на мысли, что последнее ему почему-то больше нравится, чёрт подери. Взгляд выражает раздирающее возбуждение, которое проникает в теперь уже глубокую впалую грудь, и мучительно скользит ниже, заставляя трепетать, пожалуй, всё. Глаза бездонные, тёмные, от которых кислород самовозгорается искрами. — У тебя осталось сорок минут, и, если ты по-прежнему не хочешь со мной трахаться, то давай деньги, и я со спокойной душой уйду отсюда, — холодно, сквозь сжатые зубы цедит Тэхён, резко убирая чужую ладонь от своего лица. — Тебе девятнадцать... — Ну, йобана. Мне же не пять лет, хён, — вымученно вздыхает он. — Однако, тебе всё ещё девятнадцать, а мне всё ещё двадцать семь, — исступлённо вторит мужчина. — Блять, — шипит тихо и слишком уж сексуально. Пешки у Икчже ползут на лоб медленно и верно. Широко натягиваются они всё там же. — А у тебя, хён, всё ещё стоит, — удачно парирует парнишка, опаляя чужое лицо своим густым, как пар, дыханием. Икчже лопается, кажется (или нет), изнутри, снаружи, морально кончается и стонет: громко, яростно и а-ля "пожалейте меня", пока этот мелкий пиздюк подаётся вперёд и лукаво так, с детской невинностью выдаёт: — Хён-ним, тебе помощь с этим не нужна? Ох, как нужна... Всё идёт по пизде. Точнее, по хую. Ещё точнее — не всё, а пока только пальцы узловатые и через ткань. Замечая, как в глазах напротив мерцает невидимое "сдаюсь", мелкий пакостник расстёгивает ширинку на чужих, выпирающих аккурат посередине штанах, и по-хозяйски запускает ладонь. Икчже давится воздухом и смазанно целует Тэхёна в ухо, а тот глупо хихикает, что аж мурашки по члену бегут. Квинтэссенция пиздеца начинает зашкаливать, когда Тэхён берёт в рот. По-профессиональному, втягивая щёки, и с аппетитом. Мужчина чувствует, как всё вокруг него плывёт, когда головка его члена упирается младшему в глотку и проходит чуть дальше. Скользко и горячо, а ещё вибрация такая: слабая, но по чувствительной кожице отдаёт возбуждением сполна, что аж глаза закатываются под веки. Тэхён давно ему понравился, и он даже рад, что не ошибся в малом, пусть и разница в возрасте, как между небом и землёй. Перед Икчже голова с ворохом рыжих и не очень завитков, а в ушах низкий стон, вперемешку с хлюпаньем. Его кроет с ощущений языка под своим членом, и он уже сам толкается в тэхёновский развратный рот, когда ладони младшего оказываются на бёдрах. Даже, кажется, забывается, что живого человека имеет в не то место, которое надо бы иметь, но вовремя останавливается и даёт Тэхёну возможность с причмокиванием вытащить инородный предмет изо рта, пройдясь по нему теперь уже увлажнёнными губами. — Икчже-хён, у тебя осталось... ммм... минут тридцать или двадцать пять, — считает мелкий, вытирая противно капающую слюну. — Может, на хуй пойдёшь со своим временем? — раздражённо и без задней мысли рычит Икчже, урывками снимая с пацана шорты, словно желая их порвать. — Идти на хуй — моя работа, — милая, до выблева, улыбка и кроткий чмок в губы. Мужчина готов реветь белугой, выть волком и рыдать, как сучка, когда Тэхён податливо раздвигает ноги в стороны, чуть ли не до шпагата, и тихо шепчет "хён, ты только смажь, пожалуйста, а то больно будет". Его рвёт на части, на куски, на молекулы и атомы. Ну что за мелкий засранец ему попался?! Блядь. Блядь. Блядь. И, пожалуй, куда бы спрыгнуть ко всем чертям собачьим?! Задрав чужую растянутую футболку, старший прижимается лбом к груди и хочет пробить её, чтоб самоубиться, но тот настолько хрупкий, да и трахаться с трупом — ну вообще не привлекательно и просто полное "никак". "Как же ты возбуждаешь", — сипло выдыхает Икчже и покрывает поцелуями плоский живот, заставляя Тэхёна извиваться под ним. Одной рукой он на ощупь находит тюбик, приготовленный заранее и ждущий своего звёздного часа, обмазывает пальцы в лубриканте, полупрозрачном, чем-то пахнущим, и обильно, не жалея, смазывает тугое колечко мышц младшего. Теперь настаёт очередь Тэхёна молиться всем хренам, когда Икчже всё-таки вводит в него свой член, без предупреждения, резко. Сейчас он немного даже счастлив, что работает проституткой. Ведь, не будь он ей — этот мужик порвал бы нафиг предварительно не растянутое очко. — Теперь моя очередь издеваться, — коварно заявляет Икчже, целуя со всей накопившейся страстью. Быстро двигая своей шершавой ладонью, он доводит мелкого до исступления и красных кругов перед глазами. Дрожь бьёт их обоих, они буквально купаются в ней, отчаянно барахтая руками и захлёбываясь в электрическом напряжении, явно большем, чем двести двадцать. — Улыбнись, — сам для себя неожиданно выдаёт мужчина, кусая губу. — Да, ты ёбнулся, похоже, — выделяя каждое слово, мучительно выстанывают под ним. — Когда ещё первый раз с Намджуном тебя увидел, — целует в шею. — Теперь улыбайся. — отстраняется, чтобы посмотреть. Тэхён распахивает глаза и, откровенно говоря, смущается: уж о чём, о чём, но о вот такой пизданутости его ещё не просили никогда. Он недоверчиво смотрит на старшего, а на лице читается откровенное "хён, ну йобанаврот, ну о чём ты меня просишь". Блядь. Блядь. Блядь. И, пожалуй, где бы так умереть спокойненько? Он всё же улыбается, и у Икчже сносит ссохшиеся двери с петель, прохудившиеся гниющие крыши с потолка, непокрашенные бордюры с земли. И старший понимает, каким же всё-таки сумасшедшим нужно быть, если его заводит этот улыбающийся малой, который стонет под ним, пока его жёстко вытрахивают, не выпуская из тисков. Тэхёновский член, исполосованный взбухшими венками, прижимается к паху и нервно пульсирует в пальцах Икчже, который, вбиваясь в мягкое тонкое тело и, издавая нечленораздельные звуки, кусает кожу на ключицах. Мужчине кажется, что это он тут — обречённая на вечные муки шлюха во всех смыслах, несмотря на то, что они у него дома, он — заказчик, он сверху, он трахает. А Тэхён чувствует себя маленькой гидрой — таким пиздючим комком нервов, которые больше него самого раз в сто. Безумие превращает их кровь в расплавленный свинец, медленно застывающий в капиллярах с пузырьками углекислого газа. И Тэхён более, чем Икчже, готов взорваться к самым ебеням, пока кричит с нарастающим темпом. Сердце, кажется, растворяется в рёбрах вместе со спермой, которая с каждым толчком больше раз за разом вытекает из мелкого и пачкает всё: внутренности, член, ягодицы, бёдра, одеяло. А в добавлении ко всему, младший пачкает самого себя ещё больше, чем когда-либо, когда старший с долей благодарности любовно чмокает его в губы и шепчет "прости, Тэхён-а, и спасибо". "Сейчас зарыдаю", — думает парнишка и отворачивается, пряча в подушке лицо. Ну, зачем? Какого чёрта были эти последние слова, но всех глубоко не ебёт, кроме Тэхёна, которого нежно так прижимают к себе за липкий живот. — Худой ты больно, — ворчит Икчже, но всё равно одной рукой обнимает. — Сам дрищ, — голос дрожит, тело потряхивает. И совсем даже не из-за жара. Нет. Помолчав с минуту, мужчина вдруг озабоченно так спрашивает: — Хей, ты в порядке? — Я выебан мужиком, который старше меня на восемь лет. Как, ты думаешь, я себя чувствую? — вовремя ему приходит классная отмазка про возраст. Даже выдумывать ничего не пришлось. Почти. — Да ну тебя, а. Заткнись, момент испортишь, — снова ворчит, хотя уже с еле заметной ухмылкой на лице. Но мелкий никак замолчать не может, потому что боится, что сорвётся сейчас, и потому что спать на кровати с клиентом, который друг и которому ты, ну, можно сказать, не безразличен, это что-то как-то совсем уж слишком не то. — И, слушай, у тебя за плюс десять минут натекло... — Да хоть по тройной цене, блять, — прерывает его Икчже, — только лежи спокойно и не рыпайся, пока я не передумал. Минут пять проходит незаметно для мужчины и адски долго для Тэхёна, жмурящегося изо всех сил и пускающего корни в кровать, в попытках отвлечься от того, что шершавая рука чуть поглаживает живот, член опять стоит и напоминает о себе тугими позывами, а на лопатках парнишка чувствует соприкосновение своей кожи с чужими сосками, отчего его по-особенному коробит и раздирает. Тэхён ёрзает, немного дёргая бёдрами. — Хорош, — кратко и сонно. Паренёк снова елозит бёдрами по чужому паху. — Плачу в пятикратном размере, — раздражённо шипит тот и тыкает своим подбородком в чужую макушку. — Теперь ты можешь перестать двигать своими блядскими бёдрами, или да? Младший затихает. Но буквально на секунду, и снова принимается тереться задницей о член Икчже. — Ну, что ты хочешь, мать твою?! — рёвёт тот, удачно вытолканный из состояния равновесия. — Хён, у меня плечи мёрзнут, — ноет тот. — Ты пойдёшь уже сегодня нахуй, или нет?! — гнев так и хлещет из мужчины, которому жутко захотелось спать. — Уже сходил. И ещё раз пойду, и отсосу, да я всё, что угодно, сделаю, только согрей меня, — хнычет тот. И тихо добавляет: — Ну, пожалуйста. Икчже нежно укрывает одеялом их обоих, заботливо вталкивая толстый слой между собой и Тэхёном, ибо "ну его, нахуй, от греха подальше".