Переплетённые

       Мягкие лапки и тихое мяуканье.        Ты такой забавный.        Нежная шерсть и умные, блестящие, широко раскрытые глаза, глядящие в моё человеческое лицо с невозмутимым лукавством.        Моя единственная отрада.        — Котик, мой милый, прелестный котик…        Я отдам тебе свою жалкую пищу. Мне можно страдать, тебе — нет. Маленькие невинные звери неприкосновенны. Я совершила ошибку, мне и расплачиваться.        Когда меня станут убивать, я смогу лишь надеяться, что ты успеешь. Что тебя не поймают.        Мой котик…        Беги…        И с последним вздохом моим я буду верить, что увижу тебя вновь.        Мягкие руки и нежный голос.        Доброта и ласка.        Большое, непонятное, но такое прекрасное существо. Ты даришь мне тепло и защиту, приют, на который я всегда могу надеяться.        Тёмные глаза и голая кожа. На твоих руках нет шерсти, но они греют лучше, чем она. Твои волосы похожи на чёрную, выжженную траву — такие же сухие и безжизненные от голода.        Когда тебя будут убивать, я не стану вмешиваться. Я не погибну — не из пустого желания выжить.        Мы ведь тоже умеем любить.        Я отомщу за тебя.        Превращаясь в то, чего не должно существовать в этом мире, я буду знать, что увижу тебя вновь.        Ради тебя я перешагну через соль.        Ради тебя я выверну наизнанку пустые мясные мешки, в которые забыли вложить души.        Я промчусь вихрем сквозь пространство, ставшее для меня иным, и рассеку все преграды из плоти и крови, которые окажутся на моём пути. Я разобью их в костяные щепы, в красные брызги — одним ударом мягкой лапы, которую ты так любила держать в своих белых пальцах.        Мне всё равно, успели ли они родиться в то время, когда не стало тебя. Мне всё равно, где они были, знали ли они о тебе.        Для меня всегда был и будет только один человек — это ты.        Остальные — лишь мясо. Теперь я могу его съесть.        Переступая через порог этого дома, я обретаю свободу.        Мои белые одежды скрывают наготу, которая была опозорена и запятнана кровью. Но никто не увидит боли теперь, не найдёт следов от побоев на моём теле, не сможет взять меня за руку, обмануть, погубить.        Я уже обманута и погублена.        И мне легко.        Мне больше не нужны люди.        Ты идёшь за мной, переступая неуклюжими детскими лапками, путаясь в складках моего белого подола.        Этого мне достаточно.        Для нас никогда не настанет покой. Мы родимся в новых телах, река судеб и времён разнесёт нас в разные стороны, мы не будем знать друг друга, но однажды мы снова встретимся.        Ты заглянешь в мой стеклянный глаз и слизнёшь с моей одежды кровь. И ты вспомнишь её вкус.        Ты вспомнишь меня.        Мы будем сплетены вместе, переплетены и стянуты нить к нити — живые, пульсирующие ленты мыслей, воспоминаний, чувств; чёрные волосы, острые зубы, золотые глаза. Тысячи, миллионы золотых глаз.        Снова — одни против всех.        Я радостно удивляюсь, когда ты протягиваешь руку, чтобы сбить спесь с человека в цветном кимоно. Старый знакомец, я помню его; помнишь и ты.        А он — неужели забыл, что к нам нельзя поворачиваться спиной? Глупо с его стороны, а ведь он казался умнее. Он не берёг тех, кто встречался ему на пути. Может, для него они тоже были всего лишь мясом?        Он такой же, как мы? С кем связан он? И связан ли?        Кровь на его лице; невозмутимый голос охрип. Это сделала ты.        Я горжусь тобой.        Ты так многому научилась. Столь многое переняла от меня.        Ты впитываешь меня с каждым мигом нашего совместного существования, врастаешь в меня тканью своей судьбы.        Мы всё ближе и ближе.        Вновь упокоены — на этот раз навсегда.        Так говорит человек с аптекарским коробом за спиной, с женским поясом и раскрашенным лицом, поднимая перед собой меч, словно подводя черту. Его взгляд направлен туда, где видит лишь он — и мы.        Пёстрая, разноголосая свита громким мяуканьем приветствует тебя. И исчезает вместе с тобой — так, будто он выдернул вас из ткани бытия — резко, одним рывком смертельно бледной руки с фиолетовыми ногтями.        Мне знакома эта рука и этот рукав — голубой, с грубым кольцом узора. Снова он, наш знакомый незнакомец — и где кровь на его лице? Сколько раз мы ещё встретимся с этим скитальцем?        Мы.        Я не боюсь, я спокойно жду. Я знаю, что он ошибается. Мы снова вернёмся в этот мир, ты и я — то, что не должно в нём существовать.        И всё равно будем вместе, маленький царь всех кошек на свете.        — Как меня звали когда-то? — спрашиваешь ты. Сначала только я умела говорить, но в тебе теперь так много от меня, что ты научился тоже. Или это я стала понимать тебя без слов?        — Тамаки? — предлагаю я. Ты имеешь на это имя не меньше прав, чем я. И не важно, что оно человеческое, а ты — кот.        Мы давно уже вышли за рамки и переступили земные границы.        Перерождение за перерождением — мы шагаем сквозь века, словно сквозь клубящийся звёздный дым. В нём играет радуга, запах пепла перебивается дождём — иногда прозрачным, как стекло, иногда — сотворённым из крови. Через войны и периоды процветания. Но в мире всегда есть лазейка для призраков, пусть он и не хочет это признавать.        Мы — невозможное, противоестественное, уникальное существо.        И мне нет дела до того, нужны ли мы этому миру, принимает ли он нас, какую роль исполняем мы в великом танце актёров и масок, в облаках дурманного дыма. Он никогда не лишит нас лица — у нас оно одно на двоих.        Мы пойдём через время вместе — маленький мяукающий кот, меняющий масть, но всегда серый — огромное, огненное, гротескное чудовище с пастью, в которой все зубы — клыки.        И стройная девушка — узница с бледным лицом, с чёрными волосами, сухими, будто трава — с глазами, как два тёмных водоворота.        По-прежнему путаться в складчатом белом подоле.        По-прежнему смеяться, словно плачущий колокольчик.        Навсегда — вместе.        Я люблю тебя.