Аполлон Григорьев (1843) Вы рождены меня терзать - И речью ласково-холодной, И принужденностью свободной, И тем, что трудно вас понять, И тем, что жребий проклинать Я поневоле должен с вами, Затем что глупо мне молчать И тяжело играть словами. Вы рождены меня терзать, Зане друг другу мы чужие. И ничего, чего другие Не скажут вам, мне не сказать
Все мы чем-то больны. Кто-то одержим жаждой захватить мир, кто-то – вожделением реализации своей теории. Кому-то подавай «Железный крест», кому-то - новый Mercedes. Но не стоит путать болезнь с мечтой. Мечта окрыляет, даёт силы начать новый день. А болезнь… болезнь убивает человека. Ведь нередко, когда некто достигает своего Эльдорадо, то ему, как минимум, становится нечего больше желать. А бывает и так, что Эльдорадо само по себе оказывается картонной вырезкой. Мы понимаем это слишком поздно, когда силы уже исчерпаны, а смерть… схватила костлявой рукой за горло. Время уходит, забирая с собой людей.***
Гиммлер мерил шагами помещение. Кабинет у рейхсфюрера СС был большой, просторный, не загроможденный ничем лишним. И здесь бросалась в глаза простота обстановки. На паркетном полу всего лишь один ковер. Никакой роскоши, ничего вычурного. Напротив стола на стене висела картина: застигнутая бурей ладья древних викингов у скалистого побережья Норвегии. За дешевой театральностью сюжета этой написанной маслом картины скрывалась своя символика: корабль гиммлеровской судьбы на всех парусах идет через опасные рифы национал-социалистической политики. Остальные стены были пусты. Генрих подошёл к окну и распахнул его. Потянуло холодным осенним воздухом. Серое небо изливало на землю капли дождя. Люди, проходя мимо здания Главного Управления Имперской Безопасности, ускоряли шаг. «Государство заботится о них. Лучшие представители германской нации гибнут, защищая их. Самые лучшие» - подумал Гиммлер. Здесь, в Берлине… было спокойно, не гремели пушки, «элита» Рейха не несла потери, здесь в Берлине не было войны. Разве что на бумаге. У СД хватало работы: доносы, поклёпы, кляузы. Эти послания были написаны кровью. Она почернела, впиталась в бумагу и окутала реками содержание. Вокруг витал её запах, и запах страха. Здание было пропитано ими. Но сейчас рейхсфюрер СС не хотел, не мог вникать в дела подчинённых. Страх и без того сжимал сердце и тёк по венам вместе с тёмной алой кровью. Генриху должны были принести важное письмо. Гиммлер сел за стол и в третий раз стал педантично расставлять письменные принадлежности. Невыносимое ожидание. Подняв трубку, Генрих коротко произнёс: «Брандт, зайдите!» Через минуту в кабинет зашёл малоприятный, субтильный, но шустрый молодой человек. Он быстро пересёк комнату, подошёл к столу и вскинул руку в нацистском приветствии. Генрих вяло поднял руку в ответ. Рудольф Брандт, или просто Руди, не был сторонником нацистской идеологии, но его положение обязывало чтить все традиции Рейха. По крайней мере, он больше не воевал (спасибо Гейдриху за испытание), был сыт и не выполнял трудоёмкую физическую работу. Ужасно осознавать, что приказы, которые он печатал от лица рейхсфюрера, содержат такие страшные распоряжения. Но, как говорится: De duobus malis minus est semper eligendum. (Из двух зол выбирай меньшее.- прим. автора). И Руди выбрал. - Герр Гиммлер, вы просили меня зайти, - пролепетал Брандт, немного запинаясь. Его смятение было вызвано тем, что рейхсфюрер позвал его в свой кабинет. Обычно это не сулило ничего хорошего, тем более Гиммлер выглядел весьма взволнованным. - Да, Рудольф, садитесь, - сам же Генрих встал и подошёл к картине, потом к окну (в помещении было уже достаточно холодно) и закрыл его. Сырость проникла в стены кабинета, захватила его своими серыми красками, красками отчаяния и страданий, красками боли и переживаний. - Я хотел узнать, мой дорогой, почему письмо, которое я должен был получить вчера, ещё не у меня на столе? - с вопросом он повернулся лицом к секретарю. Ожидая ответа, Гиммлер достал платочек и начал протирать стёкла пенсне. Руки у него подрагивали. - Но, рейхсфюрер, письмо от герра Гейдриха не приходило. Мы не получали его отчётов на протяжении недели. Также не телеграфирует отделение связи, где он последний раз был зарегистрирован, - выпалил референт. - О, Руди, дорогой мой Руди, разве я спросил, «получали ли мы письма от Гейдриха»? По-моему, я задал вопрос ПОЧЕМУ, - рейхсфюрер закончил процедуру с платком, водрузил пенсне на привычное место и улыбнулся. Страшная улыбка - скрытая угроза. - Но… но… я всё понял, герр Гиммлер, сегодня же отправлю оповещения с вашим приказом о розыске группенфюрера СС Гейдриха во все отделения связи, – сказал Брандт, уже продумывая план работы. Нужно было получить одобрение шефа. - Хорошо, схватываете на лету, Рудольф. Можете идти, - и Генрих вежливым жестом указал на дверь. Через минуту рейхсфюрер снова был наедине с собой, компанию ему составлял разве что бюст Гитлера. Несколько недель назад Гейдрих ушёл. Он уходил демонстративно. Он просто уведомил Гиммлера, что для получения Железного креста ему необходимо совершить боевые вылеты в качестве лётчика-истребителя люфтваффе. За это время Гейдрих гарантировал составить подробный отчёт о делах Геринга и методах его работы с подчинёнными, о положении в люфтваффе. Рейхсфюрер не нашёл достойного аргумента: по каким причинам он не должен отпускать своего лучшего сотрудника на столь важное для него дело. Тем более, Рейнхард умел настоять на своём. Этот человек не смог вынести того, что шеф совершенно перестал обращать на него внимание. Работа заполнила всё свободное время рейхсфюрера. Но раньше они могли наслаждаться ею вместе, разрабатывая очередной гениальный план по спасению фюрера на ещё одном фальшивом покушении. Они жили работой, общей работой… сидели до утра. Прекрасные ночи, полные тепла и уюта. В одну из таких ночей Гейдрих поцеловал Генриха. Он склонился над Гиммлером и впился губами в рот Хайни. И, как вампир высасывает кровь из своей жертвы, Рейнхард вытягивал из шефа всю его безграничную любовь. Хайни желал своего подчиненного так горячо, как никого до этого. Гиммлер был искушением, он отдавался в руки Гейдриху, они получили именно то, что было нужно. Они упивались этим. Неловкие движения, нервные объятия, одежда на полу. Страх и сменяющее его наслаждение. Страсть, которую не остановить. Огонь полыхал, он спалил их дотла в момент истинного блаженства. Это повторялось раз за разом, при каждой возможности остаться вдвоём. Период удовольствий. Время, когда кровь кипит, а на душе - спокойно. Слишком спокойно. Но, как известно, штиль обычно бывает перед бурей. Численность СС росла, увеличивалось количество совершаемых операций. Их «дитя» убило отношения. Близость погибла. Всё изменилось, а Гейдрих не хотел, чтобы им пользовались только по надобности. К нему больше не прислушивались в должной мере. Рейнхард привык быть первым, привык быть лучшим. У него были грандиозные планы, которые должны быть реализованы. Даже Гейдриху нужна была поддержка, нужна была уверенность в том, что кто-то сможет терпеть его и принимать таким, какой он есть. Время меняло планы. «Лучше погибнуть, чем быть игрушкой», - так думал Рейнхард. И судьба предоставила ему такую возможность. Он выехал на лётный инструктаж.***
Прошло несколько часов: никаких новостей, только мигрень стальным обручем сдавила голову Гиммлера. Мигрень…стягивает жилку на виске... Утром проснешься, стало быть, и от жилки полезет вверх на темя, скует полголовы, и будешь к вечеру глотать пирамидон с кофеином. Люди, которым знакомо это ощущение, знают, насколько тяжело справиться с приступом. Генрих взглянул на часы. Вечерело. Блеск заходящего солнца не пробивался сквозь толстую свинцовую пелену туч, только несколько лучей у самого горизонта освобождались от пут тяжёлого неба. «Пожалуй, нужно немного отдохнуть. Две ночи без сна, ещё и отсутствие доклада этого поганца, лишили сил. Почему мне так тревожно? Возможно, потому, что в этом докладе должны были содержаться важные сведения об обстановке в люфтваффе? Да, определенно… именно так. Геринг из тех людей, которые могут подложить свинью. Других причин для волнений я не вижу. Хотя, нет… чёрт с ним», - такие беспокойные мысли проплывали в голове Гиммлера. Он поднялся, надел плащ и покинул кабинет. «Я убил наши отношения, я пытался, но… каждое мгновение возвращает меня к Райни. Он так красив и умён, я не могу забыть его. Гейдрих мог погибнуть, его сердце, покрытое льдом, удалось растопить, но, снова попав в мирской холод, оно замерзает, и льдинки врезаются в эпикард. Я пытался отвергнуть Рейнхарда… и остался один. Похоже, я всегда был нужен только ему. О, меня пугает то, что я постоянно думаю о нём. Но я и не хочу его терять, нет. Жизнь без него, как увядающий цветок», - выйдя из здания, рейхсфюрер не переставал думать о своём лучшем друге. По улицам Берлина следовали тусклые безликие призраки. Совершенное оружие Рейха - толпа. Толпа заурядных копий. Изменение сознания под натиском немецкой машины пропаганды. Германии нужны были лучшие.***
Утро нового рабочего дня в РСХА началось с прослушивания очередной речи Геббельса. Фюрер приказал Гиммлеру довести до всех подчинённых ещё один порыв вдохновения министра пропаганды. После того, как из динамиков закончил изливаться голос доктора Геббельса, а мозг слушателей окончательно нанизался на шампур национал-социализма, эсэсовцы начали потихоньку покидать зал и расходиться по своим кабинетам. Голова у рейхсфюрера СС продолжала болеть, кроме того, начались проклятые колики. «Геббельсовщина на меня дурно влияет», - думал Генрих, проходя по знакомым коридорам. - Руди, - обратился он к своему секретарю, который шёл чуть позади, - найдите мне Керстена. - Хорошо, герр Гиммлер, будет исполнено, - молодой человек ускорил шаг и мгновенно скрылся за углом. Наконец дойдя до кабинета, Гиммлер сел за стол и включил настольную лампу. Тёплый свет наполнил пространство вокруг, стало немного комфортнее, уютнее… и спокойнее. Рейхсфюрер принялся разбирать поступившие бумаги с отчётами, сортировать бланки. Порядок на столе – порядок в голове. Генрих вытирает лоб платком, растирает виски. Совершенно обычное движение, которому малознакомые люди не уделят внимания. Но можно заметить, насколько тяжело даётся Хайни работа. Превозмогая себя, он внимательно изучает текущие дела. Амбициозная личность, способная пожертвовать всем, чтобы привести «идеальных» людей к победе, а себя - на вершину признания и уважения, наткнулась на камень. На тот самый камень, который, попадая в сапог, впивается в ступню. Такой маленький… и столько боли. Ведь если бы мы наступили на него в обуви, - он превратился бы в песок. И с каждым шагом пытка становится всё более мучительной. Никогда не узнаешь, проникнет ли он внутрь, будешь ли ты в строю или гулять с семьёй, на встрече с фюрером или в доброй компании друзей… но это всегда застаёт врасплох, нельзя быть готовым к этому. И вот уже «пожертвовать всем» меняет свои чёткие границы кубизма на характерные линии шедевра художника Эдварда Мунка.***
За дверью слышатся робкие шаги. Негромкий стук и глухое «можно» в приоткрытую дверь. Всегда звонкий голос Брандта угасал и растворялся в гнетущем беззвучии, - безусловно, произошло то, о чём Брандт не хотел докладывать. Хайни решил поторопить его. - Да, Руди, заходите, - Гиммлер отвлекается от работы и указывает на стул. - Садитесь. Что произошло? Секретарь сел за стол, в руках у него были какие-то бумаги. Он начал судорожно их перебирать снова и снова, пока не нашёл нужный лист. - Сегодня утром нам пришло извещение, объясняющее, почему группенфюрер СС Гейдрих не доложил о ситуации в отчёте сразу после военных вылетов в качестве лётчика-истребителя. По данным находящихся рядом норвежских групп ваффен-СС самолёт Гейдриха при посадке потерпел крушение. Он был доставлен в лазарет с черепно-мозговой травмой и переломом костей кисти. Состояние стабильное, уже пришёл в себя. Через несколько дней ручается отправить обещанный ранее доклад, - Брандт читал чётко и внятно, выбирая важные детали из шелухи неподтверждённой информации. Закончив чтение, он протянул копию документа шефу. По мере продвижения по тексту на лице рейхсфюрера можно было прочесть: тревогу, негодование и… облегчение. Они проскользнули быстро, как тени в полдень жаркого дня по городу. И вот снова выражение лица приобрело привычные черты. Только цвет остался пепельно-серым. Взгляд плавно опустился и замер. - Руди, пожалуйста, свяжитесь с лазаретом, в котором находится Гейдрих, и предложите ему явиться в Главное Управление Имперской Безопасности. Я приказываю, чтобы он прибыл сразу, как только будет позволять здоровье, - закончив, Гиммлер встал, оправил китель и сделал несколько шагов в сторону от стола. – Можете быть свободны, мой дорогой, мне ещё нужно сформировать отчёт для нашего фюрера. Дверь захлопнулась - затворилась часть жизни. Как и хорошую книгу, - ты должен её закрыть… и найти в себе силы открыть новую. Всё могло закончиться, так и не начавшись. Изменению подвергается всё, но либо мы сами будем переставлять стрелки на железнодорожном полотне судьбы, либо поезд будет двигаться в заданном направлении, без перемены курса. Но рано или поздно он остановится. А место, в котором он завершит свой путь, и время, за которое он этот путь преодолеет, зависит лишь от того, сколько усилий приложила команда машинистов-механиков. Генрих полагал, что может изменить ход не только своего поезда. Но на железных дорогах тоже случаются аварии.***
Febris erotica (прим. автора – любовная лихорадка) Хайни курил. Сигарету за сигаретой… Наполнившаяся пепельница изрыгала, как горящую лаву вулкан, - частицы уныния. Они витали в воздухе, оседали в сердцах людей. Медленно текли секунды, и крупицы истины просочились в океаны лжи и самообмана. Хайни пытался держать на замке своё сознание, не дать взять верх чувствам над ним, но… в этой битве «бравый эсэсовец» потерпел поражение. Снайпер выстрелил точно, у цели не было шансов. Относительность бытия так резко проявляется, что каждое разумное существо ощущает её. Чаще всего люди всецело доверяют своему зрению, но каждый смотрит через призму, и лучи преломляются. Все считали Рейнхарда Гейдриха сволочью. О да, именно сволочью. Заслужил ли он подобное отношение окружающих? Да, определённо заслужил. Он погубил множество жизней. Но так, как относился к своему шефу он, не относился никто. Группенфюрер СС буквально вытягивал своего начальника из паутины вранья. Каждая офицерская крыса выкладывала лишь полуистину. Её приходилось вытаскивать тисками из каждой скотины. Рейнхард столько раз спасал Гиммлера, изобличая подлых трусов. Кроме того, Гейдрих выполнял работу усерднее, качественнее остальных! Именно благодаря союзу Гиммлера и Гейдриха СС вознеслись на вершину национал-социализма, став его идеалом.***
Вы знаете, что испытывает человек, который любит? Большинство из вас думает, что знает. Но я скажу, что на самом деле испытывает человек. Боль. Самое сильное ощущение в определённые моменты «счастья». Она сжигает нас изнутри. Эта боль, которую не купируют анальгетики. Эта боль не похожа ни на один другой вид боли. Она разрывает изнутри. Дыру, которую прожигает любовь, не залатать.***
Гиммлер листал личное дело Гейдриха. Несколько фотографий вылетело из папки. Вот, на одной из них Рейнхард рассказывает шефу свой очередной гениальный план. Генрих спрятал фотографию в карман. Прекрасное дополнение к коллекции. «Мне нравится Рейнхард, из-за его арийского происхождения, из истинных черт, присущих настоящему представителю германского народа. Из-за его самоотверженности и честности, из-за его верности и трудолюбия. Ну да… да, чисто платонические чувства! Он, как и другие подчинённые, только лучше них. Чёрт… кого я обманываю, этот на четверть еврей - проклятый эгоист и негодяй. Ещё и льстец. О, но он действительно помогает мне, сколько раз выручал меня. Хватит, Генрих! Достаточно думать об этом», - Гиммлер постоянно отвлекался. Третий испорченный бланк полетел в сторону ведра. Фюрер должен получить этот отчёт вовремя. Перо летало по строчкам, - чернила ложились ровно. У рейхсфюрера был аккуратный и разборчивый почерк. Также он обладал даром красноречия: мог сформулировать отчёт за считанные минуты, но потом долго колебался и перепроверял. Главной проблемой Гиммлера являлась именно нерешительность. Он не мог определиться с выбором. На него можно было надавить, склоняя к принятию конкретного решения. Но не с Гейдрихом. Чувствуя поддержку этого человека, Генрих ощущал уверенность в себе и проявлял твёрдость в намерениях.***
Несколько дней не происходило никаких событий. То есть они, конечно, происходили, но не приносили изменений. Чтобы событие стало действительно важным, оно должно привнести что-то в жизнь человека. Мелочи и повторения выбрасываются из памяти. Вот так, на помойке судьбы, мы собираем осколки прошлого. Стук в дверь, тяжёлые шаги, - в кабинете появился личный врач рейхсфюрера СС – Феликс Керстен. Гиммлер встал, радостно приветствуя доктора. - Здравствуйте, мой дорогой господин Керстен, - тот кивнул в ответ. - Позвольте поинтересоваться, как вы добрались до Берлина, не было ли проблем в пути? Как поживает ваша семья? – Генрих с восторженным предвкушением начал беседу. – Садитесь, сейчас подадут кофе. Через минуту перед ними на столе стоял кофейник, наполненный до краёв чудесным ароматным напитком. Рейхсфюрер вызвался сам разлить его по чашкам. Одно неловкое движение - и кофе оказался на брюках доктора. Обжигающая жидкость заставила Керстена вскочить; он метнулся к незаметной двери, за которой находилась ванная комната: душ, умывальник, туалет. Холодной водой принялся замывать коричневые разводы. - Извините, мой милый друг, я такой неуклюжий. Могу я оплатить химчистку? О, нет, я куплю вам новый костюм. Искуплю свою вину. Давайте же я вам помогу, - с этими словами он повернул кран, и вода брызнула на пиджак массажиста. Хайни побледнел - такого благодеяния он не планировал. Смущённый ещё больше, Генрих отступил от доктора. Керстен не выдержал повторного омовения и издал звук, больше похожий на рык раненого зверя. - Герр Гиммлер, прошу вас, давайте поскорее приступим к лечению. Забудьте про это недоразумение. Я могу рассказать вам о семье и о том, как я добирался, но мы упустим драгоценное время. Если вам это действительно интересно, то ваши агенты наверняка в курсе моих дел, вам только нужно вызвать их в кабинет. А если и нет, то Гейдриха спросите, мне кажется, он следит за каждым моим шагом. Расскажите лучше про ваше состояние. Полагаю, оно ухудшилось, - начал разговор Феликс, вытираясь полотенцем. - Извините ещё раз. И да, вы правы. Я счастлив, что вы наконец навестили крайне нуждающегося в вашей помощи пациента. Последние три дня выдались тяжёлыми. Участились приступы острой боли, поэтому я такой… рассеянный. Отсутствие сна сказывается на внимании, - Гиммлер горько улыбнулся, рассказывая о своём здоровье. Выглядел рейхсфюрер неважно: глубокие тени залегли под глазами, лицо, которое и так всегда отличалось аристократической бледностью, приобрело смертельный оттенок, глаза потухли, - лишь две пустые стеклянные сферы, по телу периодически проходила волна боли, которая отражалась в них. - Прекрасно, ложитесь, начнём, - с этими словами массажист во второй раз подошёл к раковине и стал обрабатывать руки. Генрих обнажил торс, приспустил галифе и устроился на неприметной софе, стоявшей в самом дальнем углу кабинета. Слишком часто доводилось пользоваться услугами Керстена прямо здесь, - пришлось оборудовать незамысловатый «массажный стол». Гостей рейхсфюрера удивлял этот предмет мебели, выделяющийся в неброском интерьере, но не более. У каждого ведь свои странности. Доктор полил руки массажным маслом и приступил к работе. С каждым его движением становилось легче. Боль отступала. К тому же Керстен был отличным собеседником, лечил душевные раны. Гиммлер всё-таки решился завести разговор о «гомосексуализме» (прим. автора - читай мемуары Керстена), ему важно было знать мнение, мнение человека, чей рассудок не находился под властью геббельсовской пропаганды. То, что говорил массажист, казалось правильным, но совершенно не соответствовало нацистской идеологии. Пришлось доказывать доктору, что его взгляды ошибочны. Но Генрих так не думал. Оружие лицемерия при работе в огромном механизме партии случалось применять достаточно часто, иначе сейчас он вместе с Рёмом пребывал бы на отдыхе. Хочется быть уверенным в том, о чём говорит фюрер, ведь он вождь великой Германии. Хайни мечтал поверить в то, что говорил массажисту, но подсознание издевательски подкидывало дрова в костёр воображения. Противоречия… так сложно было признаться себе, как сложно сделать первый шаг на поле боя навстречу врагу. Нужно найти силы что-либо изменить. Сколько путей отходят от этой железнодорожной развилки? Всего лишь один - тот, по которому ты пойдёшь, остальные растворятся за спиной. Керстен закончил сеанс, попрощался и быстро покинул кабинет. Гиммлер пытался вручить ему деньги за испорченную одежду, но напрасно. У Генриха был ещё час. До следующей встречи его не должны были беспокоить. Боль покинула тело рейхсфюрера, но тревожные мысли снова заполнили голову. Он убрал флакон с маслом в ящик, оделся, оправил форму, присел на софу и задремал. Во сне происходит обработка полученной информации, да и давившая усталость когда-то всё-таки должна была накрыть беспокойное сознание.***
Работа - это бесконечные проверки, командировки, отчёты…рутина. Паутиной повседневности окутаны дни. Будни тянулись, как полупрозрачные её нити. Ты можешь быть пауком или мухой в её сетях. Гиммлер вносил поправки зелёным карандашом в доклады своих подчинённых. Как школьный учитель, он досконально проверял каждое предложение, делал «пометки на полях» и выставлял оценку. Прекрасная осведомлённость в делах всех структур, находящихся у него в подчинении – достижение хорошего начальника. Время летит, когда делом занят. Вот уже за окном стали зажигаться фонари. Последние лучи заходящего солнца падали на землю, тускло освещая её. Рабочий день подходил к концу, вереница эсэсовцев потянулась к выходу. Ещё пара часов и здание опустело. Только продолжал напряжённо всматриваться в каждый следующий абзац очередного отчёта рейхсфюрер. Гиммлер вышел в коридор и заглянул в прилегающее к его кабинету помещение - в кабинет своего секретаря. Брандт раскладывал спички на столе, явно скучая. Заметив появление рейхсфюрера, он быстро сбросил их в ведро под столом. - Как же невежественно вы обращаетесь с важнейшим предметом быта! - начал отчитывать подчинённого Гиммлер преподавательским тоном. - Люди на фронте готовы друг другу глотки перерезать за спичечный коробок, - сделав небольшую паузу, он добавил, - ну, конечно, не в СС. Вы знаете, что в СС самые лучшие бойцы, мы стараемся снабжать их лучше Вермахта. Даже наш фюрер не один раз подчёркивал элитарность подразделений Schutzstaffel. - О чём это я, - Генрих забылся, но быстро вспомнил, зачем пришёл, - Руди, сегодня можете не ждать меня! Я останусь поработать на ночь. Идите домой, мой дорогой. Отдохните. И… скажите охраннику там внизу, чтобы не ждал меня. А то бедный, так всю ночь и простоит на посту по стойке «смирно». - Я всё понял, герр Гиммлер. Впредь буду менее расточительно обращаться с вещами. И непременно сообщу охраннику. Значит, теперь… я могу идти? – на вопрос Брандта Гиммлер утвердительно покачал головой. Рудольф подошёл к шкафу, надел шинель, фуражку. Несколько шагов к двери, рейхсфюрер поспешил за ним. Щелкнул замок, кабинет закрылся. А секретарь попрощался и зашагал к лестнице. Рейхсфюрер же вернулся к себе и продолжил вносить поправки в документы. Ночь заполнила кабинет, подобно туману. Тяжёлое тёмное облако давило со всех сторон, окутывая все уголки неосвещённой части помещения. Изредка раздавались звуки мотора, и мерцание фар отражалось в стёклах. Какая-то машина остановилась рядом с РСХА. Гиммлер не обратил внимания. Гейдрих спешил в Управление в надежде, что рейхсфюрер ещё не покинул рабочее место. Удача - тусклый свет сочился из кабинета на втором этаже. Он вышел из машины, забрал из багажника бумажный свёрток. Движения Рейнхарда стесняла туго забинтованная рука (отказался от гипса, дабы не лишать себя возможности нормально работать), но он быстро пересёк проезжую часть и оказался в здании. Охранник дремал на посту. Гейдрих остановился в двух метрах от него и вопросил: - Роттенфюрер, что вы себе позволяете!? – слова буквально сползали с его языка, словно змеи. Клубок шипящих змей. Молодой человек вскочил, вскинул руку и начал мямлить какие-то нелепые объяснения. - Говорите членораздельно, роттенфюрер! Хотя мне не интересны ваши оправдания, собирайте вещи, завтра отправитесь на фронт. Там вас научат не спать на посту, - Гейдрих остановил все возможные возражения жестом и добавил: - Можете идти, вы свободны, завтра за вами приедут. Я сообщу вашему начальству лично. Рейнхард развернулся и спешно зашагал по лестнице. Зашёл к себе в кабинет, оставил в шкафу шинель и фуражку, положил в сейф кое-какие документы. И достал из свёртка распустившиеся эдельвейсы. Эти прекрасные цветы он сорвал для рейхсфюрера в горах Норвегии. Хайни был достоин красивого подарка. Его жизнь, подобно этому растению, раскрывалась навстречу резким лучам. Райни взглянул в зеркало, пригладил растрепавшиеся волосы и покинул помещение. Два оборота ключа. И снова знакомые коридоры, и вот она, тяжёлая деревянная дверь. Теперь Гейдриха отделяла от судьбы его дальнейшего существования только она. Два ровных вдоха, стук… и несколько шагов. Гейдрих подошёл к столу и вскинул руку в нацистском приветствии. Гиммлер встал и поднял руку в ответ. - Здравствуйте, господин рейхсфюрер! – шеф кивнул. - Ах, герр Гейдрих, это вы? Не ждал, что вы прибудете так рано. Как ваше здоровье? Отчёт готов? – рейхсфюрер говорил сухо, его слова шелестели, словно груда листьев осенью. Никаких эмоций. Но Рейнхард заметил, как забегали глаза, когда шеф спрашивал про здоровье. - Прекрасно, - Рейнхард снял перчатки, продемонстрировал забинтованную кисть и усмехнулся. – Эти крысы в белых халатах хотели оставить меня в лазарете ещё на неделю. Но я проинформировал их о необходимости мне явиться в Управление в ближайшее время. Я решил, что доставить доклад лично будет надёжней, так как Геринг имеет достаточное влияние в определённых кругах, и моё небольшое произведение могло быть отредактировано или совсем бы исчезло, как книги Ремарка в тёплую майскую ночь 1933 года, - Рейнхард протянул папку, на которой стояла печать «совершенно секретно». Но печать закрывали великолепные белые цветы, лежавшие на обложке отчёта. Перчатки Рейнхарда остались на столе. Генрих остановился, сделав шаг к Гейдриху. Он не сводил глаз с цветов. - Что это, Рейнхард? – спросил шеф, теперь смотря прямо в глаза Райни. - Я думаю, вы знаете, что это. Если не ошибаюсь, по образованию вы агроном? Но я помогу вам: это - эдельвейсы, а ещё… это подарок вам, господин рейхсфюрер, - лицо группенфюрера светилось. Как опытный фехтовальщик, Райни мог уколоть любого, но с Генрихом он был мягок и аккуратен. - Да что вы!? Это не просто эдельвейсы, это альпийские эдельвейсы! И то, что вы встретили их в горах Норвегии – большая редкость. Не правда ли, они замечательные? У древнегерманских племён, населявших горную местность, сложилось множество легенд об этих цветах. Во многих из них эдельвейсы являются символом любви и счастья. Этот удивительный подарок будет храниться в моём гербарии, - он произвёл какие-то странные манипуляции с цветами, понятные только ему. Папку рейхсфюрер спрятал в сейф. Ещё несколько движений, он развернулся, подошёл к двери и запер её на ключ. Гиммлер нахмурился. - Хорошо, доложите мне обо всём завтра. А сейчас, герр Гейдрих, вы выслушаете, что я вам скажу. И вы не выйдете отсюда, - он указал в сторону закрытой двери, - пока не согласитесь с моими условиями. Так, первое: вы больше не будете летать, - начал было свою тираду Генрих, но тут же был прерван. - Но, господин рейхсфюрер, это несправедливо. Я выполнил все поручения. Я подбил несколько вражеских самолётов. Я рисковал жизнью, чтобы составить этот отчёт и доставить его сюда. Я устал от работы здесь, когда моя помощь больше не требуется в том количестве, в котором требовалась… раньше – Гейдрих акцентировал внимание на слове «раньше» паузой. Группенфюрер не выдавал возмущение, он произносил слова спокойным тоном. Только румянец на светлом арийском лице открывал эмоции Гейдриха. - Так, ещё раз перебьёте, проведёте остаток своей карьеры в адъютантах! Рейнхард, вы себя слышите? В каждом предложении выражаете свой эгоизм. Есть только «я»? Если бы вы могли думать не только о себе! Как смеете подвергать свою жизнь подобной опасности!? На вас, мой дорогой, держится целое управление. Что будет с вашей структурой, если… - голос Хайни дрогнул, он не смог закончить это предложение. – А как насчёт меня? Вы не можете поставить себя на моё место, иначе… вы бы поняли, что я чувствую, когда испытываете судьбу снова и снова, - глаза блестели под пенсне, руки сжимали спинку стула. – Я не понимаю, вы совершенно не дорожите своей жизнью, не цепляетесь за своё существование, даже не стремитесь дожить до конца войны. Но вам прекрасно удаётся выкарабкиваться из всех ям, в которые вы с восторгом ныряете. Что будет со мной, что будет со всем нами, если вы… погибнете, Рейнхард… Рейнхард? – Генрих собрался и, наконец, смог произнести фразу до конца. Он отошёл к окну и встал так, чтобы его лицо не было видно Гейдриху, продолжил: - Я думал, что после войны мы сможем видеться чаще и в более спокойной обстановке, - Гейдрих щёлкнул выключателем. - И если вы думаете, что ваша помощь… - закончить речь во второй раз рейхсфюреру не дали. Рейнхард, словно тень, метнулся к шефу. Положил руки на плечи и резко развернул Генриха к себе. Он не мог ответить рейхсфюреру никак иначе. Гейдрих приник к шее губами, покусывая нежную кожу, добрался до уха. Мочка уха была нещадно «растерзана» наступающими силами группенфюрера. Языком Райни провёл дорожку по дуге нижней челюсти и… остановился. Прежде чем слиться в крепком поцелуе, Рейнхард замер в нескольких сантиметрах от лица Генриха. Взгляд двух пар голубых глаз соединился. Рейнхард положил руку на затылок. Губы Гиммлера зашевелились, откуда-то из глубин сознания вырвалось хриплое «Прекратите». - О, ваше «прекратите» звучит, как «продолжайте», - Гейдрих ухмыльнулся и подмигнул. Ещё более крепкие объятия - Хайни и не пытался вырваться. Рейнхард умел держать паузу в нужный момент. Генрих чуть подался вперёд и открылся навстречу продолжительному поцелую. Слишком много сплелось в этом дьявольском танце языков. Так долго они не могли соединить свои тела в прекрасном вальсе страсти. Она выливалась каплями крови, с прокусанных губ. Генрих был слишком настойчив, проткнув клыком тонкую кожу. Такой приятный металлический привкус. Гейдрих подтолкнул Хайни к софе, на ощупь в полной темноте найти её немного затруднительно. Но привычные несколько шагов торопливыми движениями в едином порыве - и они рядом с ложем. А пальцы пытаются справиться с пуговицами. Райни отстраняется, чтобы дать раздеть себя полностью. Потом помогает справиться с остатками одежды Гиммлеру. Сдавленный стон срывается с губ Хайни, когда обнажённые тела соприкасаются. Райни заваливается спиной на софу и утягивает за собой Генриха. Руки блуждают по телу. Гиммлер исследует ртом грудь Гейдриха, рукой лаская сосок. Дорожка поцелуев спускается ниже, Хайни проводит языком вокруг пупка. Рейнхард приподнимается на локтях и выгибается навстречу ласкам. Гиммлер сползает на край софы, наклоняется и накрывает член губами, ласкает головку. Гейдрих кладёт руку на затылок и, легко надавливая, задаёт темп. Пальцы Генриха бегают по стволу, играя какую-то невероятную симфонию удовольствия на венах. Желание сжигает их тела. Рейнхард начинает хрипеть… и Хайни отстраняется. Нащупав позади ящик, он достаёт массажное масло. «Сегодня придётся использовать его для массажа внутренних полостей», - мелькнула, было, мысль у рейхсфюрера, но тут же растворилась. Обработав возбуждённый орган Рейнхарда, он провёл рукой по внутренней поверхности бедра. Хайни решает залезть на софу с другой стороны. Но Гейдрих его останавливает. Он хватает за руку Генриха, вырывает у него тюбик с маслом. Рейнхард встаёт, обходит Гиммлера так, что тот оказывается спиной к нему. Чуть нагнув Хайни, Райни сжимает его ягодицу. Взяв необходимое количество смазки, Рейнхард кидает тюбик в темноту, тот натыкается на какое-то препятствие и звучно падает. Аккуратно обработав вход подушечками, вводит палец, затем второй и третий. Несложные движения, и Хайни, едва сдерживающий стоны, разрывается от нахлынувшего возбуждения. Гейдрих возвращается на софу, а Гиммлер забирается на него сверху, задевая ногой что-то во мраке. Раздаётся шипение, но тут же прекращается. Рейнхард помогает Хайни оседлать его, раздвигает ягодицы и направляет свой член. Ещё немного, Генрих насаживается до конца. Начинает двигаться…находит нужный угол и увеличивает амплитуду. Руки Райни ложатся на талию, чтобы контролировать движения наездника. Рейнхард приподымается и покрывает шею и грудь Хайни поцелуями, прикусывает сосок, затем наклоняет голову и впивается горячими губами в рот Гиммлера. Тот отстраняется, наклоняется ближе, и будто пытается что-то разглядеть в темноте. Пальцы проскальзывают по лицу. Раздаётся смешок. Хайни подаётся вперёд и шепчет в ухо: «Мой милый палач, м-м-м, вы весь в крови.» Из разбитого носа кровь струится по подбородку. Гейдрих хмыкает: «В следующий раз, ш-ш-ш, будьте аккуратнее, господин… а-а… рейхсфюрер». Языком, слизывая кровь с лица Райни, Гиммлер вернулся к губам. Теперь поцелуй нежный и мягкий: Хайни извиняется. Генрих начинает двигаться активнее. Сфинктеры сжимают член. Несколько толчков, и Гейдрих на пределе. Его ногти впиваются в кожу, он начинает постанывать и с каждым движением насаживает Хайни всё сильнее и быстрее. Генрих закусывает губу, чтобы не застонать в голос. Ещё мгновение, Гейдрих замирает, с его губ срывается на вдохе: «Хайни», тело сводит судорогой. И вот наслаждение изливается в Генриха, наполняя его тёплой вязкой жидкостью. Гиммлер почти кончил, но Рейнхард останавливает его руку прежде, чем она ложится на пах. Райни сталкивает Генриха с себя, встаёт и поднимает Хайни на ноги. Он дрожит. Член пульсирует от прилившей к нему крови. Рейнхард прижимает Генриха к себе и шепчет прямо в ухо: «Я выживу для вас, я буду жить до тех пор, пока нужен вам. И вы запомните это обещание!» Он садится на колени, обхватывает губами яички, проводит рукой по всей длине напряжённого члена и сжимает его пальцами у основания. Хайни охает. Руки гладят Рейнхарда по голове, перебирают волосы. Райни проводит языком по головке, вбирает в себя пенис, помогая рукой. Хватает нескольких движений и оргазм фейерверком накрывает тело рейхсфюрера. Сперма изливается в рот Райни. Он облизывается, как чеширский кот. Встаёт, обнимает Хайни, и они вместе плетутся к софе. Она слишком узкая для двоих, но тела так сплетаются, что становятся единым целым в этот момент. Генрих кладёт голову на грудь Райни, и сон захватывает его в свои владенья.. Несколько спокойных часов вместе.***
Хайни проснулся от того, что нога затекла. Неудивительно, на ней лежала нижняя конечность Гейдриха. Пытаясь освободиться, Генрих свалился на пол. Рейнхард вскочил от резкого звука. Включили свет, стали собирать одежду. За окном - тьма. Самые тёмные часы перед рассветом. Флакон с маслом вернулся в ящик. К счастью, на тёмной обивке не было видно следов крови. Райни пошёл в душ. Гиммлер присел: нужно дождаться, когда Рейнхард освободит комнатку, примыкающую к кабинету. Тогда, в один из лучших моментов своей жизни, Генрих не знал, что Гейдриху не суждено сдержать обещание. Что смерть заберёт его так подло и так… досадно. Не знал, как будет вспоминать Рейнхарда, заглядывая в свой альбом с гербарием, и горькие слёзы будут стекать по щекам. Даже и не предполагал, что великая немецкая машина нацизма развалится под натиском советских рабочих. И… самому ему отпущено лишь несколько лет. Не знал. Но самое прекрасное, что каждая секунда сейчас может иметь смысл потому, что человек бывает способен пребывать в тусклом неведении. Генрих встал. - Рейнхард, подождите, я помогу вам отмыть лицо, там же нет зеркала, - и быстро зашагал к ванной комнате, которая, к слову, была не заперта.