Грязнокровка. Тень луны

      Мистер и миссис Пейшенс проживали в доме номер двадцать семь по Холлоу-роад, и их соседи всегда с гордостью заявляли, что они, слава богу, абсолютно нормальные люди. Уж от кого-кого, а от них никак нельзя было ожидать, чтобы они попали в странную или загадочную ситуацию. Мистер и миссис Пейшенс весьма неодобрительно относились к мнительным людям и жаждали приключений, хотя с двумя малолетними детьми совершать подвиги оказалось слишком трудно и даже невозможно.       Мистер Пейшенс, по причине отсутствия хорошего образования, работал грузчиком в мебельной компании в Сент-Айвс (FC St Ives), где и проживала семья Пейшенс. И оттого этот мужчина, по природе своей очень высокий и белокурый, имел массивный разворот плеч и мощные руки. Вот только эти самые мощные руки не всегда доходили до бритья - частенько на лице красовалась неопрятная щетина.       Что же касается миссис Пейшенс, работающей лаборантом-биологом в университете, то она, также как и муж, не обладала худощавым телом и с самого детства была несколько полновата. И, ко всем прочим недостаткам, заставлявшим её смущённо краснеть, всё её лицо покрывала россыпь медных веснушек, которые она скрывала с помощью профессиональной косметики, еле вмещающейся в специально купленный для этого шкаф. От рыжего цвета излишне кудрявых волос миссис Пейшенс принципиально избавляться не стала.       Детей в семье Пейшенс двое и обе девочки. Старшая, Сильвия, росла точной копией матери, не считая тощей фигуры, являющейся результатом излишнего контроля метерью питания четырнадцатилетней девочки. В остальном Сильвия такая же, как мать: рыжая и кудрявая. С тем же впалым носом и несколько оттопыренными ушами. Она играла в школьном театре и, что ей нравилось много больше, писала маленькие пьесы для него.       Младшая, Медисон, имела совершенно невероятный для своей семьи каштановый цвет волос, которые тоже страшно вились, зрительно увеличивая голову в несколько раз. В свои почти двенадцать лет Медисон немножко понимала по-французски и, переводя незнакомые фразы в онлайн-переводчике, могла читать любимые детские сказки на французском.       Родительская любовь к приключениям весьма искажённо передалась Сильвии в виде развитой фантазии, которую она вкладывала в написание пьес. А Медисон, напротив, с годами становилась образчиком идеала соседей, весьма неодобрительно относившихся к любым странностям, загадкам и прочим глупостям.       В семье Пейшенс царили мир и покой, прерывавшийся всего пару раз за прошедший месяц, когда школьные друзья Сильвии, в кои-то веке уговорившие её сыграть с ними в футбол и разбившие окно школьной кухни, и когда хулиганы задирали Медисон, что случалось достаточно часто. И с каждым разом Медисон замыкалась в себе всё больше и больше.       Никакие разговоры с родителями хулиганов не приносили результата: свору возглавлял Эдриан (или просто Эдди, как его звали друзья), сын мистера Болмирта, хозяина торговой сети, реализующей товар со складов мебельной компании Сент-Айвс, в которой работал Норман Пейшенс. Эдди являлся не только единственным сыном, но и вообще единственным ребёнком состоятельных Болмиртов, а потому был совершенно избалован любящими родителями. И он, будучи младше Медисон на два года, с лёгкостью уходил от наказания.       Утренняя прохлада сошла, на улице становилось жарче. Майский денёк обещал тёплый лёгкий ветерок и много солнца. В эту пятницу Норман Пейшенс не работал ввиду перевыполнения плана за прошедшие несколько дней, а проводил время за просмотром повторов бейсбольных матчей, которые пропустил из-за усталости от той же работы. Он завтракал за телевизором поджаренным беконом и картошкой и несколько раз чуть не пролил поостывший кофе. Жена и дети давно ушли на работу и в школу, поэтому весь дом оказался в его распоряжении.       Рисовать Медисон не любила. В отличие от талантливой Сильвии, изредка делающей небольшие иллюстрации к своим пьесам, рисунки Медисон получались из рук вон плохо. Животных можно идентифицировать только по словам самой Медисон, натюрморты выглядели совершенно безвкусно, а пейзажи ограничивались лугом, небом и жёлтым кружком солнца. Впрочем, иногда на бумаге шла толстая кривая полоска - речка. Рисуя людей, Медисон всегда забывала про уши, сколько бы за это не ругала её учительница искусства, миссис Донелли. Разукрашивание давалось с не меньшим трудом, чем само рисование, поэтому рисовать Медисон не то, что не любила, а ненавидела.       По правде говоря, не было ничего, что любила бы Медисон. Ей не нравилось всё, что её окружало, начиная от цвета стен в общей с сестрой комнате и заканчивая каждой минутой, проведённой в школе, сколь бы хорошо у Медисон не получалось выполнять задания. Учительница английского языка, миссис Кохран, не переставая нахваливала её за успехи, всячески помогала и никогда не делала ничего, что могло разозлить, но, тем не менее, она, наравне со всеми остальными, с кем знакома Медисон, бесила до глубины души. И родители, и сестра также входили в список людей, которые не нравились Медисон.       Но даже у такого ребёнка есть любимая игрушка - маленький голубой браслет - который она носила на левом запястье, не снимая, а если снимала, то не выпускала из рук и надевала обратно. Бисерный браслет с прозрачными и жемчужными бусинами, с металлической фурнитурой и с подвеской в виде сердечка из осколка какого-то камня являлся единственной вещью, которую искренне любила Медисон.       За необщительность и страдала Медисон. Выйдя из класса искусства после очередного замечания миссис Донелли, Медисон поспешила домой, пока её не нашли Эдди Болмирт с друзьями и не начали снова подтрунивать над ней. Дом двадцать семь по Холлоу-роад находился напротив школы всего в десяти минутах пешком от школьного крыльца и в шести от ограждения. Когда Медисон выходила через калитку, её окликнул долговязый Эдди, и она поспешила скрыться во дворе ближайшего дома, сделав небольшой крюк на пути к своему дому.       Становилось очень жарко. Макушку напекало так, что в обычный день тяжёлые волосы сейчас казались ещё тяжелее, становясь непосильной ношей. И их было так много, что длиною практически до колен, а в объёме не меньше, чем два или три школьных рюкзака. Также на спину давил сам портфель с принадлежностями для рисования и с несколькими исписанными за год предметными тетрадками.       На детской площадке прямо перед Медисон из неоткуда появился высокий мужчина. Точнее, сначала появилась серая дымка, резко упавшая наземь, и только потом очертания человека и сам мужчина. Он озирался по сторонам, держа в ладонях и прижимая к груди чудного маленького зверька такой же окраски, что и цвет волос Медисон, и тряся отращенными волнистыми угольно-чёрными волосами. С густыми усами и редкой бородой он был похож на бездомного, но снежно-белая рубашка, испачканная только следами лапок зверька, опровергала это подозрение.       - О! - воскликнул незнакомец, заметя девочку; Медисон отступила на несколько шагов назад. - Не бойся. Только… э… присмотри за моим хорьком, а то… э… браконьеры, очень плохие дяди, хотят убить этого хорька очень и очень редкой породы. Дарю. Беги скорее. Они скоро будут здесь. И не говори никому, что я… э… пришёл… не как обычно. Хорошо? Вот и славно. Меня, кстати, Ди зовут.       Ди обаятельно улыбнулся и протянул тёмно-коричневого хорька с фиолетовой(!) грудкой девочке. Медисон придирчиво осматривала живой подарок, пока незнакомец толкал её в спину, прося уходить как можно скорее. Когда Медисон обернулась, чтобы взглянуть на этого человека ещё раз, то в его руке уже лежала длинная деревянная и тонкая палочка, заострённая на конце.       - Если что - снова заговорил Ди, - её зовут… э… Руби! Это девочка… Девушка… В общем, самое милое и доброе существо на свете.       Самое милое и доброе существо на свете согласно с этим не было: Руби вырывалась, царапалась и шипела на незнакомца. В целом выглядела так, будто хотела порвать его на кусочки. Или, хотя бы, расцарапать острыми коготками лицо в мясные ошмётки. Но её крепко держали детские ручки.       - Мимбл-вимбл! Пиро!       Ди дёрнулся и встал перед Медисон, загородив её собой. Из-за его спины её можно было заметить только на уровне наличия, но различить что именно за ребёнок - невозможно. Перед ним появилось несколько человек в широких чёрных мантиях, которые, вероятно, прибыли на эту детскую площадку тем же необычным способом, что и Ди. Наверное, именно они являлись браконьерами.       Удушающий ветер и палящее солнце создавали иллюзию вспыхнувшего огня, поглощающего всё на своём пути. Огонь разрастался, пока не стал целой стеной, толще великой китайской. Вся площадка горела, плавились качели и детский городок. Ди пытался что-то сделать: он водил палочкой по воздуху, что-то неразборчиво говорил не по-человечески, и перед ним появлялся белёсый прозрачный щит, который быстро исчезал и появлялся вновь, но всё же защищал от пламени, быстро подбирающегося со спины.       Мощный взрыв стихийной магии накрыл Медисон, голубыми хвостатыми звёздами кидаясь на врага. Огонь тух, но не возрождал сожжённую землю. Ди по-началу даже несколько оторопел, но, взяв себя в руки, первым делом привёл язык в порядок (из-за глупого проклятия “браконьера” не мог произносить заклинания, только невербально), а после, без предупреждения схватив Медисон на руки, трансгрессировал подальше от этого места.       Оказавшись где-то около библиотеки, он отпустил девочку и улыбнулся, собираясь справиться о её самочувствии и сказать что-нибудь приободряющее. Но Медисон вырвала руку из его ладони и побежала.       Медисон бежала домой со всех ног. Она не замедлилась также когда переступила порог дома, притормозив только затем, чтобы запереть дверь в её и сестринскую комнату. После небольшого, но совершенно невероятного для любого человека приключения сердце билось как сумасшедшее. Вспыхнувшее пламя, казалось, хотело сожрать её и Ди, но яркий голубой щит укрыл их.       Руби извивалась в руках, пытаясь вырваться из излишне крепкой хватки. Ей это удалось - и Медисон наконец-то поняла, что страшная детская площадка далеко, а она здесь, дома, и ей больше ничего не угрожает. Но в абсолютную безопасность верилось с трудом. После она услышала стук в дверь и поднялась с кровати, на которую залезла с ногами, прижавшись к стене.       - Медди, открой! - злилась сестра. - Иначе я маму позову! Мам! Медди заперлась в…       Медисон открыла и отошла в сторону, вновь взяв Руби на руки. Сильвия вальяжно прошлась до раздвижного шкафа и стала рыться в стопке сочинённых ею пьес. Перебирая папки одну за другой, Сильвия спокойно комментировала содержимое каждой из них и никак не могла выбрать одну или две из дюжины прекрасных, по её мнению, пьес.       - Мистер Бауртер сказал мне принести что-нибудь новенькое, - пояснила Сильвия и снова уткнулась в папки.       Мистер Бауртер - руководитель театрального кружка - не раз за прошедший учебный год пытался привлечь Медисон к творческой работе, считая её такой же талантливой, как сестра, но раз за разом терпел фиаско. Но он не сдавался, пока не стал свидетелем очередной выволочки от миссис Донелли. Вскоре после этого случая мистер Бауртер оставил попытки приобщить Медисон Пейшенс к театральному кружку и мысленно пометил для себя, что она бесталанна.       Саму Медисон не интересовали успехи сестры как в школе, так и во внеурочное время. Она даже ни разу не пыталась прочесть ни одной пьесы Сильвии, чем сильно обижала её, хотя с удовольствием зачитывалась французскими сказками.       - А это ещё кто такой? - обернувшись, Сильвия заметила коричневого хорька. - Какая прелесть! Назовём Чоко! Шкурка, как шоколад!       - Её зовут Руби, - чуть зло поправила Медисон, сильнее прижимая зверька к груди. - И другого имени у неё не будет.       - Злая ты! - фыркнула Сильвия и, перед тем как уйти обратно в школу, напомнила. - И вообще… ты прекрасно знаешь, что папа не любит животных. Если увидит, то сдаст в приют.       На удивление Медисон, Сильвия не рассказала отцу о Руби ни в тот же вечер, ни на следующий день и даже не через неделю. Более того, она даже помогала кормить Руби, время от времени утаскивая из холодильника немножко еды. Только двенадцатого июля Норман Пейшенс, возвращаясь с работы усталым и даже сонным, заметил крошечную коричневую кошку, прошмыгнувшую в коридоре перед самым его носом. Потом он, машинально подобрав у двери письмо, всунутое в щель для писем, припомнил все странные случаи появления загрызенных крыс в доме и малую кражу еды из холодильника, собрал паззл: дети завели питомца.       Перед тем как подняться на второй этаж маленькой квартирки, он облокотился на перила лестницы и стал рассматривать письмо. Первое, что бросилось в глаза, так это то, что конверт был сделан из желтоватого пергамента и не было ни одной марки. С обратной стороны этот конверт оказался запечатан синей восковой печатью с буквой “Х”, над которой размещён незнакомый герб с надписью “ХОГВАРТС”. На лицевой стороне конверта (чернилами также синими) написано от руки в четыре строки “Мисс М.Пейшенс, 27 Холлоу-роад, Сент-Айвс, Корнуолл”. Уважаемая мисс Пейшенс, Мы рады сообщить вам, что вы зачислены в Школу Чародейства и Волшебства “Хогвартс”. Пожалуйста ознакомьтесь с приложенным к данному письму списком необходимых книг и принадлежностей. Занятия начинаются 1 сентября. Мы ожидаем вашу сову не позднее 31 июля. С уважением, Невилл Лонгботтом Заместитель директора

Школа Чародейства и Волшебства “Хогвартс” Директор: Дугал Уайт (Кавалер ордена Мерлина III степени, член международной конфедерации магов)

      - Болмирт совсем спятил! - как можно тише, но с чувством высказался мистер Пейшенс и бросил письмо с конвертом в измельчитель мусора, даже не взглянув на второй лист.       Разговор о появившейся в доме “кошке” мистер Пейшенс решил оставить на потом, а то и вовсе проигнорировать. Медисон страдает из-за Эдди, а он даже не может ничего сделать, ведь отец этого мальчишки запросто напишет на него донос начальнику или устроит ещё какую-нибудь пакость. Лишиться работы, оставив детей и себя на попечение работающей с утра до ночи жены, он считал позором мужчины.