Без слов на прощание

Ес­ли бы ты меня спро­сил за что я люб­лю осень, я бы от­ве­тила: "Осень - это смерть бы­лому и сми­рение с но­вым на­чалом. А кто не лю­бит но­вое? Оно же всег­да да­ру­ет ве­ру в неч­то бо­лее луч­шее, более яркое и интересное. Осень дает тебе время распрощаться со всем старым и давно приевшимся, ведь даже с надоевшими вещами порой бывает тяжело расставаться." Ты не лю­бил осень. За слякоть от её постоянных дождей, за её безнаказанные убийства всего красивого, живого и за всё но­вое. А боль­ше, чем осень, ты не­нави­дел лишь ме­ня. В тво­ей при­роде был за­ложен ин­стинкт убий­цы, а ты всего лишь его пробудил. Ты был пло­хим сы­ном и ужас­ным бра­том, но ты был пре­дан­ным, ты ни­ког­да не бро­сал тех, кто в те­бя ве­рил и лю­бил; ты же волк, ты не мог ина­че. А кто я? Я же что-то не­пос­то­ян­ное, бро­са­юща­яся из край­нос­ти в край­ность. Бо­ясь и лю­бя те­бя, я воз­не­нави­дела се­бя са­му. Ты го­ворил мне, что на­до дер­жать хо­лод­ным сер­дце и ос­трым ум, но ку­да дел­ся твой лед, та­кой холодный и неп­риступ­ный?.. Пом­нишь, как ты не мог вынести даже мо­его ви­да ря­дом с то­бой? Мог ли ты тог­да во­об­ра­зить, что бу­дешь лю­бить ме­ня, что бу­дешь за­щищать ме­ня? Мог ли ты тог­да ска­зать, или пред­по­ложить, что че­ловек нас­толь­ко не рав­ный те­бе по принципам, крови ста­нет чем-то без че­го не­воз­можно бу­дет ды­шать? Нет, как и я. Ты бы зас­та­вил сож­рать собс­твен­ное сер­дце то­го, кто пос­мел бы та­кое произнести да­же в шут­ку. Но сей­час...сей­час те­бе сто­ило бы выр­вать сер­дце са­мому се­бе. Ты про­иг­рал в собс­твен­ной иг­ре, Ник­ла­ус. Гор­дый, сво­бодо­люби­вый Ник­ла­ус. Твоё имя значит "по­беди­тель на­родов", но ты не смог вы­иг­рать да­же в собс­твен­ной бит­ве про­тив сер­дца. Ка­кой пос­ле это­го ты по­беди­тель? Мой по­беди­тель. Это бу­дет пер­вое в ми­ре по­раже­ние, пос­ле ко­торо­го про­иг­равший ос­та­ет­ся становится по­беди­телем. Но ты же ви­дишь, Кла­ус, мы раз­ва­лива­ем­ся, как пе­соч­ный за­мок под лет­ним вет­ром. Что нам мешало стать луч­ше? Мы са­ми. Бы­ло вре­мя, ког­да твой брат ви­дел во мне всё са­мое свет­лое; он смот­рел на ме­ня, как на на­деж­ду. А те­перь он ста­вит ме­ня на од­ну пол­ку с ра­зоча­ровав­ши­ми его иг­рушка­ми. Я сло­малась, Кла­ус. Ты ме­ня сло­мал. Ты обе­щал сде­лать ме­ня луч­ше, ты хо­тел на­учить ме­ня не быть у­яз­ви­мой, а на де­ле прев­ра­тил ме­ня в монс­тра. Сот­во­рил по сво­ему по­добию, а пос­ле вы­кинул, как пси­ну на ули­цу, по­тому что те­бе не хо­телось смот­реть мне в гла­за. В гла­за, нас­толь­ко по­доб­ные те­бе. Мы не сто­им люб­ви, Кла­ус. По­тому что че­ловек, спо­соб­ный на убий­ство, не спо­собен лю­бить, ес­ли толь­ко это убий­ство не во имя люб­ви. Но ря­дом с на­ми нет тех лю­дей, ра­ди ко­торых хо­телось бы пос­та­вить весь мир на ко­лени. Но мы уме­ло мо­жем прев­ра­тить ноч­ное не­бо в бу­маж­ный са­молет, а пос­ле ском­кать и бро­сить его в но­ги че­лове­ку, ко­торый лю­бит смот­реть на звез­ды. По­тому что мы сла­бые. Мы нас­толь­ко сла­бые, что да­же не спо­соб­ны смот­реть на чу­жое счастье, раз­ру­шая в пух и прах лю­бые меч­ты тех, кто спо­собен лю­бить. Мы выс­ме­ива­ем меч­та­телей, зло­радс­тву­ем над ве­ру­ющи­ми и уни­жа­ем влюб­ленных, а всё по­тому, что в тай­не мы меч­та­ем быть ими. От­ри­цай это, Кла­ус. Я то­же от­ри­цаю. "За­чем ра­бу знать, что он раб?", пом­нишь? Мы с то­бой ра­бы у веч­ности, Кла­ус, и да­же ес­ли мы вы­берем­ся из это­го фор­ма­лина, не ду­маю, что нас ждет жизнь луч­шая. В сле­ду­ющей жиз­ни мы бу­дем ра­бами у са­мих се­бя. Ты бу­дешь ра­ботать на план­та­ци­ях под па­лящим сол­нцем, а я бу­ду жить в мо­нас­ты­ре(как бы иро­нич­но это не зву­чало). Вста­вать с рас­све­том, ра­ботать под та­ким же сол­нцем и мо­лить­ся. Мо­лить­ся за тех, ко­го мы уби­ли, ко­го уни­жали, ко­го в люб­ви гу­били, ведь мы не уме­ли по-дру­гому лю­бить. Ведь мы не уме­ли лю­бить. С нас спро­сят ту кровь, что мы про­лили и спро­сят спол­на. "Воз­мездие - это то, что по­да­ют го­рячим и едят хо­лод­ным". Мы сго­рим и бу­дем дол­го ос­ты­вать. Сго­рю я - де­вуш­ка, что лю­била иг­рать в прят­ки с оди­ночес­твом. И сго­ришь ты - волк, что гнал­ся за ста­ей, на­ходясь при этом в ней. Я по­теря­ла жизнь, ты по­терял семью. Мы по­терян­ы, как ге­рои из не­дочи­тан­ной кни­ги. Ник­то не хо­чет нас ис­кать. Нам кля­нут­ся в вер­ности, в веч­ной люб­ви, но...кто они? Лю­ди, ве­ру­ющие в то, что у жи­вот­ных есть ду­ша? Она у них дей­стви­тель­но есть, да толь­ко мы не жи­вот­ные. Мы монс­тры, пря­чущи­еся за уг­лом, сколь­зя­щие тенью в ноч­ных ал­ле­ях. Мы яв­ля­ем­ся в шо­рохе листь­ев, мы ос­та­ем­ся хо­лод­ной дрожью на те­ле. Но на­ши ду­ши гни­ют от­дель­но от те­ла: мы по­хоро­нили их вмес­те с че­ловеч­ностью. По­ложи­ли под стек­лышко и за­капа­ли, как са­мый боль­шой сек­рет, под са­мым боль­шим де­ревом, что­бы не по­терять и не спу­тать. Над ним и вок­руг не­го воз­ве­лись ло­пухи, ши­пов­ник и чер­то­полох. Каж­дая яго­да - от­ра­ва на дво­их. Нам ни за что не проб­рать­ся че­рез ко­лючие вет­ви - под ни­ми спит вся тварь, что так по­хожа на нас. Да­же мы не смо­жем раз­гля­деть меж­ду всем этим то са­мое, ве­лича­вое де­рево, под ко­торым мы так бе­реж­но спря­тали свои ду­ши. И ник­то не сможет. Они там сгни­ли про­питав­шись нас­квозь на­шими по­рока­ми, от них ве­ет ложью за километры. А мы всё ждем и ждем, что кто-то их най­дет и рас­ко­па­ет. Но это­го не про­ис­хо­дит. Мы кри­чим: "Ну вот же они, чуть дальше! Сре­ди тех пус­тырни­ков и кра­пивы, под ши­пов­ни­ком, их гре­ет змея. Их от­пе­ва­ет во­рон." Но все бе­гут, исступленно спо­тыка­ясь и па­дая, как от лес­но­го зве­ря, ко­ими мы и яв­ля­ем­ся. Ты ду­ма­ешь, что блон­ди­ноч­ка смог­ла бы те­бя спас­ти? Ты ведь не ве­ришь в это, прав­да? Она силь­ная, свет­лая, по­это­му она не для те­бя. Да­же отыс­кав твою ду­шу, она обес­си­лен­но упа­дет и за­во­ет. Она не сдас­тся, ты прав, но это бу­дет уже не Кэ­ролайн. Ты её сло­ма­ешь точ­но так же, как и ме­ня ког­да-то. Её ду­шу ты за­хочешь взять в свои ру­ки, пе­реж­мешь и сло­ма­ешь, а пос­ле бе­реж­но по­хоро­нишь под са­мым кра­сивым де­ревом, дос­той­ным её ду­ши. Над ней вы­рас­тут прек­расные цве­ты, из тех са­мых цве­тов она спле­тет се­бе ве­нок и бу­дет хо­дить с ним, как с ко­роной, не по­доз­ре­вая, что эту са­мую ко­рону она спле­ла из сво­ей собс­твен­ной ду­ши. Раз­ве это­го ты же­ла­ешь сво­ей ко­роле­ве - что­бы она но­сила на сво­ей го­лове чу­чело сво­ей прек­расной, крис­таль­но чис­той ду­ши? Приз­най, Кла­ус, мы спо­соб­ны толь­ко гнить и уби­вать. Ты, ко­неч­но же, мо­жешь сочинять сим­фо­нии, писать картины и сти­хи, усы­пать чьи-то во­лосы, гу­бы, гла­за ком­пли­мен­та­ми, а гла­за те бу­ду сов­сем не тво­ими; они бу­дут жи­выми, как гор­ные ре­ки. А твои же по­тух­шие от вре­мени и ос­текле­нев­шие от бо­ли. Сов­сем дру­гие. Не­живые. Мер­твые. Ты бу­дешь рас­ска­зывать всем о со­вер­шенс­тве, твои ре­чи бу­дут пе­репол­не­ны па­фосом и лос­ком, сто­лети­ями от­то­чен­ной лжи. Но ты го­воришь об этом так кра­сиво, что те­бе ве­рят. Ты дву­мя сло­вами мо­жешь сно­ва про­будить в че­лове­ке же­лание жить. И все­го лишь од­ним сло­вом - убить. Так опас­но и прос­то. Ты ведь не рас­ска­жешь им о том, как веч­ность хо­ронишь люд­ские ду­ши, вер­но? И о том, что сам гни­ешь всю эту чер­то­ву веч­ность - то­же про­мол­чишь. Важ­ное ста­новит­ся не важ­ным, ког­да от не­го ис­хо­дит слиш­ком мно­го бо­ли. Ког­да-ни­будь мы оты­щем свои ду­ши и вос­кре­сим их. Я обе­щаю. А по­ка рас­ска­жи лю­дям о том, как веч­ная жизнь прек­расна, сколь­ко в ней кра­соты и великолепия. Му­зыка, кар­ти­ны... Пом­нишь, Древ­ний, как мы за­сыпа­ли на бе­регу Ат­ланти­чес­ких оке­анов, на­де­ясь не прос­нуть­ся? Ко­неч­но же ты пом­нишь. Ведь, мы пы­тались убить се­бя каж­дое сто­летие, но уми­рала раз­ве что толь­ко на­ша ду­ша. Смер­ти не бо­ит­ся лишь тот, кто жаж­дет смер­ти. Мы си­лой зас­тавля­ем се­бя дви­гать­ся даль­ше, на­де­ясь, что впе­реди, там, за гранью но­вого дня, нас ждёт но­вая жизнь. И что сей­час? Где мы сей­час? Это не мы дви­га­ем­ся, Кла­ус, это мир дви­га­ет­ся вок­руг нас. А мы сто­им на мес­те, во­зом­нив се­бя уме­лыми творцами этой кар­ти­ны, но мы, все­го на все­го, её ге­рои. У веч­ности не­т границ. Вечность бесконечна и в бесконечности её предел. Это как с пти­цами: их дер­жат в клет­ках, а лю­ди вы­пус­ка­ют их, даже не по­доз­ре­вая, что не­беса - их веч­ные око­вы. Мы пти­цы, Кла­ус, пти­цы, чьи ду­ши гни­ют под са­мым боль­шим де­ревом. Над ни­ми воз­раста­ет чер­то­полох, их гре­ет га­дюка. Их от­пе­ва­ет во­рон. Ес­ли бы ты спро­сил ме­ня, по­чему я люб­лю осень, я бы от­ве­тила: "По­тому что осенью пти­цы уле­та­ют на юг за но­вой жизнью." Но ты не спро­сишь, а я не от­ве­чу.