Пересекая судьбы

Ховон водит кончиками пальцев по обнаженным плечам омеги, глядя в прищуренные от удовольствия глаза. Сейчас они с трудом находят время, чтобы побыть наедине, но каждая такая встреча всегда остро отдается слева под ребрами, и иногда Хое кажется, что сердце может сломать крепкие кости от таких сильных ударов. Сонджон придвигается к нему как может близко и обхватывает его лицо ладонями. Омега хрупкий и нежный, словно цветок, и Ховон боится сделать больно, оставить не сходящие синяки на бледной коже. Но все равно целует, пытаясь не задевать клыками мягкие губы. Ладони Сонджона скользят по плечам, груди, животу и останавливаются у пояса свободных штанов. Рубахи давно валяются рядом на выжженной солнцем траве, и младшему хочется больше чужого тела, чужого жара. Хоя боится. Они ушли достаточно далеко, но подчиненные вожаку волки могут рыскать совсем близко от них, оставаясь незамеченными, но противиться омеге почти невозможно. Он льнет всем телом, со всей своей подростковой, всепоглощающей любовью, и Ховон сдается. Стягивает собственные штаны вместе с бельем, а следом раздевает Сонджона. Тот дрожит, словно пламя только что зажженного костра, и тихо скулит, когда пальцы касаются его чувствительной кожи. Он обхватывает альфу ногами, притягивая к себе, и просит торопиться. Их долгое отсутствие обязательно заметят, а желание близости слишком сильное. Хоя осторожно скользит губами по тонкой шее, страшась оставить отметины на коже. Сонджон нетерпеливо ерзает, трава и мелкие веточки впиваются в его спину, но ему все равно. Все отходит на второй план, когда над ним нависает Ховон, заставляющий его мысли путаться, а тело гореть. Один палец проскальзывает в жаждущее тело омеги, и тому приходится закусить ладонь, чтобы их не услышали. Подготовка никогда не бывает долгой, у них просто нет на это времени. Количество пальцев увеличивается так же быстро, как срывается дыхание волчонка, подающегося навстречу этой болезненной ласке. Три пальца расходятся внутри, и Сонджон зажмуривается до белых точек, скуля от сжигающего его возбуждения. Его тело знает только Ховона, требует только его, отвечает только на его прикосновения. И когда альфа входит в него медленно, прокусывая губу до крови, то на загривке омеги проступает белоснежная шерсть, настолько это удовольствие велико. Хоя двигается размеренно, не набирая темп, но не теряя ритма, и сплетение их тел похоже на всполохи ночного костра. Стройные ноги крепко обхватывают альфу, подталкивают, торопя, требуя все больше и больше, и Ховон в очередной раз сдается. Он срывается на бешеный темп, входя до самого основания и с трудом подавляя вой от невозможности сжать хрупкое тело до синяков. Сонджон царапает его спину, плечи, не боясь быть уличенным в этом. В стае слишком много омег, желающих его альфу, и скрыть этот обман кажется проще простого. Младший прогибается в спине, и Хоя готов поклясться, что слышит, как хрустят от этого позвонки. Его ладонь обхватывает член любовника, и движения ее резкие, смазанные, как и сам момент этого удовольствия, от которого в голове становится пусто, а тело дрожит. Ховон теряется в ощущениях и кончает, не успевая выйти из своего волчонка, обжигает нутро горячей спермой и доводит омегу до края. Сонджон почти прокусывает ладонь, забываясь от наслаждения, и пачкает собственный живот, заходясь немым стоном. Хое удается избежать сцепки, и он валится на траву, пытаясь привести дыхание в норму. У них нет времени на долгие поцелуи и объятия. Совсем скоро отец хватится пропавшего ребенка и пустит на их поиски своих лучших волков. Короткое касание губ, и они торопливо одеваются, чтобы разминуться сейчас и встретиться немного позже. Сонджон оказывается у костра первым, Ховон опаздывает всего на несколько минут. Недовольный Вонщик, на грани злости и беспокойства, отчитывает сына за столь долгое отсутствие без предупреждения, а стоящий за его спиной Хаген только качает головой. Он все прекрасно понимает и не собирается останавливать своего ребенка. Рави почти срывается, когда не получает в ответ на свои вопросы ни слова, только склоненную голову и тихое сопение. Ему приходится собрать в кулак всю свою выдержку, чтобы задать вопрос в десятый раз. - Где ты был? Понимаешь, что мы волновались? А что Хагену волноваться не стоит в принципе, ты понимаешь? Сколько можно молчать, Сонджон?! – Вонщик делает шаг по направлению к сыну, но оказывается остановленным удивительно сильной хваткой своей омеги на запястье. - Мне что, уже гулять нельзя, да? Должен тут сидеть и вилять хвостом, чтобы ты меня видел? – в глазах Рави откровенный гнев, а Сонджон продолжает. – Я ходил к озеру. С Ховоном. Ты же запрещаешь мне ходить одному. Это достаточно удовлетворительный ответ, чтобы ты уже отпустил меня, и я мог пойти отдохнуть? Вонщик теряет дар речи, на руках проступает рыжая шерсть, и вся стая видит, что он ходит по краю. Хаген тяжело вздыхает и уходит вслед за сыном, оставляя своего альфу наедине со своей злостью. Все знают, что Сонджон ненавидит отца. Ненавидит за слишком ярую опеку, за наскоро одобренный брак с альфой из другой стаи. Он считает его виновным во всех своих бедах, в слишком сильной охране и в огромном количестве запретов. Шестнадцатилетний волчонок скалится, стоит отцу появиться рядом с ним, и изо всех сил старается уменьшить количество их личных контактов. Вонщик злится на это и только ужесточает требования к сыну, которого бережет как зеницу ока. Хаген садится рядом с сыном, которому эта забота опротивела, и касается его руки. Старший омега хмурится, когда волчата толкают его изнутри, и Сонджон тут же сменяет гнев на милость. Эн не сделал ему ничего плохого, и эта вспышка злости не должна отражаться на беременной омеге. Младший укладывает голову на его колени и позволяет себе расплакаться. Ему слишком тяжело выносить все это, и сейчас можно дать волю чувствам, когда он уверен, что его поймут. Хаген осторожно перебирает его светлые волосы. - Я не смогу так… Понимаешь, не смогу. Он давит, заставляет, принуждает. Как он мог дать согласие на эту свадьбу? Я и не видел никогда этого альфу, чтобы дать положительный ответ. Или он считает, что может решать за меня? Я люблю другого, но не могу сказать об этом отцу потому, что он убьет и меня, и его. Если он не отменит свадьбу, я сбегу. У него останешься ты, ваши щенки, но не я. Я сбегу, честное слово… Слезы текут без остановки, и Сонджон комкает в ладонях ткань рубахи старшего омеги, не замечая, как тот напрягается от слов сына. Они больно ранят Хагена, заставляя вспоминать о давних событиях, которые изменили его жизнь до неузнаваемости. Он решается рассказать обо всем своему первому волчонку, зная, что того это хоть немного успокоит. - Я никогда не любил твоего отца, - Сонджон смотрит заплаканными глазами на него и не верит. – Когда-то давно я хотел сбежать, как ты, но не смог. Я был слишком слаб, слишком нерешительным, чтобы сделать это. И мне пришлось… остаться с Вонщиком. Он не плохой волк, хороший вожак, но у меня к нему нет ничего, кроме благодарности за тебя. Тебе стоит смириться и перестать перечить ему. Если он говорит, что свадьба будет, то этого не избежать. Не стоит спорить с ним, просто смирись. Сонджон затихает и обдумывает сказанное старшим. Он никогда не думал о том, что старшей омеге тоже может быть сложно, что брак был не по любви. Но это все равно не меняет его настроя. Он никогда не будет рад своей свадьбе с нелюбимым и не сможет так же самоотверженно жить с чужаком ради стаи. Он просит оставить его одного и зарывается носом в теплую шкуру. В одиночестве думать еще хуже, мысли давят настолько сильно, что хочется разбить собственную голову, чтобы не было этих мучений. Он лежит без движения, не обращая внимания на время. Оно давно остановилось для него. В тот момент, когда ему исполнилось шестнадцать, и отец сказал о свадьбе. Сонджон помнит, как хвалился Вонщик его невинностью и почти что святостью, и через несколько дней волчонок сдался под натиском мягких губ Ховона, обещающих ему все, что он только пожелает. Рави был безбожно глуп, раз не почувствовал чужого запаха от своего ребенка. А вот Хаген все понял. Но ни слова не сказал ни мужу, ни сыну, пуская все на самотек, вспоминая себя в шестнадцать лет. Сонджон продолжал свои встречи с Хоей, с каждым днем заходя все дальше и дальше в их отношениях. И сейчас, когда одобренная отцом свадьба была не за горами, на самой границе палящего лета и полыхающей осени, распутать этот клубок лжи и ненависти для молодого волчонка было невозможно. Он сжимает нагретый собственным телом мех в ладонях и ищет выход из этой ситуации. Ищет и не находит. Он клянется себе, что если свадьба состоится, то он покончит с собой, не подпустив к себе чужака ни на шаг. Раздается треск сухих веток и легкие шаги, но Сонджон не находит в себе силы даже поднять голову, не то что повернуться. Шумное дыхание за его спиной заставляет насторожиться, но омеге настолько все равно, что может произойти, что он игнорирует свою хищную природу и не пытается изменить позу. Загрубевшие пальцы поглаживают его волосы, касаются нежной кожи за ухом и спускаются на острые подростковые плечи. Сонджон все-таки поворачивает голову, чтобы встретиться взглядом с обеспокоенным Ховоном, и тут же садится, заглядывая в прищуренные глаза. - Твой отец сказал, что через несколько дней тебя поведут в другую стаю, - волчонок сжимается и словно пытается стать меньше от этих слов. – Я не могу тебя отпустить, для меня это все равно, что сердце себе вырвать. Не знаю, согласишься ли ты, но… Давай сбежим? На рассвете, нас не поймают. Убежим подальше отсюда. Омега дергается назад, глядя испуганно, поддаваясь панике. Да, он сам сказал Хагену, что сбежит, но предложение слишком неожиданное, и ему объяснимо страшно. Он боится дать неверный ответ, боится собственной неуверенности, но уверенность в глазах старшего решает все за него. Он кивает, коротко целуя желанные губы, и просит оставить его одного, чтобы все до конца обдумать и принять. Хоя еле слышно шепчет «У западной границы, на рассвете» и покидает его, торопясь к собственному отцу. Ему нужно уладить последний вопрос, касающийся этой ночи, а омеге нужно слишком много осмыслить. Как только Ховон находит отца, тренирующего молодых волчат у южной границы, Сонджон торопится к старшей омеге. Сейчас он особенно остро чувствует желание быть с ним рядом. Только сейчас парень осознает, что покинет родителей навсегда. И если о Вонщике он никогда не будет жалеть, то для Хагена это слишком большой стресс, когда он вынашивает трех, Сонджон уверен, очаровательных волчат. Но получить свое счастье для него важнее всего, поэтому он как можно незаметнее проскальзывает мимо отца в палатку, где падает на шкуры рядом со старшим омегой и прижимается к нему. Эн чувствует волнение сына и зарывается носом в его волосы, вздрагивая, ощущая слишком резкую смесь запахов. От младшего пахнет родителями, костром и особо резко – Ховоном. Хаген хмыкает и обнимает своего ребенка, забирая часть его нервной дрожи. Но когда спустя час Сонждон не собирается уходить, когда бродит за ним, словно тень, не покидая ни на секунду, то в голову старшей омеги закрадываются страшные для него самого мысли. Он кидает взгляд на другой конец лагеря, где Ховон о чем-то разговаривает со своим отцом. Волчата болезненно толкаются, и Хаген замирает, а младший мягко поглаживает округлившийся живот. Никто не виноват, что их жизни складываются не так, как им самим хочется, и Сонджон замечает в глазах старшего омеги грусть. Эн улыбается сыну, и тот снова становится его тенью, изредка посматривая в сторону альфы. Их взгляды на секунду встречаются, но Хою дергает отец, и младший возвращает все свое внимание Хагену. Сонджон не находит себе места. Даже когда на темном небе всходит неполная луна, он продолжает лежать на шкурах в своей палатке. Тело затекает, кажется, что он не чувствует ни единой клеточки тела, а теплый мех шкуры не согревает без ощутимой причины дрожащую омегу. Тихий шорох не заставляет его обернуться, как и днем, и он только по запаху различает в незваном госте Ховона. Пальцы нервно водят по горячей коже, а сердце альфы заходится бешеным стуком из-за непозволительной тревоги. Сонджон приподнимает голову и внимательно смотрит в удивительно черные сегодня глаза старшего. Сейчас они не нуждаются ни в каких словах, все просто, будто вода в ручье. Омега снимает со своей шеи кулон, который дарят первому ребенку в семье вожака на шестнадцатый день рождения, и кладет его на шкуру, продолжая ощущать исходящее от него тепло. Когда-то его носил Вонщик, следующим должен был стать Соджон. Кулон теперь достанется одному из волчат, которых сейчас вынашивает Хаген, и парень выходит из своей палатки вслед за альфой. Они передвигаются бесшумно и ни в коем случае не говорят ни слова. Омега просто доверяется старшему, доверяет ему свою жизнь и судьбу. Ведь если Ховон откажется от него после побега, если бросит его, то Соджону придется вернуться в родную стаю, откуда отец его выгонит уже сам, после жестокого наказания за предательство. Парень трясет головой, отгоняя дурные мысли, а потом вздрагивает, еле сдерживая крик. В темноте, на той границе, которая отделяет их от свободной жизни, - черная фигура, и омега может слышать чужое дыхание. Он сжимает запястье Хои и пятится назад, но тот его останавливает. От резкого порыва ветра листва приходит в движение, своим шорохом пугая младшего до мурашек по спине. Альфа привстает на носки, чтобы его губы были как можно ближе к уху незнакомца, и Сонджон весь превращается в слух. - Мы можем?.. - Бегите быстрее, на север. Туда Вонщик не сунется ни при каких обстоятельствах, - омега узнает высокий, будто бы шелестящий голос отца Ховона. – Не волнуйся за меня. Я отлично воспитал тебя, поэтому не очень беспокоюсь. Только не забудь как-нибудь прислать мне весточку, что с вами все в порядке. А теперь торопитесь, через несколько часов стая проснется, и он бросит лучших волков на ваши поиски. Сонджон с трудом удерживает слезы, когда Ховон обнимает старшего альфу, а потом переступает эту тонкую грань, отделяющую его от свободной жизни. Больше никакого давления со стороны отца-тирана, никакой ненавистной свадьбы и ужасных законов, не дающих ему быть самим собой. Он жалеет только о том, что не смог попрощаться со старшим омегой, но Хоя тянет его за собой, и он успевает только шепнуть Тегуну «Спасибо», прежде чем ночь и густой лес скрывают их ото всех. Через пару часов после рассвета грозный рык Вонщика слышен за несколько километров. Перепуганные птицы срываются с веток деревьев, а вся стая скалится, готовясь выполнить любой приказ рассерженного вожака. Но Рави ищет только одного единственного волка, повинного, по его мнению, во всех грехах. Лео поглаживает своего мужа по волосам – у Хонбина ужасно болит голова – и совершенно не ожидает, что его грубо дернут за плечи, почти лишая равновесия. Тегун рефлекторно обнажает ряд острых зубов, пригибается к земле, а кожа покрывается угольно-черной шерстью. У него инстинкт защищать свою омегу, тем более что у Бина море невыплаканных слез от побега единственного сына. Вонщик смотрит на своего волка и желает разорвать его на тысячи кусков, виня в пропаже Сонджона. - Это все ты! – голос Рави хриплый от еле сдерживаемого гнева. – Твой щенок посмел позариться на то, что ему никогда принадлежать не должно было. Поэтому сейчас я собираюсь вытрясти всю душу сначала из твоей омеги, а потом мы поговорим с тобой. Я обязан найти моего Сонджона. Его вести в чужую стаю, а он сбежал! Сбежал с юнцом, у которого ничего нет! Тегун, ты не имеешь права мне отказать в разговоре с ним! Лео закрывает собой мужа, готовясь вцепиться в горло Вонщику в любой момент, и замечает злость в глазах Хагена, когда его омега пытается сдержать чужую агрессию. Тегун отталкивает Хонбина назад, пытаясь уберечь его от еще одного слишком сильного потрясения, и угрожающе рычит, предупреждая о своих намерениях. Ли, вымотанный утренней истерикой, спешно скрывается в палатке, а два альфы продолжают грозить друг другу острыми клыками. Эн тихо скулит – волчата снова толкаются, и мужчины прекращают этот странный для них разговор. Тегун справляется с гневом, и шерсть исчезает, выставляя на обозрение бледную кожу. - Ты не смеешь трогать мою омегу. Никаким образом не смеешь. Если ты настолько никчемный отец, что твой ребенок сбежал от тебя, от твоих решений, от твоего отношения к нему, то не надо винить всех вокруг, - Лео кидает очередной взгляд на Хагена, и тот кивает ему, незаметно для остальных. – Вряд ли мой сын стал инициатором – я не женю его насильно. И предугадываю твой следующий вопрос. Я не знаю об этом побеге ничего. И муж мой тоже не знает потому, что он крепко спал. А они видимо сбежали, когда я помогал твоему мужу, хотя это твоя прямая обязанность. Почему когда Хагену плохо, с ним выхожу за территорию я, а не ты? Не говори мне про усталость ничего. И я не хочу тебя слышать. У меня сын сбежал, Хонбин словно щенок лежит и скулит из-за этого. А ты вешаешь на нас всех грехи, которые только могут быть. Иди к дьяволу, Вонщик. Для Рави такое поведение волка, которому он доверял больше всего, совершенно неприемлемо, он собирается высказать все, что думает об этом зарвавшемся альфе, но Хаген останавливает его и просит довести до палатки. Из-за стресса его состояние резко ухудшается, но Вонщик отмахивается от мужа, и омега остается стоять на дрожащих ногах, чуть ли не оседая на непрогретую еще солнцем землю. Пара молодых волчат помогают ему, и Эн клянет всеми словами своего альфу, укладываясь на шкуры и силясь успокоить разбушевавшихся щенков. Гнев Вонщика не утихает даже через несколько дней. Он срывает злость от собственного бессилия на стае, на собственном муже. И его совершенно не заботит то, что Хаген в положении, и от криков ему становится только хуже. Он старается как можно реже видеть своего вожака, пытается игнорировать его крики и упреки, но Рави становится только злее. Эн видел, как досталось вчера Хонбину, который еле держался на ногах от горя. Видел, как Тегун чуть не кинулся на Вонщика за это. И внутри него ревность будоражит кровь, волчата уже не толкаются, они изо всех сил пинаются, впитывая весь тот адреналин, который бурлит в венах омеги. Хаген никому не говорит ни слова, просто уходит к озеру, кожей ощущая, что за ним следует волк. Напряжение давит на плечи, не давая ни единой возможности расслабиться хотя бы на секунду, и омега устало падает на землю, не доходя до воды всего лишь нескольких метров. Он чувствует в своих волосах осторожные пальцы и поддается, почти умоляя забрать эту боль, это постоянное беспокойство. Он устраивается в объятиях севшего за его спиной волка и шумно дышит, кладя ладонь на округлый живот. Через мгновение чужие пальцы ведут по его руке, от плеча до запястья, а потом поглаживают мягкую кожу у самой кромки штанов. Это странно, но волчата успокаиваются, давая Хагену кратковременный отдых. Он устраивает голову на широком плече альфы и переплетает их пальцы. - Как думаешь, с ними все будет в порядке? Они еще так молоды… - Эн ерзает, ища удобную позу. - Ховон сможет о них позаботиться. Он сильнее, чем вы все думаете, - Тегун задумчиво смотрит на темную гладь большого озера. – Меня больше волнует отношение Вонщика к тебе. Или он уже забыл, что ты носишь его наследников? - Думаешь, его они действительно волнуют сейчас? Сорвалось важное для нас всех перемирие, к которому мы так долго шли. Хотя ему всегда было плевать на меня. Но… Да, я боюсь. Боюсь, что в приступе злости он убьет меня. Для него это секундное дело. Повисает тишина, нарушаемая только шелестом листвы и гулом ветра в лесу. Тегун не знает, что должен сказать сейчас. Он переживает за омегу. Переживает так сильно, что готов будет сцепиться с Вонщиком в драке, если это поможет Хагену. Наплюет на собственную честь, но раздерет зарвавшегося рыжего волка, позволяющего себе так много только потому, что он вожак. Его ладонь все еще лежит на животе омеги, и он чувствует, как толкается волчонок. Лео продолжает поглаживать кожу, утыкаясь носом в отросшие волосы Хагена, ероша их дыханием. - Тебе не больно? – он задает этот вопрос потому, что на самом деле волнуется. И эта тишина слишком давит на его напряженные нервы. – Даже я почувствовал это. - Я уже привык, - омега улыбается, задирая приносящую сейчас сплошные неудобства рубаху. – Хотя Сонджон был спокойней. Наверное, им передается все это беспокойство. Ты же помнишь все? С самого начала, да? Тегун замирает, слыша в этих словах столько надежды. Он несмело кивает, прижимая омегу к себе сильнее. Конечно, он помнит. Это невозможно забыть, даже если Вонщик будет грозить ему смертью. Слишком много всего между ними, такого важного и дорогого, что выжжено пламенем костра, наверное, на самих костях. Он водит ладонями по горячему телу сквозь ткань одежды и касается губами мягкой кожи на шее, щекоча ее своим дыханием. Хаген с трудом изворачивается – живот делает его менее поворотливым, чем раньше – и стремится заполучить поцелуй. Тегун не отказывает, наслаждаясь податливостью омеги в его руках. Прошлый месяц был для них тяжелым – известие о беременности, периодически следящий за мужем Вонщик. Они могли лишь изредка соприкасаться пальцами на доли секунды во время трапезы, и этого было слишком мало для них. И сейчас, пока они были наедине, они стремились насладиться этой близостью, тем более что Эн жался к нему, словно щенок, ища защиты. Лео мог забыть многое, но только не эту омегу. Хаген прижался к нему, их животы соприкоснулись, и альфа в очередной раз почувствовал толчок. Он затянул его еще в один поцелуй, когда послышался вой. Их звали назад. Торопливо поправив одежду и умывшись холодной водой, они улыбнулись друг другу, и между ними снова повисла тишина. Через год после побега Хаген выводит трех своих волчат на берег озера, чтобы дать им возможность порезвиться, не мешая стае. Он и сам может отдохнуть от настойчивого, сверлящего его затылок взгляда мужа. Опускает ноги в прохладную воду и смотрит на своих годовалых детей, шутливо дерущихся друг с другом. Он все еще думает о Сонджоне, о том дне, когда все так сильно изменилось, и ерошит волосы на затылке. И он скучает по сыну. В его воспоминаниях он все еще маленький волчонок, которому требуется защита и забота. Эн смотрит на другой берег озера и замечает белоснежного волка. Они оба замирают, и Хаген уже не слышит скуления своих детей. Его внимание приковано только к этому волку, который так же смотрит на него. У его ног крутится маленький волчонок, и сердце омеги пропускает несколько ударов. По лесу разлетается волчий вой, и Эн отвечает ему тем же, узнавая в этом голосе своего Сонджона. Потом он видит мелькнувший хвост серого волка и обещает самому себе, что обязательно передаст Тегуну привет от сына. Его зовет собственная стая, и он уводит детей, чувствуя, как становится легко. И почему-то сейчас ему плевать на вечно рассерженного Вонщика и тяжелый взгляд Хонбина. Совершенно плевать.