Заложники

Йоко не могла кричать – рот заклеен скотчем. И не могла сопротивляться – была связана. Линч успел разрезать ее белые брюки по шву, и теперь рваная тряпка не прикрывала бедер. Кейн несколько мгновений не мог сообразить, что Линч делает между раздвинутых женских ног. Потом окликнул его – без гнева. Линч оглянулся, выругался, в его глазах мелькнул страх. Он ждал, что Кейн сейчас ударит его. Но Кейн молчал, не двигаясь с места. Зазвонил телефон. Телефон Линча. Кто-то из «Семерки» хотел знать, как продвигаются поиски. Линч вышел, отодвинув Кейна плечом. Не извинился. Понял, что Кейн не посмеет, пока Линч два раза в день набирает номер на мобильном, чтобы отчитаться перед «Семеркой». …У Йоко были розовые трусики. Тушь потекла от слез. Кейн погладил ее по голове. Раньше Йоко не обесцвечивала и не стригла волосы. Он видел, что рубашка с оторванными пуговицами не прикрывает грудь. У Евы, его жены, остались растяжки от тяжелой беременности на груди и животе, Йоко же почти не изменилась. Почти. Они обе никогда не простят его. Поэтому Кейну казалось, что вернуться и любить Йоко все равно, что вернуться к Еве и любить ее быстро стареющее, так и не оправившееся от родов тело. Настоящее сковало их прочнее прошлого. В настоящем Кейн был так же несвободен, как Йоко, которую он держит в заложниках. Как Ева, которую держит в заложниках «Семерка». Он был так же связан по рукам и ногам. Йоко не могла сопротивляться. Он разорвал и выбросил тряпку, не прикрывающую бедер. Подхватил дочь Ретомото под ягодицы. Целовал ее губы, стянутые скотчем. Она молчала, и оттого казалось, что она согласна. Йоко никогда не простит его. Ева никогда не простит его. Кейн любил их обеих в эту минуту. Так сильно, как никогда раньше.