The scars of your love

Нажимая на круглую черную кнопку звонка рядом с глухой темно-коричневой дверью, Мередит знал, что сейчас ему придется так плохо, как не было ни разу за пять лет, но был не слишком к этому готов. Они сняли этот дом почти сразу после того, как на вручении дипломов их деканы предложили обоим остаться при университете. Мередит принял это как должное, но Джона еще месяца три носило на розовых крыльях. На этой волне всепоглощающего энтузиазма они и выбрали себе первое взрослое, свое собственное обиталище. Оно было далековато от места работы, но при университете имелась охраняемая велосипедная стоянка, так что они не роптали. Года через три после того, как у Мередита появилась отлично оплачиваемая сверхсекретная подработка, они смогли выкупить дом и окончательно зажить, как заблагорассудится. Впрочем, весомый вклад Мередита в семейный бюджет не пресек поток добродушных издевательств; особенно его бесило звание Индианы Джонса от астрофизики, но Джону так заметно нравилось тормошить Мередита, что последний только терпеливо и чуть снисходительно вздыхал и послушно делал кислое лицо, с удовольствием слушая грубоватый смех Джона. В этом доме прошло десять лет, под завязку набитых невероятным счастьем. Еще пять лет Мередит приезжал сюда хорошо, если на выходные, и теперь ему казалось, что кнопка звонка, которую он сам поставил незадолго до отъезда, отрастила шипы, а дверь, из-за цвета которой они с Джоном чуть не подрались, вот-вот сердито зашипит на него. Дверь, однако, не зашипела, зато наконец открылась. Глаза Джона распахнулись именно так, как раз пятьсот представлял себе Мередит. Сердце ухнуло вниз, вверх, беспомощно дернулось куда-то в сторону, на секунду показалось, что во всех множественных вселенных остались только он и Джон, а потом кто-то деликатно кашлянул слева от него. - Джон, - сказал Мередит даже вполне слышно. - Мередит, - сказал Джон, опуская рукава бледно-голубой мятой рубашки. - Простите, я не ждал гостей. Проходите. Мередит механически перешагнул порог, забыв, что с ним дама, которых принято пропускать вперед. Джон еле заметно поднял бровь, но Элизабет если и была недовольна, то никак недовольства не проявила и протянула Джону руку, улыбаясь. - Доктор Шеппард, я доктор Элизабет Вейр. Мы с доктором МакКеем хотели бы поговорить с вами, если не возражаете. Джон ухмыльнулся и искоса посмотрел на Мередита, пожимая ей руку. - Слишком много докторов на квадратный дюйм текста, вам не кажется? Совсем не изменился, подумал Мередит, разглядывая его, такой же спокойный и устойчивый, как старое здоровое дерево. Как будто и не скучал совсем. Да, у него же тут была своя жизнь, студенты, лекции, конференции – все, что раньше они делили на двоих. - Доктор МакКей, - вот теперь Элизабет была недовольна, хотя это было заметно только давно знакомому с ней человеку вроде Мередита, - может быть, вы изложите суть вопроса? Мередит выдохнул и уже занес ногу, чтобы провести всех в гостиную, но замер и посмотрел на Джона. Кто знает, может быть, он неправильно истолковал на первый взгляд радостный огонек в глазах Джона и его тут больше не считают полноправным хозяином. Джон молча вытянул руку в сторону двери гостиной. Не глядя по сторонам, Мередит быстро прошел к дивану, Элизабет села рядом с ним, Джон – в кресло напротив, по другую сторону круглого стеклянного столика. - То, что мы хотим тебе рассказать, - начал Мередит, не в силах поддерживать деловой тон, заданный Элизабет: и так от всего этого мутило, - секретно. - Джон фыркнул и извинился, не глядя на Мередита. - Поэтому ты должен подписать неразглашение... Да ты сам все знаешь. Пожалуй, деловой тон был бы лучше, чем это позорное отступление. Мередит, совсем помрачнев, подтолкнул бумаги и ручку к Джону, едва успевшему поймать их, прежде чем они соскользнули с гладкой столешницы. Он быстро пробежал бумаги глазами, молча поставил свою закорючку и вопросительно перевел взгляд с Мередита на Элизабет и обратно, наклонившись вперед и упершись локтями в колени. - Элизабет, расскажи ему в общих чертах, - буркнул Мередит. Она посмотрела на него, прищурившись, но начала рассказ про проект «Звездные Врата», а Мередит откинулся на спинку дивана и уставился на переплетенные пальцы Джона. Нет, что будет так плохо, он не ожидал совсем. Джон внимательно слушал Элизабет, а Мередит методично растравлял себя, вспоминая эти триумфальные для него пять лет и то, что вдруг сделало их такими мучительными. Джон возился со своей докторской дольше, чем Мередит с двумя: его научнику постоянно что-то не нравилось, Джон часто ходил донельзя расстроенный, пару раз даже совсем отчаивался, и только психологические и физические тычки Мередита и его неизменное присутствие рядом помогли ему довести дело до победного конца. На его защиту Мередит не пошел – никогда в жизни так сильно не волновался, – ждал его, сидя на траве перед корпусом и кусая пальцы. Джон вышел из высоких дверей бледный, на негнущихся ногах и повалился рядом с Мередитом, как был, в строгом черном костюме – от такого Джона Мередита всегда страшно вело – и слишком сильно затянутом галстуке, который Мередит тут же бросился развязывать. Студенты и преподаватели, проходившие мимо, прятали улыбки, бросая на них беглые взгляды: к тому, что они постоянно вдвоем, в университете и кампусе привыкли за считанные недели и скоро даже судачить перестали. - Все, - хрипло выдохнул Джон, глядя на Мередита из-под ресниц, - мы с тобой теперь почти ровня. - Дурак ты, доктор Шеппард, - ласково сказал Мередит и уложил его голову себе на колени. На восстановление душевного равновесия Джону потребовалась неделя, и это была без преувеличения одна из лучших недель в жизни Мередита: Джон, хвостом ходящий за ним, постоянно заглядывающий в лицо, готовый целыми днями лежать в обнимку на диване и буквально евший из рук, был одной из его любимейших разновидностей Джона. Джон действительно приуменьшил свое значение: по крайней мере в плане отношения к ним студентов и коллег-профессоров они были равны. Мередита больше любили преподаватели, Джона – студенты, но и те, и другие одинаково уважали обоих, так что они шли голова в голову. Со временем подработка Мередита стала отнимать все больше времени, и он решил перейти на положение очень востребованного, но все-таки почасовика, а Джон, наоборот, вбухивал в преподавание всего себя. Это не всегда нравилось Мередиту, считавшему, что глупо останавливаться на достигнутом, когда есть ресурсы двигаться дальше, но таков был Джон: ввязавшись во что-то, он отдавался делу полностью, пока не исчерпывал все его возможности до последней. Наверно, именно за это Мередит любил его сильнее всего: он так же без остатка, раз и навсегда отдался Мередиту, с каждым прожитым вместе годом доверяя ему все безраздельнее, хотя это было уже трудно представить, пропитываясь Мередитом, врастая в него. Мередит был бы самым большим вруном на свете, если бы рискнул утверждать, что ему это не нравится. Его только немного тревожило, что в один прекрасный день возможности самого Джона могут закончиться раньше. Так или иначе, однажды Джон пришел домой, швырнул портфель через всю прихожую, повернулся к Мередиту и развел руки в стороны, улыбаясь до ушей, словно предлагая оценить обновку. - Что? - наконец подозрительно спросил Мередит, не найдя существенных отличий от утреннего состояния Джона. Джон заливисто засмеялся. - Мюррей уходит на пенсию. Мне предложили кафедру! Даже спустя почти десять лет Мередит не переставал удивляться своей способности чувствовать счастье Джона так же остро, как свое собственное. Наверно, именно она делала их ночи такими неописуемыми. - А ты, конечно, даже не подумал потомить их и сразу согласился. Джон просто обхватил его руками за шею, чуть не задушив. Через неделю после этого Мередита вызвали под Гору и сказали, что он нужен им в Колорадо на постоянной основе. Врата капризничали, гоа'улды приободрились, джаффа волновались, да вдобавок ЗВ-1 наконец нашли свой затерянный город, преспокойно спящий подо льдами Антарктиды, – Элизабет не справлялась со всем в одиночку. Мередиту было предложено взять на себя часть про город. Это было то самое – двигаться дальше, задействуя новые ресурсы. Его не волновало, что с научной жизнью можно попрощаться – перед ним открывались такие горизонты, о которых его коллеги с километровыми списками публикаций даже не мечтали, даже додуматься не смогли бы никогда. Он видел снимки, слышал бесновавшегося от восторга Джексона, и это не говоря уже о том, что заправлять этим праздником жизни будет он сам. Мередит подписал согласие недрогнувшей рукой, почти задыхаясь и ничего не слыша от шума крови в ушах, и только постфактум, спохватившись, потребовал себе два месяца, чтобы доделать дела и полностью освободиться для новой миссии. Как сказать о новой должности Джону, он не представлял себе даже в общих чертах и возвращался домой с таким тяжелым сердцем, что пару раз в самолете у него начинали дрожать губы. Он позвонил Джону из аэропорта, и тот встретил его на крыльце, нарочито медленно, притворно неохотно поднявшись со ступенек, когда Мередит вылез из такси. Джон давно смирился с его постоянными отлучками, и Мередит улетал с каждым разом все спокойнее, уже в такси начиная думать о возвращении и о том, как Джон нехотя встанет ему навстречу. Мередит посмотрел на плохо скрывающего радость Джона и понял, что на психологическую подготовку к разговору уйдет больше времени, чем он рассчитывал. Первый месяц Мередит потратил на отсоединение проводков, соединявших его с жизнью, которую он собирался оставить. Делать это надо было осторожно, чтобы Джон ничего не заметил или хотя бы не посчитал странным. Мередиту было противно от самого себя; по-хорошему, начать надо было с самого тяжелого – с объяснения с Джоном, но Мередит никак не мог придумать достойное начало разговора, а время утекало быстро и скоро его совсем не осталось бы на затяжные бумажные дела. То ли Мередит качественно шифровался, то ли Джон просто не присматривался, но их жизнь ничуть не изменилась, если не брать в расчет постоянные перепады настроения Мередита, которые он, впрочем, старательно прятал под внешним спокойствием. От черного уныния он переходил к нездоровой оживленности, желанию вывалить все на Джона, не выбирая выражений. Иногда накатывала уверенность, что ничего плохого не случится, Джон поймет и примет все спокойно: в конце концов, Мередит не на другую планету собирался улетать. У Джона, все еще страдавшего вещизмом в запущенной форме, накопилось достаточно мелочей и не очень мелочей, связанных с Мередитом, чтобы протянуть без него самого довольно долго. Мередиту, уже не испытывавшему такой неприязни к не рабочим воспоминаниям, по крайней мере, некоторым, часто казалось, что про Джона он знает больше, чем про обогащение урана или нуль-транспортировку. Он вспоминал, с каким трудом Джон просыпается, если еще темно: каждый раз, когда Мередит возвращался после очередной отлучки, Джон жаловался, что без него постоянно просыпает; вспоминал, как то и дело выдергивал из-под носа у зачитавшегося чем-нибудь Джона миску с разноцветными рисовыми колечками, на которые его желудок реагировал крайне неординарно; как не глядя вытаскивал из-под диванной подушки пульт от телевизора, который Джон постоянно туда засовывал, неизменно забывал об этом, а потом с горестными возгласами искал по всему дому. От подобных воспоминаний уверенность мгновенно сконфуженно съеживалась и исчезала. На исходе первого месяца Мередит больше не смог выносить бесконечные предположения о том, что будет, если он уедет и если останется, все настойчивее осаждавшие его мозг. Он подождал, пока Джон закончит готовиться к завтрашней лекции, и сел рядом с ним за его стол. Джон привычно привалился к нему плечом, складывая распечатки в аккуратную стопку. - Ты чего? - спросил он. Мередит сделал такой глубокий вдох, что зазвенело в ушах. - Мне надо с тобой поговорить. Разговор неприятный, так что если завтра тебе нужно особенно хорошее настроение, можем отложить. Джон искоса посмотрел на него, сунул бумаги в портфель и повернулся к Мередиту. - Внимательно тебя слушаю. Мередит потратил на заикания и пыхтение намного меньше времени, чем планировал, но это почему-то не воспринималось как отрадное достижение. - Я не знаю, как долго это продлится, - признался он в заключение. - Может, нам удастся переделать все дела за месяц, но я в этом сомневаюсь. Скорее всего, на все – если, конечно, делать все как полагается – уйдет несколько лет, - Мередит попытался улыбнуться. - Так что, может быть, я еще успею перетащить тебя к себе под бок, если тебе к тому времени надоест твоя совятня. Притихший Джон поднял на него задумчивый взгляд, и Мередит простился с последними жалкими крохами уверенности в благополучном для всех исходе. Он вдруг понял, что кафедра надоест Джону еще очень не скоро; скорее всего, он вообще всю жизнь проторчит там, и даже если его почему-то откровенно попрут оттуда, сопротивляться он будет куда отчаяннее, чем его предшественник. Он понял, что Джон изо всех сил старается не чувствовать себя уязвленным тем, что Мередит единолично принял решение, касающееся их обоих, но получается не очень. Он понял, что если Джон сейчас сделает нарочито веселое, фальшиво спокойное или неподдельно горестное лицо и скажет что-нибудь бравурное, дежурное или огорченное соответственно, Мередит позвонит под Гору и попросит порвать и сжечь все, на чем стоит его подпись. Джон покусал губу и спросил: - Когда ты улетаешь? Этот вариант оказался еще хуже. - Через месяц. Джон вздохнул. - Хорошо, успеешь еще раз съездить со мной к Салли. - Джон... - Мер, - Джон встал, прошелся по комнате, снова сел и потер щеку. - Я знаю, что такой шанс выпадает раз в жизни, что для тебя это страшно важно, я восхищен тем, как мало времени тебе понадобилось, чтобы решиться на этот разговор. И еще я знаю, что тебе даже в голову не пришло уговаривать меня бросить все и поехать с тобой, и ты не представляешь, как я ценю это, - он улыбнулся, широко, по-хорошему, придвинулся к Мередиту и уперся ладонями ему в колени. - Ты правда думал, что я смогу тебя отговаривать, когда у тебя так блестят глаза? Мередит вцепился в его руки, и Джон терпеливо вздохнул. - Я очень хочу, чтобы ты перестал терзаться и спокойно улетел навстречу делу всей твоей жизни, - сказал он, мягко выкрутился из пальцев Мередита и взял его за плечи. - Но если ты не будешь звонить мне каждую неделю, я скажу твоим студентам, что шайеннцы взяли тебя в заложники, и выпутывайтесь, как хотите. Мередит продолжал молча смотреть на него, и Джон нахмурился. - Ну что, Мер? - спросил он и чуть встряхнул Мередита. - Слишком просто? Мне разбить твой ноутбук и потребовать остаться? Поставить перед выбором – твой большой-большой секрет или я? Поиграть в униженного и оскорбленного? Неужели так нужно озвучивать, что я уже сейчас скучаю по тебе? - Я буду звонить тебе каждый день, - сдавленно сказал Мередит, и Джон облегченно выдохнул. - Вот только не надо экзальтации, - велел он, встал и потянул за собой Мередита. - И не вздумай чувствовать себя виноватым. Я очень рад за тебя. Это «за тебя» ранило, пожалуй, сильнее, чем все упреки и осуждающее молчание, возможные и уместные в данном случае: слишком долго в их с Джоном речи почти не было личных местоимений единственного числа. Весь месяц Мередит не мог отделаться от ощущения, что его сильно ударили по голове или что у него проблемы с опорно-двигательным аппаратом. Коллеги, с которыми он еще иногда пересекался, посмеиваясь, замечали, что уход из университета не пошел ему на пользу, слишком рассеянным он стал. Мередит бледно улыбался и с трудом вписывался в очередной поворот. Эта заторможенность, неповоротливость, как будто его обложили ватой в несколько слоев, бесила до невозможности, а вылазка к тете Салли, которые они с Джоном предпринимали каждые полгода, пугала до судорог. Опасения подтвердились: как только Мередит вышел из вагона и она посмотрела ему в глаза, чуть прищурившись, он понял, что рассказывать придется только факты – справедливо судить о его состоянии она может уже сейчас. Мередит почти сразу утащил Джона на речку, сделав вид, что его обуяло ребячливое настроение, но вечером его встретил все тот же оценивающий холодноватый взгляд прозрачных нестареющих глаз. Отчаянно зевающий и виновато посмеивающийся Джон в два счета умял ужин и ушел спать, и Мередит заставил себя посмотреть на непривычно тихую тетю. - Какой отвратительный, отвратительный из тебя притворщик, - сказала она, помолчав, и опустила глаза. - Никогда бы не подумала, что Джон окажется лучшим актером. Мне даже на секунду показалось, что он ничего не знает. Что такого он сделал, что ты его бросил? И какого черта, в таком случае, вы приперлись вместе? Мередит так изумился, что невольно прыснул. Тетя Салли ошибалась редко, но фатально. - Я его не бросал, - заявил Мередит, и она недоверчиво подняла бровь. - Просто уезжаю надолго. - Куда? - поинтересовалась она как ни в чем не бывало, тут же светлея лицом, и Мередит почувствовал, как немного отлегло от сердца. Он рассказал тете, что мог, и она долго молчала, водя пальцем по краю чашки. - А так ли надо ехать, если эта перспектива не приносит радости ни тебе, ни ему? - наконец негромко, в никуда спросила она. Мередит устало прикрыл глаза. Что ответить ей, он не знал, он знал только, что если ему все-таки удастся уехать, все будет нормально. У него снова появится четкая цель, и жить станет легко и приятно, как раньше, немного грустно, потому что Джона не будет рядом, но часто жизнь вообще штука довольно невеселая. Подумаешь, останется пара едва заметных шрамов на душе. Они это переживут. Ночь перед отъездом Мередита они пролежали, крепко обнявшись, неглубоко засыпая и почти сразу просыпаясь и крепче сжимая руки. Когда зазвонил ненужный будильник, Мередит уже готов был плюнуть на все и остаться, но Джон слез с кровати без своих обычных полушутливых жалоб, и Мередит стиснул зубы. Они молча позавтракали, почти не глядя друг на друга, и Джон отнес сумки Мередита к такси, спокойно обнял его, сказал: «Люблю тебя» и ушел в дом. Странно, но этого хватило, чтобы Мередит ни разу за всю дорогу не вытер глаза. Следующие пять лет прошли вполне сносно, по крайней мере для Мередита. Он приезжал домой два-три раза в месяц, звонил Джону при каждой возможности, а Джон ни разу не проявил неудовольствия, снова и снова провожая Мередита до машины. Мередит полагал, что знает Джона достаточно хорошо, чтобы поверить в то, что Джон не сердится и скучает в меру. В конце концов, Джон неизменно отыгрывался на нем за отсутствие, заставляя его делать все, что Джон хотел, умудряясь обставить все так, как будто Мередит сам затеял поездку в новый парк аттракционов в пригороде с каким-то особенно мудреным чертовым колесом или решил провести ночь в жутком мотеле с невероятно скрипучей брыкающейся кроватью. Может быть, такое поведение Джона стало причиной того, что однажды утром Мередит проснулся и понял, что уже месяц не звонил Джону. Это был самый горячий месяц за весь период работы Мередита на шайеннцев: его то и дело отрывали от изучения материалов, которые они с Джексоном вытащили из базы данных Древних, наполовину сохранившейся и чрезвычайно запутанной, и втягивали во всякие бесполезные дипломатические авантюры: Элизабет почему-то решила, что один его вид успокоит до сих пор с сомнением относящихся к тау'ри джаффа и их союзников. Судя по тому, что Мередит не завалил ни одной миссии, она была права, но он все равно страшно раздражался, каждый раз по возвращении обнаруживая, что торопыга Джексон опять сбил график исследования письмен Древних, в которых, кстати, все чаще попадались такие интересные, многообещающие кусочки, что Мередит и Джексон не спали по несколько суток, безуспешно гоняя друг друга за кофе – ни одному не хотелось отрываться от экранов ноутбуков. Бессонные ночи и балансирование на грани голодного обморока не прошли даром, они очень продвинулись, и самолюбие Мередита, бегущего к телефону, слабо дернулось, пытаясь оправдать его перед самим собой. Если исследованию не помешают и оно не зайдет в тупик само, это будет настоящая сенсация, пусть и строго засекреченная – нужные люди будут знать, кому они обязаны небывалым научным прорывом. Да и почему, скажите на милость, Мередит, пять лет в поте лица разгребавший межпланетные авгиевы конюшни, должен оправдываться перед Джоном, все это время из уютного кресла или с удобной кафедры разглагольствовавшим перед юными лоботрясами? При желании Мередит мог придумать столько убедительных оправданий, что их хватило бы, чтобы отмазать весь комплекс за любой проступок перед лицом всего мирового сообщества. Вот только желания не было; Мередит шел к телефону и упрашивал все существующие силы, влияющие на человеческую жизнь, чтобы Джон хотя бы взял трубку, когда определитель не определит номер звонящего. Мередит четыре раза позвонил на стационарный телефон – нет ответа, потом на мобильный – отключен. Усилием воли Мередит не поддался панике и вспомнил, что сегодня среда, у Джона лекции и консультации допоздна, но работать все равно не смог и с трудом дождался вечера. Гудки казались особенно мерзкими, насмешливыми, они вытягивали из Мередита нервы, наматывали на мембрану и заставляли болезненно дрожать от каждого щелчка помех. Наконец раздался особенно громкий щелчок, и Мередит выдохнул. - У меня все окей, Мер, - голос Джона звучал спокойно, даже весело, разве что он слегка задыхался – как будто бежал к телефону из другой комнаты, вот и все. - Ну ты загулял! Береги печень, старик, я тебя умоляю. Он говорил что-то про университет и своих студентов, которые приходят к ним домой, топчут их ковры и пьют из их чашек, так что Мередит правильно сделал, что так долго не проявлялся: Джон хотя бы смог немножко поделать свою работу, не опасаясь укоряющего молчания на том конце провода. Мередит рассеянно слушал, похохатывал, а повесив трубку, пошел к Элизабет и сказал, что ему в команду нужен математик, прямо сейчас, немедленно, иначе ничего из его программы не выйдет, и он совершенно случайно знает отличного специалиста, которому можно доверять и который точно согласится участвовать в этом бедламе. Голос Мередита звучал так же, как голос Джона, но Элизабет распахнула глаза и испуганно кивнула. Три дня спустя они стояли перед глухой темно-коричневой дверью и Мередит жал на круглую черную кнопку звонка, осознавая, как истосковался по этому дому. Элизабет закончила рассказ и вопросительно уставилась на Джона. Тот долго переводил взгляд округлившихся глаз с нее на Мередита и обратно, а потом охнул и засмеялся, ероша волосы. - Ну, знаете ли, - сказал он хрипловатым от смеха голосом. - С таким я еще не сталкивался. И что, эти ваши Врата... далеко бьют? - Дальше, чем ты можешь представить, - автоматически ответил Мередит, невольно воодушевляясь при воспоминании о проделанной работе, и тут же сник и пробормотал: - Если у нас все получится, конечно. Джон уперся локтями в колени и подался вперед. - Что ж, Мередит, самое время похвастаться своими достижениями. Мередит дернулся и вскинул голову. Мгновенно повисшее напряжение разорвал писк мобильника, Элизабет вскочила, извинилась, кивнула Джону и вышла из комнаты. Хлопнула входная дверь. Джон задумчиво посмотрел ей вслед, а потом перевел взгляд на Мередита и ласково улыбнулся. От этой улыбки давно натягивающаяся у Мередита внутри струна со звоном порвалась, больно хлестнув по сердцу. Он резко встал и вышел на веранду. Элизабет как раз заканчивала разговор. - Джаффа, - коротко сказала она, захлопывая крышку телефона. Мередит кивнул. - Возвращайся. Элизабет удивлено подняла брови. - А ты? - Я останусь, - он прищурился на солнце. - Помогу ему уладить земные дела и привезу его через пару недель. - Ты оптимистично смотришь в будущее, - с сомнением сказала она. - Не слишком ли? Глаза начали слезиться, и Мередит опустил взгляд на Элизабет. По ее лицу запрыгали черные светящиеся точки, и он потер лицо руками. - Если он не согласится, улаживать дела придется мне – под Горой. Элизабет пытливо посмотрела на него, а потом резко опустила глаза, как будто прочитала что-то по его лицу. - Совершенно случайно, значит, знаешь, - едва слышно пробормотала она. Мередит нетерпеливо пожал плечами. - Что есть наша жизнь, как не череда случайностей? Элизабет как будто неосознанно повторила движение Мередита, одернула пиджак и спустилась на одну ступеньку. - Будем надеяться, что твоя обычная сила убеждения не откажет тебе и на этот раз. - Я позвоню, - бросил Мередит через плечо и юркнул в дом. Джон сидел в той же позе, в которой Мередит оставил его. - Доктора Вейр срочно вызвали, она извиняется и не прощается, - официальным тоном сказал Мередит и наконец нормально огляделся. Здесь ничего не изменилось, даже фотографии на полочке, которые обычно внимательная к мелочам Элизабет почему-то не заметила, стояли на своих обычных местах, и Мередиту стало легче: он боялся, что многое забыл. На кресле лежал огромный серый свитер. Мередит подошел и взял его в руки, погладил пушистые нитки. - Все еще носишь его? Джон улыбнулся и откинулся на спинку кресла, разглядывая Мередита. - Вообще-то это уже его сын. Или младший брат. - Она продолжает присылать их. - Каждый год. - Я не замечал. - У нас было, чем заняться помимо демонстрации свежесвязанных свитеров. Мередит тщетно искал в его голосе обвиняющие нотки – их не было, была только робкая, вопрошающая радость – надежда, что одиночество кончилось. - Так что ты все-таки думаешь об этом? - спросил Мередит, кивая на подписанные бумаги, просто чтобы занять Джона и выиграть время на продумывание операции «Прости меня, я последняя сволочь». Прежде чем Джон успел что-то сказать, их снова прервали – кто-то позвонил в дверь. Джон бросил взгляд на часы, ахнул и вскочил. - Это те самые парнокопытные, про которых я тебе говорил, - сказал он и быстро пошел к двери. - Я быстро. В открытую дверь немедленно ворвался радостный хор, постепенно умолкший, когда три мальчика и смутно знакомая Мередиту девочка уставились поверх плеча – а один мальчик поверх головы – Джона на Мередита. - Здравствуйте, доктор МакКей, - первой опомнилась девочка, и Мередит вежливо улыбнулся и махнул рукой. Девочка робко посмотрела на Джона. - Мы в другой раз зайдем, ладно, профессор? Джон кивнул, не оглянувшись. - Спасибо, Мэри. Я вам позвоню. Мэри бросила еще один странный взгляд на Мередита, и он вдруг понял, что все еще держит в руках свитер Джона. Ретироваться было поздно, но никто ничего не сказал, и Мередит только сжал губы. Джон тщательно запер дверь и прислонился к ней, повернувшись к Мередиту и улыбнувшись. Мередит уложил свитер на кресло и пробормотал: - Я ее откуда-то знаю. - На первом курсе она ходила на твои семинары по теории относительности, - Джон тихонько засмеялся. - Ты ей до сих пор очень нравишься. Мередит криво усмехнулся, не поднимая глаз, а в следующую секунду Джон уже обнимал его так крепко, что трудно было дышать. Хотя вполне возможно, что в этом был виноват запах Джона, который Мередит знал лучше, чем свой собственный, но слишком долго не чувствовал; или его неожиданно горячие губы, неловко прижавшиеся к шее Мередита чуть выше воротничка рубашки; или даже его вездесущие волосы, хотя Мередит по собственной воле с размаху ткнулся в них носом. - Представляешь, мне ты тоже до сих пор нравишься, - глухо сказал Джон, и Мередит обхватил его за талию, ставшую, как ему показалось, еще тоньше. Они стояли так очень долго, а потом Джон отстранился ровно настолько, чтобы посмотреть Мередиту в глаза, и тревожно спросил: - Ты здоров? Ты просто был занят или что-то случилось? Господи, нельзя быть таким понимающим, панически подумал Мередит, заставляя себя улыбнуться и мягко кивнуть. Когда Джон коснулся губами его губ, жжение в глазах стало нестерпимым, Мередит зажмурился, но слезы все равно пролезли между век. - Ничего, - прошептал Джон, когда слезинка доползла до его носа, вжатого в щеку Мередита. - Все хорошо, Мер. Главное, ты вернулся. Да еще и остался, ты ведь останешься на ночь? - Прости меня, - невпопад выпалил Мередит, утыкаясь подбородком Джону в плечо. - Не надо, - попросил Джон. - Или это отрицательный ответ на мой последний вопрос? - Господи, нет! - прошептал Мередит. - Конечно, нет! Об официальной цели визита Мередита они больше не заговаривали. Не меньше часа они просто молча лежали в обнимку на диване, потом Джон потащил Мередита обедать, и они долго сидели за столом, и Мередит то и дело проводил ладонью по светлой в мелкий цветочек скатерти, словно убеждаясь, что все это на самом деле. Потом Мередит смотрел, как Джон моет посуду, и думал, что это за холодный липкий ком засел в груди, аккурат между легкими, мешая чувству счастья стать абсолютным и иногда, когда Джон делал особенно знакомое движение или через плечо улыбался Мередиту, подкатывая к горлу. Может быть, снова слезы, может быть, Джон опять положил слишком много масла в макароны, а может, это было отвращение к себе – за то, что никак не получается открыть рот и начать разговор, который все исправит. Джон потянул с вешалки полотенце, и Мередит не выдержал. - Ты скучал сильнее, чем я ожидал. Джон хмыкнул, не оборачиваясь. - Не уверен, что хочу говорить об этом. - В саду растет вяз. Судя по коре, ему лет пять. - Переформулирую. Не уверен, что хочу, чтобы ты заставлял себя говорить об этом. Главное, что ты ушел не насовсем. Мередит внимательно посмотрел на Джона. Горка вытертой посуды росла стремительно, как всегда; пальцы, отправляющие чайные ложечки в ящик, не дрожали; Джон даже начал тихонько напевать, но у Мередита словно спались легкие. Он опустил голову, осторожно выдохнул и сказал: - Джон, хватит. Чашка, сунутая в буфет, истерически звякнула о блюдце. - Месяц, Мер, - Джон аккуратно положил ладони на край раковины. - Конечно, я не думал, что ты про меня забыл, и не думаю, что вспомнил, только когда вам зачем-то понадобился математик. Просто весь этот месяц мне в голову лезло черт-те что – твоих скупых намеков хватило, чтобы эта твоя Гора стала для меня худшим местом на Земле. - Он повернулся к Мередиту, несколько секунд смотрел на него, а потом сел напротив и сложил руки на столе. - Я не хочу сердиться на тебя, но все равно сержусь. Мне противна моя реакция на все это, но я ничего не могу поделать. - Ты простишь меня? - спросил Мередит. Джон покачал головой. - Ты ни в чем не виноват. Я вообще не хотел, чтобы ты что-то заметил, но из меня актер, как из медведя балерина. - Тетя Салли придерживается прямо противоположного мнения, - тихо сказал Мередит, и Джон фыркнул, помолчал и продолжил: - Знаешь, что меня убивает? Мне не на что дуться. Ты предупредил, что меня ждет, я согласился. По-хорошему, я должен извиниться перед тобой за эту сцену. - Ты несешь бред, - сухо перебил Мередит. - Достаточно. Хочешь – наори на меня, но вот этого не надо. Джон долго смотрел на него, непонятно блестя глазами. - Всегда восхищался результативностью твоего метода кнута, - сказал он наконец. - Теперь вообще преклоняюсь перед ним. Но я, пожалуй, сделаю вид, что очень сержусь, и посмотрю, какие меры будут приняты в рамках пряника. Мередит зажмурился, открыл глаза, встал и сжал плечи Джона. - Ненамного менее агрессивные. Когда они отцепились друг от друга несколько часов спустя, Джон сказал прерывающимся голосом, пытаясь отдышаться: - Больше не оставляй меня так надолго, а то мои старые кости могут не выдержать повторения такого. Мередит обхватил его за талию и подтащил к себе. - Не могу не отметить, что возраст идет на пользу твоим костям. - Тебе-то откуда знать? - спросил Джон, фыркая и устраивась головой у него на плече. - Ты, небось, забыл даже, что у нас скоро двадцать первая годовщина. Мередит легонько шлепнул его. - Двадцатая, дорогой профессор. Кому, как не мне, быть в этом доме главным хранителем воспоминаний, когда ты даже этого не помнишь. Джон уткнулся носом ему в ключицу. - Экзамен сдан. Они полежали молча. Ресницы Джона щекотали кожу Мередита, медленно опускаясь и сразу резко взлетая – он боролся со сном. Мередит запустил пальцы ему в волосы и осторожно сказал: - Ты мне так и не ответил, что думаешь об этом. Имей в виду, я не давлю, просто хочу знать. - Господи, Мер, я почти двадцать лет прекрасно жил без кафедры, - сонно сказал Джон. - Тебя я не видел и не слышал месяц, и у меня такое ощущение, что я добровольно даром отдал все свои органы. - Мне вообще-то не нужен математик, - пробормотал Мередит, не уверенный, стоило ли говорить это. - Я просто... - Ооо, ты правда думал, что я этого еще не понял? - досадливо выпалил Джон, приподнимаясь на локте и протирая глаза. - Ты просто вдруг подумал, что можешь еще раз забыть мне позвонить, и испугался, что если я и прощу тебя в первый раз, во второй могу заартачиться. Я тебя тоже люблю, давай спать, а? - Джон... - начал Мередит, и Джон совсем проснулся и сел, заворачиваясь в одеяло, стащенное с Мередита. - Мер, - сказал он, внимательно глядя Мередиту в глаза, - понимаешь, я... Не знаю, к чему приведет твоя нынешняя работа, я так понял, к чему-то глобальному и потенциально опасному. Так вот, - он посмотрел в потолок и усмехнулся как-то недоверчиво, - я, конечно, не могу себе это представить, но если ты вдруг не вернешься... в смысле, совсем... - он потряс головой, не отрывая взгляда от люстры, - я же все равно буду тебя ждать. Что уж говорить о какой-то месячной заминке. Ну, подуюсь для приличия, и все. Понял? И не о чем больше говорить. Я просто не смогу по-другому, что бы ты ни сделал. Мередит ничего не ответил, только потянул Джона на себя. Джон успокоенно улыбнулся и вдруг нахмурился: - А это ничего, что мы... мы? Мередит пожал плечами. - Ты же не военный. Джон кивнул, снова зарылся лицом в подушку рядом с головой Мередита и совсем скоро уснул, мягко посапывая. Мередит смотрел на поблескивающую в слабом уличном свете люстру и думал, что шрамы у них, конечно, останутся, несмотря на заверения Джона в обратном, и будет их еще немало, но это все не страшно; страшно то, что единственную рану, которая никогда не зарубцуется, могут нанести друг другу только они сами. Впрочем, Мередит собирался сделать все, чтобы сюда не вмешались не зависящие от него обстоятельства. А шрамы – это, в конце концов, такая же кожа, только нежнее.