Почему плачут самураи

      Душное вечернее марево окутывало Кабуки-чо. До конца лета оставалось всего ничего, но оно все не сдавало позиций и мучило жителей города неестественной жарой.       - Эй, старик! Разливай еще и не грей! И так сдохнуть можно, - Гинтоки обмахивался ладонью, но это ни капли не помогало и лишь заставляло тратить дополнительную энергию и потеть.       Факт того, что от алкоголя всем в этом заведении становилось лишь жарче, был благополучно выкинут из кудрявой головы.       - Гин-сан, а, Гин-сан, - Хасегава пытался сфокусировать свой плывущий взгляд на лице Гина где-то между левой ноздрей и правым глазом, - Мы с тобой рыцари азарта, так давай сыграем в игру!       - Не могу, Хасегава-ик-сан, у меня нет никакого права на веселье! Пока за выпивку плачу не я, - он облокотился на своего соседа с другой стороны и указал на него же пальцем, - моя судьба в руках другого рыцаря, рыцаря занудства и… ик… скуки, вот у него и проси.       - С хрена ли я плачу, полоумный? – заместитель командующего шинсенгуми нервно стряхнул Гинтоки со своего плеча и потянулся к клинку, прикидывая, сколько времени займет срубить дурную башку Йорозуи, не забрызгав при этом чужой кровью только что пополненную пиалу сакэ. Только вот жара вторглась и в его мозги, превратив их в перепрелую субстанцию, и он лишь одарил Гинтоки уничтожающим взглядом и отвернулся.       Саката хмыкнул и сделал большой глоток.       - Так что, Хиджиката-сан, сыграете с нами? - Мадао ощутил прилив энтузиазма, отчего-то решив, что договориться с шинсенгуми будет проще, - В правду или действие?       - Вот еще, не хватало мне для полного счастья играть с вами, идиотами, в дурацкие игры! Допивайте и проваливайте!       - Да ты боишься, начальник, - Гинтоки цыкнул языком и показушно залыбился, - кто бы мог подумать.       - Заткнись, ничего я не боюсь, но мне некогда тратить свое время на всякий бред.       Гинтоки подсобрался для очередного спора и пододвинулся ближе:       - Да ты же просто бухаешь. Бухаешь и боишься.       Все плыло в летней духоте, лица искажались ленью и скукой, тела переставали слушаться своих хозяев.       Хиджиката смерил Гинтоки таким желчным взглядом, что даже мадао отодвинулся вместе со стулом подальше и робко произнес:       - Ну, так сыграем?       - Валяй, - ровным голосом с каменным лицом произнес замком, хотя внутри него все кипело от раздражения и злости. Взгляда он не сводил с кучерявой головы, мечтая отправить ее обладателя в последний путь.       Хасегава приободрился и вновь обратился к своему вечному собутыльнику Йорозуе, который все еще победно ухмылялся:       - Правда или действие, Гин-сан?       - Действие.       Хиджиката угрюмо наблюдал за тем, как Гинтоки под одобряющие возгласы Хасегавы и возмущенные крики хозяина влезал на барную стойку и одухотворенно нес оттуда какую-то чушь. Сутью игры по-прежнему было вусмерть напиться, а это не входило в планы замкома на этот вечер, точно так же, как и выполнение указаний от кудрявых ублюдков. Гордость, его чертова гордость вечно еще сильнее сталкивает его со всякими идиотами, и он боялся, что скоро это станет для него абсолютной нормой.       - Эй, ну что вы такие скучные? – Гинтоки в очередной раз чуть не приземлился мимо стула, но был пойман с обеих сторон подмышки,       - Еще никто не сказал «правда», зачем мы тогда играем? Вы такие нечестные!       - Ты сам только «действие» выбираешь, так чего жалуешься? – Хиджиката отчаянно пытался найти зажигалку, которая отчего-то ловко покинула его карман без его ведома.       Хасегава передвинул ему коробок спичек и глубокомысленно изрек:       - Нам всем есть, что скрывать.       - Умник, с тебя и начнем. Выбирай правду, - Хиджиката действительно упорно выбирал «действие». Нет, конечно, он мог бы даже и соврать что-нибудь этим двоим вместо «правды», но Саката так долго и занудно распинался о долге и чести самурая в этой игре, что замком просто физически ощущал необходимость произносить правду.       - Правда, - Хасегава приготовился слушать вопрос от замкомандующего, но того опередил Гинтоки:       - Сколько раз ты изменял своей жене, Хасегава-сан?       - Эй, Йорозуя, была моя очере… А это что еще за такое?!       Лицо мадао перекосилось, он зашмыгал носом, быстро наполнявшимся соплями, и в следующее мгновение заведение наполнилось звуками громких пьяных рыданий.       - Посмотри, что ты наделал, идиот, - Хиджиката покачал головой и не с первой попытки поджег очередную сигарету, - все, баста, закончили игру.       - Э, не-ет, - пьяный Гинтоки прямо-таки растекся по столу, пытаясь удержать Хиджикату, который никуда не уходил, - мы еще не услышали ни одной «правды». А слезы мадао совершенно не повод бросать игру, у него всегда глаза на мокром месте, потому он все время носит очки.       Тоширо в который раз за вечер взглянул прямо в лицо Гинтоки, который, кажется, уже не был в состоянии воспринимать ничего, кроме собственных бзиков. Он задавался вопросом, понимает ли Йорозуя вообще, кто перед ним и о ком он говорит. Что может заставить человека напиться до такого состояния, Хиджиката не понимал, хотя и сам уже с трудом воспринимал реальность.       Его вдруг резко взволновал один вопрос.       - Правда или действие?       Саката, услышав слова замкома, словно чуть-чуть очнулся от пьяного угара; в его взгляде едва промелькнула лукавая хитринка, и еще через мгновение раздумий он ответил:       - Правда, Хиджиката-кун.       - Часто ли ты плачешь Йорозуя? Из-за чего?       Гинтоки удивленно икнул.       - Ась? Гин-сан никогда не плачет, дурак.       - Ты выбрал «правду», теперь отвечай, - вопрос внутри засел паразитом и требовал немедленного ответа.       - Я имею право хранить молчание, я знаю свои права, майонезный коп!       - Нет, ты не имеешь права хранить молчание, и да, все сказанное будет использовано против тебя. «Правда», Йорозуя, только «правда», - Хиджиката растянул губы в злорадной усмешке.       Гинтоки поколебался еще немного, но вскоре, покосившись на выжидающего Хиджикату, он улыбнулся, и на его лице появилась безысходная решимость.       - Ладно, но следующая «правда» - твоя!       И под стихшие всхлипы мадао Гинтоки решил рассказать Хиджикате правду. ***       - Гинтоки! Гинтоки, поднимайся! Мы уходим.       Саката нехотя разлепил глаза и начал тут же шарить в поисках меча. Он был воткнут в землю неподалеку, прямо оголенным лезвием. Ни Котаро, ни Шинске не понимали подобного безалаберного отношения к клинку, к душе самурая, на что Гинтоки всегда отвечал, что клинок не его, как и душа.       Кацура, разбудивший его, уже бодрым шагом возвращался к базе, где все их отряды собирались с силами перед поспешным отступлением. К дереву, под которым заснул Гин, подошел Такасуги. Он еще не привык к отсутствию одного глаза, а потому ступал чуть осторожнее обычного, потеряв свойственную ему аристократичную грациозность движений.       - Гинтоки. Все ждут тебя. Мои люди уже движутся лесным путем.       - Да понял я, понял, - Гинтоки потянулся, - А где этот придурок, Тацума? Что-то не слышу его смеха.       - Он у могил. Мы оставили половину его отряда.       Они помолчали.       - Ты стал много спать днем, - Такасуги внимательно следил за тем, как Саката поднялся на ноги, вытащил из земли катану и стал счищать с нее прилипшую грязь, - зато ночью и сам не спишь, и другим мешаешь.       - А ты вообще когда-нибудь спишь, Шинске-кун? Летаешь во сне? Попробуй, говорят, для роста полезно.       Гинтоки не мог спать ночью. Не имело значения, как сильно он устал, ночью его преследовали кошмары, в которых он сам и весь мир вокруг тонул в темной, бурлящей крови.       - Думаю, ты тоже больше не желаешь находиться тут.       Саката замер и открыто взглянул на Такасуги.       - С чего ты взял?       - Хоть я и не могу назвать тебя другом в полной мере, в полном понимании этого слова, но даже я вижу твои бессмысленные попытки закрыться от реальности и забыться. Пусть даже во сне или пьянстве и дебошах.       - Не можешь или не хочешь?       Они снова помолчали.       Гинтоки не обижался, у него не было на это права. Война изменила всех и вся: он уже не понимал, где заканчивается дружба и начинается вражда, где грань между защитой и убийством. Все что он видел позади себя – груды мертвых тел: его товарищи, простые люди, аманто. А все, что было впереди, было сокрыто от него кровавой дымкой неизвестности, пугающей бездны.       Вдалеке послышался крик Кацуры:       - Мы уходим!       Они отступали по деревням, в которых еще не видели аманто, а если и видели, то только мертвых. Мирные жители с опаской смотрели на молодых самураев, всех поголовно покрытых кровью, едва ли половина которых могла прямо стоять на ногах. Истощенными, ранеными, запуганными – лишь такими воины возвращались с войны, где их предало свое же правительство, и из отважной армии защитников они превратились в буйствующих маргиналов-террористов. Люди закрывали перед ними свои дома, прогоняли со своих земель и осыпали угрозами, а в спину дышали аманто-преследователи, жаждущие уничтожить остатки самурайского духа.       Люди Сакамото забрались в пустующий дом и устроили там лазарет, хотя каждый знал, что если останется лечиться, то будет оставлен навсегда. Тяжело раненные самураи оставались позади и отдавали свои покалеченные жизни, прикрывая тылы отступающих.       Отдыхающие бойцы сидели в кружке, курили и мерились шрамами.       - У меня пять!       - Ха, шесть!       - Восемь!       - Пятнадцать, - в комнату вошел Гинтоки, следом за ним Кацура, - и один на заднице. Болит, зараза.       - Не верьте ему, на заднице у него их доху…       - Зура! Кинтоки! – запыхавшийся Сакамото сорвал пелену временного затишья, - на нас напали!       - Уже? Почему нет предупреждения? Чем занята разведка? Не Зура, а Кацура!       - Не знаю, но сейчас там бьется отряд Такасуги!       - Вот ублюдок! – Гинтоки схватил чей-то попавший под руку меч и тут же вылетел из лазарета. ***       - Гин-сан, но ведь все плакали на войне, - Хасегава наконец перестал мучиться воспоминаниями о прошлой счастливой жизни и присоединился к слушающим рассказ.       - Никто не плачет на войне, - Гинтоки взял паузу, чтобы вновь налить себе сакэ, - все плачут до и после, Хасегава-сан.       - А как же женщины и дети? – Хиджиката на время даже забыл раздражаться, краем сознания сравнивая свое прошлое с прошлым Гинтоки.       - Женщины и дети всегда плачут, это их неотъемлемая часть.       - Ладно-ладно, но, может, не будешь затягивать? У нас тут не ветеранский вечер встреч.       - Хиджиката-кун, ты же хотел «правду»! Гин-сан не льет слезы попусту, так что теперь слушай.       Тоширо взаправду увлекся рассказом, но чем дальше, тем сильнее было ощущение, что этого ему не стоит знать о Сакате. Этого было слишком много.       - Да я уже столько послушал, что остальное могу дослушать, отправив тебя в камеру.       Гинтоки скривился и покачал головой.       - Ты неисправим, Хиджиката-кун. ***       - Зачем? Зачем ты отозвал людей из засады?       Кацура склонился к Такасуги, который был связан и плелся в конце вереницы потрепанных бойцов. Допрос проходил почти на бегу, но это лишь ускорило процесс распространения слухов.       Гинтоки мчался далеко впереди, вел отряд.       - Что ты хочешь узнать, Кацура? Не ты ли вещал нам о долге самурая? И что теперь? Мы бежим, словно паскудные крысы с тонущего корабля?       Такасуги зло улыбался в лицо ошарашенному Кацуре, и в его голосе звучало такое количество уверенности, которого не было ни в одном его приказе своим людям.       Кацура мотнул головой, отгоняя ступор, остановил Такасуги, отстав от остальных, и произнес:       - Мы сохраняем наши жизни ради дальнейшей борьбы. Время на нашей стороне. Скоро люди поймут, что власть аманто приносит лишь зло, и мы вернем стране самураев былой статус и величие!       Такасуги рассмеялся, содрогаясь всем телом.       - Время? Время на нашей стороне? Очнись, Зура! У нас нет времени! У нас больше нет страны! У нас больше нет наших жизней! Мы все мертвы здесь!       Котаро не мог поверить своим ушам. Столько желчи и отчаяния было в словах его товарища, что он сам начал сомневаться в собственных убеждениях.       Такасуги продолжал улыбаться, но дышал тяжело, словно в воздухе был не кислород, а раскаленная лава, обжигающая его внутренности.       Кацура развернулся и пошел вслед за отступающими.       - Если не хочешь драться – уходи. Но не мешай тем, кто еще не потерял надежду.       - Кинтоки! Кинтоки, подожди! – Сакамото, спотыкаясь, догонял почти летящего впереди Гина.       Саката скрипнул зубами, но притормозил.       - Что во вселенной должно произойти, чтобы ты наконец запомнил мое имя?       - Ахаха! Не беспокойся, имя тебе нужно, только чтобы остальные знали, что написать на твоей могильной плите. Но на твоей ведь напишут совсем другое!       Широяша.       Демон в человеческом обличии.       Люди, окружавшие Гинтоки, предпочитали знать его под этим именем. Для воина, отчаявшегося и теряющего силы, не было лучшей надежды, чем видеть перед собой свет Белого Демона, следовать за ним, верить в него. И Гинтоки шел впереди, ощущая болезненный груз за своей спиной. Он не хотел, но продолжал проливать кровь, только чтобы те, кого он называл товарищами, могли вместо бездны видеть его слабый свет.       - Заткнись, Тацума. Сколько нам еще ползти до укрытия?       - Уже скоро, нам подадут сигнал.       Такасуги заперли в разграбленном амбаре, так и не решив, что с ним делать. Кихейтай лишился лидера и своего боевого настроя.       Атмосфера среди самураев становилась все мрачнее с каждым часом, и природа словно была в полном согласии с ними, окропив землю мелким дождем, который все усиливался.       Гинтоки вошел внутрь амбара. По его лицу стекала смесь застарелой крови и дождевой воды. Он молча притворил за собой дверь и быстро подошел к «пленнику». Шинске поднялся на ноги, усмехнувшись, и развернулся к Гинтоки спиной, и тот тут же стал развязывать веревки на его руках.       - Какой же ты дурак, Саката.       - Не дурнее тебя, - Гин опустился на колени, чтобы зубами подцепить особо крепкий узел. И как только он освободил Такасуги, тот развернулся и резко схватил его за волосы, поднимая голову, заставляя смотреть прямо в лицо.       - Ты же думаешь точно так же, как я. Ты чувствуешь все точно так же, как я. Мы ведем свою собственную войну, и ты сам прекрасно знаешь, что все эти бредни о защите страны исчерпали себя еще несколько лет назад.       Гинтоки смотрел на него немигающим, потухшим взглядом, словно вся краска исчезла из его лица, оставив лишь красные проблески на белом. Лицо же Такасуги было плохо освещено и наоборот казалось темным, со слабым сверканием влажного огня вместо взгляда. Гин потянулся к его рукам, вставая на ноги.       - Я никогда не…       - Гинтоки! – в помещение вбежали Кацура и Сакамото, - Что произошло?       Такасуги резко отпустил голову Сакаты, переводя взгляд на вошедших. Было видно, что Котаро не успевает за развитием событий, пытаясь проанализировать освобожденного Шинске, упавшие на пол веревки и Гинтоки, оборванного на полуслове. Сакамото же угрюмо разглядывал Такасуги, явно раздумывая выйти вон отсюда.       Такасуги лучезарно улыбнулся и развел руки в стороны, якобы приветствуя друзей.       - Господа, чего вы встали? Давайте…       - Заткнись! – голос Кацуры раскатился по пустому амбару, вспугнув каких-то птиц, гнездовавшихся под потолком, - Гинтоки, какого черта?! Почему?       Казалось, Котаро испугался собственного крика, а потому прикусил губу. Это не были слова злости, это были слова боли. Он сам связывал Шинске, связывал своего ближайшего соратника, уличенного в подставе, и тем сильнее сжималось его сердце, от того, что Гинтоки его освободил – что ему теперь делать? Неужели Широяша был с ним не согласен?       - Зура, мы не можем разбрасываться людьми в нашем положении, Такасуги нам нужен в бою, а не в тюрьме.       - Но он самовольно нарушил координацию нашего перемещения! Он тебя же в первую очередь подставил! Он…       - Это сделал я сам.       Кацура осекся. Сакамото наконец перестал сверлить Такасуги взглядом и вылупился на Сакату.       Гинтоки сошкрябывал с щеки запекшуюся кровь, меланхолично разглядывая стог сена в углу. Такасуги усмехнулся себе под нос и достал из-за пазухи табак и кисеру.       - Ты… что сделал?       - Я сам снял засаду. Твои и мои люди отстали и оказались там случайно, Такасуги сам пошел им на помощь.       Кацура подскочил к Гинтоки, хватая того за ворот и встряхивая, встречаясь взглядом с безразличными глазами.       - Почему ты не сказал нам?!       - Зура! Кинтоки!       - Почему?! – он тряхнул светловолосого еще раз, - возвращаясь, мы потеряли еще людей! Это подлый поступок, и я бы убил тебя сам если бы…       - Если бы не что? – голос Гинтоки был похож на рычание хищника, а не на его обычный полупьяный бубнеж, так что Кацура резко поостыл, - Что тебя останавливает, а, Зура?       - Вам не надо было возвращаться, - Такасуги выдохнул в сторону дым, - Широяша не должен был возвращаться за мной, Кацура не должен был выводить отставших, прикрывая их своими людьми, Сакамото не должен был менять направление ведущего отряда.       - Нам нужно было тебя кинуть? – Сакамото подошел к остальным, - нам нужно было оставить людей, попавших в ловушку? Ну, тебя бы я оставил, но вот ребята…       - Тацума! Что ты несешь?!       Сакамото дернул плечами.       - Вы что не видите? Он не желает бороться вместе со всеми. Давайте же уважать желания друг друга.       Четверка еще некоторое время в молчании переглядываясь, гневаясь друг на друга и не смея сказать ничего больше. Наконец Кацура отпустил Гинтоки.       - Так зачем ты это сделал?       - Это живые, раненые люди, а мы используем их как щит, прикрывающий наши задницы.       - Ты делаешь это не в первый раз?       - Да.       Котаро с горечью взглянул в лицо другу и вышел прочь.       - Мне кажется, он обиделся, господин Торжествующая Справедливость, как думаешь? – Шинске снова рассмеялся.       - Надо угостить его чем-нибудь сладким, должно помочь.       - Ахахаха, придурки. ***       Замкому очень хотелось пошутить, но отчего-то не шутилось.       Гинтоки пил безостановочно, но от чего-то пьянее не становился. Тоширо все ждал, когда ему в голову ударит, но Йорозуя словно и не замечал крепости выпивки, лишь становясь все мрачнее и мрачнее.       - Что-то слишком серьезно для игры, - пробубнил себе под нос замком, водя пальцем по переполненной пепельнице.       Хасегава согласно потупил взгляд в стол. Эхом в его голове слышались собственные слова: «Нам всем есть, что скрывать». Но из них троих только Гинтоки мог похвастаться славой и на весь город, и на всю страну. Как Йорозуя, а главное, как Широяша.       - Уверен, серьезный Хиджиката-кун плачет из-за еще более серьезных вещей, - Гинтоки опрокинул в себя выпивку и вдруг заговорчески подмигнул Хиджикате. Тот фыркнул.       - До моего рассказа еще добухать надо.       Гинтоки усмехнулся и налил еще. ***       - Широяша-доно!       - Гинтоки!       - Саката, мать твою!       Гинтоки вновь не повезло заснуть под заметным деревом, где все его с легкостью могли найти. Ор десятка голосов создал в его голове нестерпимый гул и гудение, больно проехавшись по мозгам.       - Чего опять? Вы что, нелюди какие? Я один страдаю от похмелья что ли? Эгоисты!       - От похмелья и от обжорства! – Кацура потряс кулаком перед самым носом Гинтоки.       - И от наглости, - спокойно сказал Такасуги, швырнув перед Гинтоки какой-то мешок.       Гинтоки, нахмурившись, посмотрел на этот мешок, потом на Такасуги, снова на мешок и, наконец, подманил пальцем малознакомого самурая, стоявшего рядом:       - Объясни мне хоть ты, чеэта?       - Широяша-доно, это мешок для провизии.       - Ясно.       Гинтоки снова посмотрел на пустой мешок, снова на закатившего глаза Такасуги и теперь обратился к Кацуре:       - Заботливо, но зачем он мне пустой?       Кацура фыркнул.       - А это мы тебя хотели спросить!       - Черт с ним, Зура, и так все понятно. Пойдем отсюда, - Шинске устало выдохнул.       - Не Зура, а Кацура!       - Стоп, притормозите, - Саката зажмурился, пытаясь напрячь размякшие извилины, - так вы думаете, это я его оприходовал?       Ему хором ответили, что кроме него некому.       - Не-не-не! Это точно был не я! Я только собирался это сделать, но отрубился раньше, чем добрался до склада!       - Гинтоки, кого ты лечишь? Все твои товарищи знают о твоих вредных привычках, имей достоинство признаться!       - Зура, иногда самурай должен держать свои достоинства при себе, а иметь совесть! А на моей совести нет ни крошечного пятнышка, так как я не добрался ни до одной крошечной крошки даже!       Полностью оправдаться Гинтоки не удалось, но и уличить в воровстве его не смогли: урчание в его животе было точно таким же, как у всех.       У самураев то и дело начали пропадать мелкие заначки: куски хлеба, собранные ягоды, кое-какие тряпки. Ничего серьезного, но даже для отступающей армии это было неприятно. Но когда вновь был опустошен еще один мешок с провизией, было решено принимать меры.       Гинтоки, который уже просто ненавидел вора, из-за которого его стали обвинять во всех грехах, от порчи воды до пропажи туалетной бумаги, сделали ответственным за поимку гада. Он, Сакамото, Кацура и Такасуги сидели в засаде, ожидая грабителя.       - Почему якульт? Если бы я знал, что его будут так использовать, я бы вам его не покупал, - Шинске откинул с лица волосы, приставляя к глазу бинокль.       - Поверь, мое сердце кровью обливается, - Гинтоки ерзал в траве, готовый в любую секунду сорваться с места, - но лучше приманки не найти!       Возле ловушки что-то зашуршало.       - Ахаха, - макушка Сакамото показалась над землей, - глядите!       Что-то большое и неуклюжее, замаскированное холщевыми мешками ползло к драгоценной приманке. Гинтоки стрелой метнулся к этому «чему-то», хватая за конечности. Завязалась борьба, но Саката, ловко удерживая неопознанное тело в захвате ногами, начал стягивать с головы этого типа мешок. Показались длинные густые темные волосы, и возня тут же прекратилась.       - Зура?!       - Зура не тут, зура там, - подоспели Тацума и Шинске, у одного в руках был камень с нарисованной рожицей, у второго парик.       - Это мой якульт! – взъерошенный Кацура откинул снятый мешок и зло посмотрел на ловцов, - Я не позволю ему пропасть зря!       Четверка джои вновь начала переругиваться и спорить. Котаро предлагал распить один якульт на четверых, наполнить его водой и снова поставить как приманку. Гинтоки не был согласен, ведь «любой вор отличит поддельный якульт даже по тому, как завинчена крышка», но Сакамото, уже убравшему свою бутылку, идея понравилась. Начали решать, чей якульт они будут пить сейчас. Такасуги сказал, что ему плевать чей якульт, главное, чтобы ему вернули деньги, на что Гинтоки возразил, что «подарки не отдарки». Почти началась драка, но тут Тацума очень тихо произнес:       - Ребята, кажется, якульт остался только у меня, - он вытащил свою бутылку из-за пазухи.       Ловушка была пуста. Видимо воришка, воспользовавшись суматохой, уволок оставленные без внимания бутылки.       - Не-ее-ет! – Гинтоки схватился за волосы, - только не мо-ой!       Он опустился на колени, скорбно склонив голову. По его щекам текли крупные слезы. ***       - Ты плакал, потому что у тебя уперли якульт?       Вопрос замкома повис в тишине, нарушаемой лишь стрекотом цикад. Хасегава неодобрительно мотал головой – ему тоже не понравился финал рассказа.       Возмущению Хиджикаты не было предела, хотя он не мог его четко сформулировать. Вряд ли он так сопереживал Гинтоки и ждал чего-то такого, что могло бы зацепить и его черствое замкомандирское нутро. Но все-таки, какая-то нелепая пьяная надежда подсказывала, что именно этого и требовалось его заинтересованному сознанию. Широяша, чье имя до сих пор вызывало в аманто злость и страх, должен был пережить какое-то великое горе, чтобы проронить истинно самурайскую слезу. Гинтоки же для этого потребовалось лишиться гребаного якульта. Тоширо даже не мог ничего на это сказать, поэтому спросил:       - Вы хоть поймали вора или нет?       Гинтоки сделал выразительные глаза и принял гордый вид:       - Думаешь, я позволил какому-то вору себя одурачить? ***       На подходе к Эдо все стало еще хуже.       Патриоты заночевали в крохотной лачуге у озера – им больше не требовалось много места, чтобы все поместились. Еда больше не пропадала – пропадать было нечему, и почти никто не заботился о том, чтобы есть. Впервые за долгое время им удалось спокойно заснуть, скорее от убийственной усталости, нежели от обычной человеческой потребности во сне. И впревые сегодня они сражались не с аманто, а с людьми.       Бакуфу сделало официальное заявление, объявив членов их боевой коалиции вне закона. Страна самураев полностью перешла в распоряжение инопланетных захватчиков.       Навстречу джои был выслан отряд наемников – из таких же, как они самураев – и патриоты, не ожидая атаки от людей, попросту открыли им свои спины.       Гинтоки повернул голову на другое плечо. Спал, как убитый: он больше не тонул в крови во сне, потому что увяз в ней наяву. Все четверо лидеров спали снаружи, привалившись спинами друг к другу, зажимая в кулаках обнаженные мечи. Они были одинакового – кровавого – цвета, но разница между ними ощущалась все больше.       Под светом луны можно было различить небольшую тень, медленно подбирающуюся к самураям. Она обошла их по кругу и, выбрав направление, ползла к Гинтоки. Если бы кто-нибудь мог присмотреться, он бы разглядел руку, тянущуюся ему за пазуху, обыскивающую все места, где могло хоть что-то находиться.       - Попался, - в темноте блеснул глаз, послышался лязг клинка, приставленного к горлу и испуганный крик.       Все тут же проснулись.       - Стой, Такасуги! – Гинтоки перехватил его руку, - не трогай его!       - Не понимаю, Саката, мы так долго его ловили, а теперь ты говоришь «не трогай»? Великий Белый Демон всегда был таким добрым?       - Это всего лишь ребенок.       Шинске открывал и закрывал рот, не зная, что сказать. Гинтоки отпустил его руку и подозвал к себе жестом дрожащего мальчика.       - Голодный?       Тот кивнул.       - Ты все время следовал за нами?       Еще кивок.       - Воруешь для себя? – это уже Кацура, поджегший фонарь, обратился к ребенку.       Тот замялся с ответом.       - Значит, - Гинтоки сверлил того неясным взглядом, - вас таких много?       Мальчик кивнул:       - Много.       - Ахаха, дело закрыто! – Сакамото зевнул, - Возвращаемся ко сну, я как раз остановился на том как…       Такасуги еще раз приставил к ребенку катану, тот начал жалобно всхлипывать.       - Шинске-кун, ты что, не понял? – Гинтоки нахмурился и подставил ладонь под самое острие меча Такасуги, - мы в засаде маленьких голодных засранцев, а с этим ничего не поделаешь!       - Это аманто.       Такасуги прожигал ребенка взглядом, полным ненависти, готовым вытащить душу из этого тела в любой момент.       Гинтоки встал на ноги, по-прежнему держа рукой лезвие.       - И что?       Теперь взгляд Такасуги переместился на лицо Сакаты. На нем все так же горели темные глаза, сливавшиеся по цвету с застывшей кровью, и в них читалась бесконечная, спокойная грусть; Гинтоки был полон решимости защищать маленького аманто ценой своей жизни.       - И в правду, - Кацура сделал вид, что не заметил напряжения между товарищами, - аманто, смотрите, какая кожа на свету фиолетовая! Вот он, юный мастер маскировки.       Сакамото кашлянул.       Такасуги не сводил глаз с Гинтоки.       - Отойди с дороги, тупица. Он наш враг.       - Это ты тупица. Я сказал, это ребенок.       По ладони Сакаты потекла его кровь.       - Тебя лихорадит который день, потому что ты не ешь. И ты защищаешь этого… это?       В мгновение серьезность испарилась из Гинтоки, сменившись наигранной беспечностью.       - Детям из богатых семей не дано понять, какого это – попрошайничать и побираться.       - Он не побирается. Он ворует.       - Да ладно тебе, - Гин отвел катану от себя и вытер ладонь, - с тобой трудно поговорить, что ему остается?       Сакамото рассмеялся, Кацура вздохнул и вместе они отвели мальчика в сторону. Такасуги подождал, пока они скроются снаружи, и только тогда накинулся на Гинтоки.       - Ты что же, думаешь, - он влепил ему кулаком в нос, - я не знаю, зачем ты это делаешь?       - Что именно, - Гинтоки увернулся от очередного удара и схватил Шинске за руки, - я, черт подери, ничего и не делаю!       Они покатились по земле, Такасуги яростно пытался заехать Гинтоки, а тот так же яростно от атак уходил.       - Прекратишь ты или нет?       - Ты, - Такасуги рыкнул так, что Саката вздрогнул, - ты думаешь, что я поверю? Ты думаешь, что есть иной, особенный, «твой» путь? А нихрена! – он еще раз дернулся, пытаясь треснуть Гинтоки лбом.       - Заткнись, а, - Гин сильно рванул Шинске на себя, разворачиваясь и прижимая его к земле всем телом, - чего ты завелся? Плевать я хотел на какие-то там пути.       Он уселся на Такасуги верхом, удерживая его голову за шею. Шинске бессильно брыкался, пока наконец не замер, безвольно расслабив мышцы, ожидая, пока Гинтоки его отпустит. Но тот не торопился.       - Послушай меня, Такасуги. Я, кажется, так и не договорил одну важную вещь.       Он замолчал, словно проверяя, слушает ли его придавленный и злой донельзя товарищ.       - Я никогда не думал так, как ты. И моя война, совсем не похожа на твою.       - Что ты…       - Замолкни, - Гинтоки, а скорее разгневанный Широяша, еще раз уткнул Шинске лицом в землю, - замолчи и дослушай. Вы с Зурой вечно несете какую-то околесицу о путях. Вы в этой жизни какие-то чертовы путешественники, я не пойму? Не переоценивайте свои принципы, - он покачал головой, - и не навязывайте их никому, даже себе.       Такасуги сплюнул попавшую в рот грязь и заорал:       - Ты сохранил жизнь гребанному аманто! Ты что совсем лишился своего мнимого достоинства и чести?! Хотя, о чем это я, - он истерично хихикнул, - у великого Широяши на самом деле нет понятия чести, и все что ты видишь перед собой это… это… - Шинске издал неопределенный звук, прикусывая губу, - пустота!       Гинтоки ослабил хватку на его шее.       - А все что видишь ты – это тьма. Можешь говорить что угодно, но это разные вещи. Шинске-кун, у тебя не получается смотреть чуть выше, извини.       Он поднялся с Такасуги и пошел ко входу в помещение. Но прежде чем выйти, он остановился и тихо повторил:       - Извини.       Такасуги так и остался лежать на земле, глотая грязь и жгучие слезы обиды.       Надежда умирает последней, говорят люди, и они надеялись до самого конца.       В Эдо самураи рассчитывали получить ответ на вопрос, почему их страна отказалась от них, почему желание защититься стало преступлением.       На самой границе с городом они сделали последний привал. Кацура вещал о том, что легким остаток пути не будет: пришла информация о готовящейся облаве, как со стороны наемников бакуфу, так и со стороны аманто. Сакамото начищал катаны, проверял пистолеты и все травил какие-то байки, то ли пытаясь развеселить друзей, то ли себя самого.       - Мелкий, притащи сюда ведро воды, - Гинтоки с оголенным торсом стоял и намыливал голову, - давай быстрее, глаза щиплет.       Пацана взяли с собой. По словам Гинтоки, тот должен отработать все, что стащил он и его братья. Мальчик был счастлив остаться в открытую, а Саката получил личного раба.       Такасуги все больше молчал. Молчал и злился.       До последнего их рывка оставалось несколько часов. Солнце начинало опускаться, затих ветер, словно выжидая чего-то, на горизонте показались зловещие тучи. Шли последние приготовления, последние проверки.       Послышался истошный ор Кацуры:       - Нас сдали!       Тут же поднялась суета, крики, беготня. Уже слышался звук приближающихся врагов, виднелась темная армада.       Гинтоки подвязал волосы и закрутился в поисках меча.       - Мелкий!       Никто не показался.       - Эй, я к кому обращаюсь?!       - Он не придет, - с ухмылкой подошел Такасуги и протянул Гинтоки другой меч, - как я говорил, он – наш враг.       - О чем ты? Что ты сделал? – Саката нахмурился, выхватив клинок из рук товарища.       - Ничего. А сдал нас твой юный слуга.       Едва он закончил фразу, как вскинул вперед руку и вонзил меч в подкравшегося к спине Гинтоки аманто.       Послышались детские вскрики.       - Отец!       Гинтоки развернулся, обшаривая расширенными от удивления глазами местность. Битва началась, но совсем не такая, какую он себе представлял. На Гинтоки и Шинске бежало несколько зареванных детей, таких же аманто, в руках они сжимали камни и какие-то палки.       Гинтоки открыл было рот, чтобы сморозить что-нибудь, но увидел, как Такасуги замахивается катаной, и решительно пихнул его всем корпусом, сваливая на землю.       В них полетели камни.       Такасуги исступленно завыл, откидывая от себя Сакату:       - Ты что, рехнулся окончательно, Гинтоки?! – он двинул ему рукоятью меча поддых, - Не стой у меня на пути!       Саката не ответил ничего, закрывая его собой от летящих камней, но не отпуская.       Сакамото и Кацура с остальными двинулись было навстречу армии из Эдо, но увидев странное зрелище позади, повернули назад.       - Кинтоки, Шинске, вы это чего это?! – Тацума прицелился в двоих из атаковавших детей, но Гинтоки гаркнул что-то невнятное, и тот пистолеты опустил.       Котаро, смекнув, набрал горсть камней и начал кидать их в детей, в отместку.       - Дебилы, - вопил Шинске, - видно, вы знаете толк в настоящей войне!       Послышался выстрел. На лицо Такасуги брызнуло несколько капель крови. Он тяжело и быстро задышал, откидывая Гинтоки, который       схватился за шею.       - Я… я говорил тебе, - он стер чужую кровь с лица, - что ты пригрел предателя. Что ты слеп. Что твой дух ослаб. И посмотри, что вышло.       Такасуги развернулся, вытаскивая наконец меч, направляя его на подошедших наемников и вооруженных до зубов аманто. Тацума и Котаро встали по обе стороны от него.       - Уо-оо, - какой-то огромный захватчик, видимо лидер отряда, выступил вперед, - да у нас тут все знаменитости на подходе, - он противно рассмеялся, - хорошо же нам отвалят за ваши головы, господа самура-аа-ии.       Стоящие позади аманто подхватили его смех.       - Пригрел, говоришь, предателя? – к спинам товарищей подошел Гинтоки, все еще зажимающий царапину на шее, - это кого же? Я должен был убить невинного ребенка?       - Эй, мы к вам обращаемся, глупые земляне!       Такасуги рявкнул и развернулся, приставив катану к груди Гинтоки.       - Не делай из меня дурака, - он надавил на меч, чувствуя под лезвием сопротивление твердых доспехов, - ты должен был убить того, кто чуть не убил тебя.       Гинтоки покачал головой.       - Сенсей бы не одобрил твоих слов, Шинске-кун. И откуда что берется…       - СЕНСЕЙ МЕРТВ!       Кацура вздрогнул, плотнее придвинувшись к Такасуги и неотрывно глядя на ничего не понимающих аманто. Саката внимательно вглядывался в расширенный глаз Такасуги, ничего не отвечая.       - А сейчас умрете и вы! – взревел лидер отряда аманто, подавая знак своим к наступлению.       - Шинске-кун, - наконец произнес Гинтоки, - может покажешь тогда, что значит, убивать врагов?       Широяша резко обошел своих товарищей и врезался в толпу аманто. Лишь сверкало лезвие его меча, да изредка виднелась над кровавым месивом его светлая голова, движущаяся между врагами, как молния.       В отрядах послышались испуганные крики «демон», «чудовище», «безумный». Кацура и Сакамото, вышедшие из оцепенения, ринулись за своим дьявольским направляющим. Такасуги был скован злостью и, не зная, что сделать, замер на месте в нерешительности. Его взгляд был прикован к светлой точке на фоне поля битвы.       - Такасуги-сан, - его окружили его люди, - Такасуги-сан, мы ждем приказа!       Шинске дернулся, сжал рукой меч.       - Отрежьте восточный отряд, создайте кольцо. Уничтожьте всех и отходите в лес. Уничтожьте каждого, кто решит вам мешать.       - Гинтоки! – Кацура потерял из вида товарища, попав в окружение, - Гинтоки, где ты?!       Он попытался оглядеться. Мимо шарахнулся Сакамото, уворачиваясь от вражеской секиры и стреляя атакующему прямо в лицо. Кацура подал ему руку и тут же двинулся дальше, туда где скопление врагов было самым большим.       - Гинтоки!       Из толпы послышался рык.       Кацура рванулся вперед, срезая по пути кому-то голову.       - Гинтоки, отступай!       - Ступа-ааа-аай..! – послышалось в ответ.       - Чего? – Кацура смог продвинуться еще на два шага вперед.       - Ступаа-аай, - трое аманто рухнули замертво, - ступай лесом, Зура!       - Не Зура! Кацура! Не лесом, а отступаем!       Просвистели несколько пуль, Гинтоки вновь скрылся в толпе аманто, словно потонул в море.       - Дерьмо! – Котаро из последних сил пытался достигнуть друга, видя, как подоспело подкрепление врагов.       Вдруг спина Гинтоки оказалась совсем близко. Кацура снес с пути очередного бойца, оказавшись, наконец, возле Широяши, чувствуя, как их обоих накрывает сверху волна мечей и копий. Он зажмурился, разворачиваясь с вытянутой вперед катаной, послышался мощный удар, и все стихло.       Когда он вновь открыл глаза, над полем битвы витала пыль. Слышалось тяжелое дыхание вставшего на одно колено Гинтоки. Враги, во много десятков раз превышая их в количестве, сделали вокруг двоих джои кольцо. Ни Такасуги, ни Сакамото, ни их отрядов видно не было.       Кацура сглотнул горькую слюну.       - Похоже, это конец, - Кацура оперся на опущенный в землю меч, склоняя голову.       Хрупкое затишье кончалось вместе с тем, как развеивалась пыль.       - Вместо того, чтобы умереть от лап этих монстров, - он с ненавистью взглянул на аманто, - лучше вспороть себе животы и умереть, как настоящие самураи.       - Забудь, - Кацура почувствовал, как Гинтоки начал медленно подниматься, - вставай.       Котаро оглянулся на спину товарища.       - Чем рассуждать о красивой смерти, лучше прожить красиво остаток жизни, - сверкнул меч Широяши, - вперед, Зура!       - Не Зура, а Кацура!       - Не могу поверить, ахахаха, - Сакамото ковылял через трупы, - вы разделались с ними лишь вдвоем!       Котаро посмотрел на Гинтоки со странной смесью восторга, страха и непонимания.       - Гинтоки, Такасуги был прав?       Саката остановился возле трупа стрелявшего в него аманто.       - Прав в чем?       - Ну, твое безрассудство, твое доверие тому ребенку доставило нам огромные неприятности. Ты, конечно, сильный самурай, но когда-нибудь, по собственной глупости, лишишься жизни.       - Думаешь? – Гинтоки наклонился и поднял на руки один труп.       У того самого пацана было огневое ранение возле сердца. Кацура смолк.       Маленький вражеский сын набросился на своего сородича, чтобы защитить человека. Теперь у него дырка в груди, а у Гинтоки всего лишь поцарапана пулей шея. И сквозит еще одной дыркой душа.       Идти в город казалось более бессмысленным. Набредя на маленькое святилище, выжившие посвятили все время скорби.       Кацура ждал, когда вернется Такасуги.       Гинтоки и Сакамото забрались на крышу. Небо расчистилось и показало все свои звезды. Гинтоки подумал, что звезд почти так же много, как и погибших за свои идеи людей, только звезды все еще способны нести свой свет, а трупы – нет.       - Кинтоки, я улетаю в космос.       Саката не шелохнулся, лишь скосил глаза в сторону Тацумы. Тот продолжил:       - Все что я делал на этой войне – смотрел, как умирают мои товарищи. Я не хочу больше видеть, как они погибают. Я чувствую, что земля стала слишком мала для меня.       Гинтоки вновь закрыл глаза, глубоко вздохнув.       - Просто скитаясь по земле и воюя с аманто – я не вижу в этом большого будущего. Я больше не могу бороться с переменами. Мне нужно место, где я смогу видеть людей, аманто и звезды. Что ты думаешь об этом Гинтоки? Открою бизнес, где я смогу наловить даже звезды, - Сакамото устремил взгляд в ночное небо, - так ты пойдешь со мн…       Гинтоки искренне и безмятежно сопел.       Утром не обнаружилось Кацуры и остатка его людей. Гинтоки со странным ощущением на сердце прощался с уже собравшимся Сакамото. Космос - это очень далеко, и в то же время очень близко, а Тацума, если хотел, мог добиться любых высот.       - Извини, но несмотря ни на что, я люблю эту планету, - Гин смотрел мимо Тацумы, хотя стоял прямо напротив него, - иди в космос или куда ты там хочешь, иди и наслаждайся жизнью, что у тебя есть.       - Что теперь будешь делать?       - Я? – Гинтоки отвернулся, - Кто знает…       Отряд Кацуры прочесывал лес. Котаро безнадежно орал имя Такасуги, надеясь вернуть друга, надеясь указать ему верный путь. Он не беспокоился за Сакату – он в нем не сомневался. Свет души его кучерявого друга никогда не оставлял его.       Когда Гинтоки остался один, он не заметил, погрузившись в раздумья. Самураи прощались с ним, как с мифическим существом, которое никогда больше не вернется в их жизни.       Такасуги не вернулся, но Гинтоки знал, почему. Ощущение пустоты, напугало его, и он заполнил его тьмой. Саката же с пустотой смирился, пытаясь наполнить ее жизнью.       Снаружи храма послышались шаги.       - Зура, это ты? Я уже думал, ты пошел знакомиться с местными дамочками за тридцать.       Он открыл ворота храма и оказался аккурат напротив десятка наставленных на него мечей. Его взгляд снова потух, он поднял руки вверх, не намереваясь сопротивляться. Если напрячься, он мог бы увидеть знакомые лица среди людей, поймавших его. Боявшихся его и смотрящих с благоговением.       - Саката Гинтоки, ты арестован за преступления против бакуфу и сегуната. Ты приговорен к казни через сеппуку, - говорящий сделал паузу, - Широяша-доно.       Кацура не догнал Такасуги и не успел вернуться до того, как Гинтоки увели.       Такасуги никогда больше не мог разглядеть сияющий свет чужой души внутри себя, не мог прочувствовать границу сохраненной чести и совершенного предательства.       Сакамото бесконечно скучал по Земле, видя в каждой яркой звезде напоминание о товарищах.       Широяша исчез. ***       Гинтоки замолчал, и только теперь Хиджиката понял, что последние пол часа его речь монотонным течением вползала в его мозги, рисуя чрезмерно яркие образы, заставляя ощущать слишком явно пережитые чужие воспоминания. Мадао угрюмо стучал пальцем по пустому стакану, и Хиджиката не был уверен, весь ли рассказ до него дошел, ибо у Хиджикаты сложилось впечатление, что до него самого слова Сакаты не только дошли, но впились в нутро и засели там, как миниатюрные, но очень неприятные занозы.       Он допил свой стакан, неизвестно который по счету, и протянул ладонь, чтобы стереть со щеки Гинтоки что-то сверкнувшее влагой. Он бы не назвал это даже слезой, ведь Гинтоки по-прежнему держал на губах улыбку, но это что-то было явно предназначено не ему, не людям вокруг. Это были застывшие во времени слезы Белого Демона.       Троица продолжила сидеть в тишине до тех пор, пока хозяин устало не намекнул, что, хотя их счет и большой, его не хватит чтобы оплатить его сверхурочную работу. Хиджиката, словно очнувшись, кинул на стол неопределенного размера пачку купюр и взвалил на плечо Йорозую.       Хасегава недоуменно икнул.       - И куда вы его? – он пьяно прищурился и издал ехидный смешок, - Утешать?       Хиджиката свободной рукой подцепил из пачки сигарету, поджег ее и выдохнул дым, разворачиваясь со своей ношей к выходу.       - Нет, - спокойной возразил он, - доводить до слез по-настоящему.       Хасегава еще раз икнул, покраснел и отвернулся к столу, подумав, что сегодня он, кажется, выиграл. «Правду» не услышал никто только от него.