Das Feuerordal

      Вороны дрались на крыше из-за куска хлеба, а чёрные перья сыпались на землю вместе со снежинками, словно падала манна небесная. Снег выпал утром, покрыл белым тонким сукном каменный двор и скрипел под босыми ногами, как накрахмаленный воротник, но эту белизну уже успели нарушить человеческие следы. Если бы какому-то мальчишке вздумалось вскарабкаться на крышу, спугнуть дерущихся птиц и заглянуть вниз, крепко обхватив скользкий шпиль, то он бы увидел торжественную процессию, медленно двигающуюся к чёрной реке пепла и золы, ограниченной крестами с остатками сожжённых человеческих тел. Это была эпоха сурового Средневековья, породившего своё жуткое дитя - Инквизицию.       Молодой юноша с мужественными чертами лица был серьёзен так, будто ему стукнуло не двадцать лет, а все тридцать. Он был бос, но словно бы не замечал кусающего ноги морозца. Чёрный плащ - в этом утреннем пейзаже обычного средневекового двора было много серого,белого и чёрного, - едва шевелился на ветру. Молчаливому танцу на воздухе предавались и тёмные пряди, небрежно падающие на лицо. Карие глаза смотрели вниз - на дорожку пепла с тлеющими углями. Не со страхом - спокойно, оценивающе, будто он каждый день ходил по тлеющим углям, горячим гвоздям и обломкам раскалённого железа. На плаще его скалилась собачья голова, водружённая на крест. Этого странного, но привлекательного юношу сопровождали служители церкви - все, как на подбор, в таких же тёмных плащах. Но они остановились за несколько десятков шагов, в то время как высокий брюнет подошёл вплотную к пепелищу и остановился. - Раб Божий Максимус, - торжественно начал "монах", - Готов ли ты защищать Божью паству, как верный пёс от всяко лукавого? - Готов, - холодная льдинка голоса упала в воздух и мягко приземлилась на снег. Сильный порыв ветра придал собачьему оскалу черепа какое-то необычайно свирепое выражение, всего лишь потревожив тяжёлую ткань. - Готов ли ты отказаться от всяка искушения и прелюбодеяния, чтобы спасти от сих плодов Диавола других? - Готов.       Максимус давно отказался от дневных соблазнов, чтобы отдать себя в жертву ночным. Каждую ночь, каждую проклятую ночь он видел перед собой одно и тоже миловидное лицо, разительно отличающееся от всех остальных, склонившееся так низко и так сладострастно смотревшее из-под век, что сердцебиение сбивалось, а в довесок Инквизитор забывал, как ему дышать. Он страдал и сох. Он затыкал рамы полынью, от которой кашлял и чихал, читал молитвы, просто проклинал это существо - но посещения не прекращались. Он страдал, но желал, чтобы грёзы стали реальностью. И каждый раз его обхватывали нежные руки, и проклятые колдовские глаза неотрывно смотрели ему в зрачки, он видел там своё отражение, не выдерживал... И просыпался, кашляя от горького запаха.       "Я не буду благородным", - думал он, будучи совсем юным, - "Потому что это лишает мою душу необходимой жёсткости, она размягчается и становится доступной для Дьявола".       -Будь же беспристрастным и холодным, чтобы охранять род людской от бесовского семени, пусть глаза твои будут всегда зоркими, а ярость обжигающей, словно пожар.       Вспыхнула спичка, пепелище снова заполыхало - подкинули ветки. Брюнет ступил на угли. Вздох благоговения прокатился по толпе. Назначаемый Великий Инквизитор проходил испытание огнём.       "Что может быть страшнее любви? Ничего. Любовь лишает всех разума и здравомыслия. Если я испытаю это чувство хоть раз в жизни - я не смогу судить по справедливости, я ослепну и оглохну, а рот мой забьётся песком."       Языки пламени лизали его ноги, но лицо Максимуса превратилось в холодную маску. Огонь земной не трогает огонь Божий.       - Преклонись передо мной, - смеялись над ним во сне, а нежный туман пах розами, создавая пелену таинственности - Преклонись хоть здесь, никто не узнает. И скажи то, что вертится на языке. Максимус сидел у каменной скамьи, прислонившись к ней спиной, а чья-то рука играла с его волосами. - Сгинь. - Разве я тебе не нравлюсь?.. Он творил крёстное знамение и просыпался. Вошедший послушник заставал его сидящим в кресле и встречающим юный рассвет.       В ночь, счёт которой был давно потерян, Максимус увидел то же милое создание с бесовскими глазами. Он видел столб, с привязанной к нему жертвой. Печальные серые глаза смотрели на него, а аккуратный рот не смеялся. Смех, который так раздражал его и вгонял в краску, исчез, оставив пустоту в душе. - Что с тобой? - глупо спросил Инквизитор, остановившись. - Не видишь? Это твой приговор. Он никогда не видел более совершенной красоты. Это и заставило его разрезать путы. - Я люблю тебя, - застенчиво прошептали ему на ухо. Инквизитор всё ещё хотел шикнуть "Сгинь" и очнуться, но замер в нерешительности. Сказать хотелось совсем другое. - Я даже не знаю твоего имени. Я хочу обладать тобой. - Узнаешь. Максимус собирал жемчужную росу с влажных губ, пил и не мог напиться.       Ещё пара шагов... Ему чудилась долгожданная тень в конце дороги, манящая за собой. Огонь не трогал его, а вот снег обжёг предательски своим холодом. Босые ступни внимательно осмотрели. -Великий Инквизитор чист перед Господом нашим. слова клятвы на латыни Инквизитор произнёс, положив руку на Библию.       "Если бы ты на самом деле был в моей власти, я бы закраснелся и умер".