Ложь. Вино и Шляпник

DIAURA — 歪む球体 (Igamu kuutai) Lycaon — 奴隷と首輪

      В насквозь пропитанном сигаретным дымом полумраке бара было удивительно людно, несмотря на поздний, точнее уже ранний, час. И, несмотря на то, что заведение числилось как предназначенное для гостей особых и вроде бы кроме двух групп, заказавших его на это время быть никого не должно было, всё чаще слышались незнакомые голоса — представительницы слабого пола всегда умели проникать на такого вида мероприятия, а уж найти себе… так называемых собеседников им тем более труда не составляло никогда. Шумные, щебечущие что-то звонко и пьяно, они казались цветными пятнами, нарушающими приятные сумерки помещения. Вот две блондиночки усиленно изображают интерес к разговору засевших у барной стойки драммеров, а тем, кажется, абсолютно плевать на хихикающих и согласно кивающих дам — для них более важна крепкая столешница перед ними, ведь на ней так легко изображать игру на барабанах, пусть и не так объёмно на звучание, как получается делать это за установкой. В уголке засели Хийю и Шоя — им тоже есть, что обсудить, и девичья компания только оживляет разговор, заставляя припоминать больше интересных моментов со съёмок и записей, порождая новую волну восторженных возгласов и смеха. Гитаристы оказались наименее придирчивы, не делясь на музыкантов исполняющих ритм и лид партии, они сблизили вместе два соседних стола и что-то шумно и весело обсуждали, не забывая пить, шутить и уделять внимание девушкам, коих вокруг их компании собралось особенно много.       Йо-ка с ноткой презрения во взгляде осмотрел свое окружение и недовольно фыркнул: «Не сборище друзей, а кружки по интересам какие-то!» Хотя дело было не совсем в них… Йо-ка откровенно не любил девушек. Слишком смазливые, жеманно хихикающие, они все как одна стреляли глазками направо и налево, в тайне, а может не совсем уж и в тайне, надеясь на то, что кто-то из музыкантов снизойдёт до того, чтобы скрасить остаток подходящей к концу ночи в компании хотя бы одной из них.       — Куклы, — обозначил он женских особей под одним определением и вновь вернул всё своё внимание второй, только открытой бутылке вина. Он не любил девушек, а потому предпочитал пить в гордом одиночестве. Фанатки — да, он обожал своих фанатов, тех, что дарили ему свою энергию, вместе с ним выкладываясь на концертах по полной. Любил тех фанаток, что плакали под его песни, проникаясь глубоким смыслом, но вот таких вот ненастоящих и пустых — на дух не переносил. Больше их в этот миг он не любил только самих музыкантов, пустивших слюну на короткие юбки, откровенные декольте да раскрашенные на все лады лица. Они называли это макияжем, Йо-ка называл это маской. Он и сам постоянно вынужден был лепить такую на себя, перед каждым выступлением попадая в безжалостные руки стилистов. И он терпел, терпел это сходство с куклами лишь потому, пожалуй, что не видел в себе, да и других участниках этой же, присущей девушкам кокетливости, только возраставшей с каждым новым слоем косметики. Пусть не с первого раза, спустя ни одну ночь раздумий и размышлений, но он принял одно весьма серьёзное открытие — макияж на мужчинах ему нравился гораздо больше, точнее… ему просто больше нравились мужчины. И дело было даже вовсе не в подкрашенных глазах или же яркой помаде. Более сильные, всё чаще скупые на наигранные чувства, они дарили вокалисту именно то, чего жаждалось больше всего — животную страсть и похоть, не требующую взаимных признаний под луной и клятв в вечной верности. Мужчины были хороши тем, что в них нельзя было влюбиться — так думал Йо-ка, всегда — не могли представители его же пола играть на чувствах, вить верёвки, да и вообще, вряд ли были способны лишить свободы так, как это делали невинные с виду создания. Свято веря в свою истину, Йо-ка продолжал сканировать зал иначе, нежели это делало большинство музыкантов, собравшихся тут.       Вот только сегодня было откровенно скучно. Шоя определённо заигрался в натурала, любезно воркуя с миниатюрной шатенкой, уже забравшейся к нему на колени. Татсуя, думая, что делает это незаметно, положил ладонь на бедро Ичиро и тот, не особо-то сопротивлялся хозяйствующей руке драммера. Точнее не сопротивлялся никак. Остальных Йо-ка во внимание не брал, потому что из остальных был до скучного правильный Кей и ребята из дружеской группы, с которой они не так давно отыграли совместный концерт и с которой… они не делились столь интимными подробностями своих предпочтений. Из мужчин незнакомых и, как следствие неизвестных, по-настоящему симпатичных экземпляров так же замечено не было. Сделав ещё один приличный глоток вина, Йо-ка устало вздохнул, подумывая, что настало самое подходящее время вызвать такси и отправиться к себе. Хоть единожды, но явиться домой раньше полудня, принять душ и нормально выспаться — хорошая идея, которой суждено было сбыться когда-нибудь…       — Ай! — тихая ругань и болезненное шипение откуда-то со стороны, совсем противоположной от той, где располагалась основная компания музыкантов. Йо-ка постарался сконцентрировать взгляд и устремил его, повинуясь слуховым ощущениям, туда, где за соседним столиком, в таком же как и он одиночестве сидел второй вокалист.       — Доброй ночи, — пробормотал Йо-ка, неспешно подсаживаясь рядом и делая ещё один приличный глоток вина, кивнул в сторону мужчины. — Что ты делаешь?       — Играю, — совсем тихо, почти не различимо в шуме гремевшей музыки произнёс Юуки. И Йо-ка понял его, скорее не разбирая этот пьяноватый шепот, а читая слово по губам. По притягательным пухлым губам, окрашенным помадой в тёмно-алый цвет. Излюбленные вокалистом стразы уже успели опасть, но всё равно сила привлекательности от этого ничуть не убывала, заставляя желать Йо-ку, спрашивать у этого человека что-нибудь ещё. Спросить о погоде, о прошедшем выступлении, да о чём угодно! Лишь бы только иметь ещё одну возможность видеть эти губы в действии. Последней мысли Йо-ка смутился, потому как опошлённый алкоголем мозг перевернул смысл подуманного на несколько рядов, положений и поз.       — Странно, — пробормотал он вновь, а Юуки, мгновенно потерявший к нему интерес, вновь накренил зажженную свечу, которую всё это время держал в руках, вбок. Легкий треск, трепет огонька и пара капель летит вниз, бесшумно разбиваясь о протянутую розововолосым ладонь. Почти не слышный вскрик, и Юуки продлевает ощущение жара, растирая горячую застывающую массу большим пальцем, шипит, но на лице его читается неподдельное удовольствие, такое искреннее, что Йо-ка на мгновение теряется, нервно облизывая губы.       — Что может быть лучше, чем играть с собственными ощущениями? И что из ощущений может быть лучше боли, вязкой, такой тягучей и медленно перетекающей в удовольствие… — зашептал Юуки уже на ухо блондину, оказываясь рядом так быстро, что тот и не замечает, когда успел впасть в состояние задумчивости. — Как думаешь, Йо-ка-сан? Разве может быть что-то лучше?       Ещё одна капля летит вниз. Йо-ка чувствует, как дрожит в предвкушении тело подсевшего рядом вокалиста, как замирает оно в момент соприкосновения воска с ладонью, и как после расслабляется, пронзённое сладкой судорогой, как послевкусием яркого пика удовольствия. Глуша в себе пошлые ассоциации, Йо-ка совсем неразумно делает ещё один глоток вина, в надежде, что тот охладит его пыл и фантазию. Но терпкий привкус напитка, остающийся на губах корицей, только ещё больше разжигает влечение, заставляя перехватить бутылку другой рукой, а освободившейся обнять розововолосого за талию, по-собственнически притягивая к себе.       — Лучше… — голос Йо-ки дрожит, срывается то и дело, но опьянение это вызвано не градусом вина, а покорностью хрупкого тела в его руках, нежного, но в то же время кроющего в себе немалую силу. — Лучше будет, если эту боль тебе будет дарить кто-то другой. Размеренно, чередуя с лаской и заставляя дрожать в предвкушении и неизвестности перед каждым следующим шагом.       — И ты… ты подаришь мне эту боль, Йо-ка-сан? — в этих спрятанных за алыми линзами зрачках, читается неподдельное восхищение и мольба.       — Возможно, — милостиво согласился блондин, зная, что за этой покорностью спрятано кое-что более интересное и более подходящее ему сейчас. Догадываясь, что даже обещая, он не сможет причинить боль этому человеку. — Вот только готов ли ты к такому, Юуки-сан?       Тихий всхлип срывается с губ розововолосого, когда воск с позабытой в руке свечи, перекатывается через край, и обжигает пальцы. Поспешно отставленная, не нужная более свеча, оказывается на столе, а пораненные пальцы… Юуки, нарочито замедляясь, кладёт в рот. Средний и указательный, они оказываются сжаты губами какое-то время, а после, всё так же оставаясь во влажной сладости рта, соприкасаются с языком. Его юркий кончик порхает по обожженным участкам подобно кошачьему, и вроде бы нет ничего чрезмерно пошлого в этом действе. Всё в этом духе давно ожидаемо от Юуки, но только на сцене. Тут же привыкший видеть в необщительном вокалисте паиньку Йо-ка опешил, понимая, до какой же он степени ошибался и сколько неподдельного огня и сладострастия таиться в глубине глаз напротив него.       — Я готов ко всему, только… — шепчет он и, вынимая пальцы изо рта, медлит, не спеша убирать их прочь от лица, словно бы маня блондина к более решительным действиям. — Только я уже принадлежу… Другому, но ты ведь вызволишь меня? Йо-ка?       Не совсем понимая смысл последних слов, блондин не удерживается от желания повторить только-только проделанное вокалистом действо — принимает чужие пальцы в рот, начиная их осторожно посасывать. И есть в этой пошлости, что-то превосходно красивое, заставляющее огонь в душе разгораться всё ярче. Заставляющее терять интерес к пальцам, тянуться вперёд, чтобы уделить внимание шее и подыматься цепочкой крадущихся поцелуев выше.       — Раз так, то нам лучше покинуть это место, не находишь? — шепчет Йо-ка, прикусывая мочку и поигрывая с серёжкой Юуки. Его пьянит аромат чужих духов, смешанный с запахом лака для волос и ещё какой-то косметики, он едва сдерживается, чтобы не затянуть розововолосого в поцелуй прямо сейчас, но тогда разум покинет его незамедлительно, и шансов остановиться станет непозволительно мало.       — А тебя что-то смущает здесь? — озорной прищур подведённых тёмным карандашом глаз, и Юуки уже ловко пробирается обеими руками под пиджак вокалиста, оставляя на его боках алые полосы — росчерком ногтей, и спешно пробирается выше, к соскам.       — Люди. Не хочу им мешать, да и мы найдём больше прелести в уединении, — Йо-ке кажется, что каждое спокойно произнесённое им слово, стоит ему немалого количества потраченных нервов. Он прикусывает нижнюю губу, когда одна рука розововолосого достигает своей цели, и вокалист оглядывается назад, туда, где, кажется, никому нет дела до них двоих.       — Здесь внизу есть чудные комнатки, жду тебя, в самой последней, — мурлычут ему на ухо и отрезвляют легким пощипыванием соска, заставляя шипеть, морщиться от неприятный ощущений и искренне не понимать, что хорошего в получении боли. Для Йо-ки… Для Йо-ки вся приятность всегда состояла в её доставлении. Он давно поймал себя на мысли, что чувствует себя немного садистом, способным сделать кому-то больно в разумных масштабах, а после извиняться, зализывая любовнику ранки и целуя каждый ушиб. Но только не с этим человеком. Миниатюрная фигурка мужчины или же его повадки — было в нём что-то такое, что запрещало Йо-ке применять свои замашки на нём, даже если бы он просил.       Прежде чем отправиться за розововолосым, Йо-ка ещё раз оглядел зал. Пьяные и веселящиеся музыканты вряд ли бы хватились его даже на утро, не то что прямо сейчас, а оттого, не смея больше томить возможного любовника ожиданием, вокалист поспешил прочь. Попутно в голову лезли самые что ни на есть бредовые и пьяные мысли, размышления на тему странных комнат, расположенных в подвале, а ни как было чаще — принято на втором этаже. Также в голову лезли мысли о Юуки — блондин уже заранее прикидывал, как быстро хватятся его согруппники, если он решит украсть вокалиста к себе домой. А ещё… неимоверно странно думалось об удачно захваченной бутылке вина, и дело тут было даже не в совместном романтичном распитии пьянящего напитка. Точнее, совсем не в нём.       — Ты задержался и будешь наказан, — раздаётся из-за спины блондина, когда он заходит в нужную комнату. Дверь за ним захлопывается, скрежет замка отрезает вокалистов от всего прочего мира. Йо-ка хочет было обернуться на властный голос, но ловко ложащаяся на горло удавка-плеть не даёт сделать этого, стягиваясь на нежной коже шеи болезненной петлёй.       — И что же мне грозит, за этот проступок? — улыбка на губах Йо-ки непроизвольно становиться шире. Его радует эта игра и, сложно не признать, как легко заводит его подобное обращение к нему, минутами ранее покорного человека. Он бегло осматривает обстановку приятного полумрака комнаты, но не находит ничего стоящего в свете алых приглушенных ночников. Нет ничего действительно цепляющего его взгляд. Всё окружающее пространство, можно определить двумя словами — слишком пошло. Но это не важно, когда для него начинает существовать только Юуки, касающийся его поясницы одной рукой и стягивающий плеть второй чуть сильнее.       — На колени, — прекрасный, буквально излучающий власть Юуки, чей наряд полностью соответствует его образу во время выступлений, и даже плётка, и та, находится в его арсенале, прямо сейчас, когда она так нужна. Отставленная на столик у двери бутылка глухим стуком нарушает тишину. Йо-ка готов боготворить живое воплощение похоти за его спиной, но вместо этого лишь охотно следует приказу и уже через мгновение чувствует на своей спине маленькую ножку, в тяжелом сапоге. Даже не видя всей картины происходящего, Йо-ка знает, как соблазнительно смотрятся эти сапожки на розововолосом, как замечательно идёт ему и этот каблук и большая вызывающая платформа. Хотя ему удивительным образом идёт и весь этот нелепый, казалось бы, блядский наряд. Юуки настолько хорош сейчас, что Йо-ка устаёт играть по его правилам, в которых его так подло лишают возможности прикасаться к миниатюрному телу. Он чуть сильнее тянется вперёд и, не ожидавший этого Юуки норовит упасть. Но вовремя подхватываемый блондином, он оказывается почти заботливо прижат к постели. Почти, потому что и плеть тоже оказывается в руках блондина. Он повторяет действия её хозяина на нём же, и тот слегка вскрикивает, когда за своеобразный поводок его тянут вниз, к самому краю ложа, где уже сидит Йо-ка.       — А теперь наказан будешь ты и… выполнишь сам то наказание, которое хотел огласить мне, — не обращая внимания на злобно сверкнувшие глаза розововолосого, Йо-ка ещё чуть более настойчиво потянул его к себе, давая понять, что замысел его осознал достаточно хорошо.       И долго ждать не приходится. Юуки и сам, горящий желанием попробовать нового любовника на вкус, торопится, расстёгивая пуговицу и молнию на брюках блондина. Он едва заметно нервничает от переизбытка фантазий, а оттого действия его получаются слегка рваными и отдаляющими процесс удовольствия. Его судорожный выдох опаляет живот блондина, успевшего освободиться от верха наряда, и тот вздрагивает, становясь неимоверно чувствительным даже к таким мелочам.       — Ну же, — шипит Йо-ка гневно, когда дыхание вокару касается его живота. Он во все глаза следит за расположившимся между его ног мужчиной, а оттого невольно всхлипывает, когда тот, вместо требующего разрядки органа, вбирает в себя удачно выставленную, зажатую в руках блондина, рукоятку. Пошлое причмокивание и закрытые, будто бы на пике блаженства, глаза вокару приводят Йо-ку в ещё большее состояние гнева. — Ну ты и… зараза…       Последнее слово уже на благодарном выдохе, когда Юуки, сжалившись, сменяет рукоятку на болезненно стоящий член блондина. Вбирает его в себя с не меньшей жадностью и норовит оказаться всюду одновременно, будто бы не зная, где ему хочется дарить большую ласку. Порхающие движения языка, скользящие по пульсирующему стволу губы, тихие стоны, создающие невыносимо приятную вибрацию — всё это до такой степени будоражит сознание блондина, что он теряет над собой контроль, принимаясь самостоятельно подстраивать движения Юуки под желанный темп.       Втягиваемый сквозь плотно сжатые зубы воздух и следующий за этим выдох, перерастающий в шипение, знаменуют скорое приближение разрядки, ещё не желанной для столь шикарного начала. Всё ещё зажатые в руке розоватые пряди поспешно оказываются оттянутыми назад, но, вопреки немалой боли, Юуки продолжает движения головой, всё более страстно отдаваясь своему занятию, едва ли не возводя его в ранг первостепенных задач. Его цель — расширенные от возбуждения глаза Йо-ки, в которые он смотрит неотрывно, его каприз — срывающийся в томном стоне для него одного голос вокалиста, его мечта — это смесь злости и удовольствия на лице сдавшегося блондина. Притянутый вновь к паху, он до последнего не сопротивляется, принимая бьющую в горло струю солоноватого семени.       И Йо-ка стонет, обессиленный этой покорностью, опьянённый даримой ему пошлостью. Стонет, чуть прикрывая глаза, и не сразу замечает, что к его хрипловатому голосу примешиваются нотки чужого тембра. Машинально взгляд падает на вокалиста, но тот продолжает сидеть на полу, молча, показательно сглатывая белёсую жидкость, собирает языком ту, что оказалась на губах, улыбается и… молчит! Подозрение закрадывается в голову запоздалой волной, если не похожей на предательство, то явно напоминающей крайне неожиданный сюрприз. Слова Юуки про принадлежание кому-то становятся гораздо понятнее.       — Это было жарко, — комментируют со стороны, из затемнённого угла комнаты. И, вглядываясь, Йо-ка не сразу, но различает сидящего там. Неизвестно сколько эмоций в этот миг сменяется на лице блондина, но от осознания, что за всем происходившим смотрел не кто иной, как Сатоши, ему становится немного не по себе. Становится ясно, что последний стон принадлежал ему — жаждущему этого представления в напряжённой тишине. И следы беловатой влаги на ногах гитариста только подтверждают эту догадку. Хотя, казалось бы, что может подтверждать её более руки, всё ещё продолжающей лениво поглаживать член, пробуждая новую волну желания. — Жарко, но мало…       — И как это понимать? — Йо-ка прекрасно осознаёт, что он сейчас не в том положении, чтобы закатывать скандал или же пытаться одеться, прячась от чужих взглядов, изучающих его с неприкрытым интересом. Возможно, чуть схлынувшее опьянение и предало мозг, заставляя играть роль затянутого в ловушку искателя лёгких приключений, но невозмутимый вид Юуки, перебирающегося на кровать и освобождающего себя от лишних тряпок и ещё более невинный вид гитариста пьянили уже иначе.       — Да, в принципе, понимай, как хочешь, — прошелестел Сатоши совсем в непривычной для себя манере и сделал большой глоток из бутылки с вином, которую ещё ни так давно сам Йо-ка умудрился притащить в номер. В горле мгновенно пересохло. Хотелось повторить это действо и также насытиться рубиновой влагой напитка страсти, и Йо-ка, невольно сглотнув, облизал губы быстрым движением по контуру. Почему-то это рассмешило гитариста, но смех его не казался обидным или же неподходящим к ситуации — безумие Шляпника неимоверно гармонировало с никуда не девшимся возбуждением. Ещё один глоток и, повинуясь порыву, Сатоши приближается к блондину, позволяя в этом неспешном приближении рассмотреть себя. Йо-ка не ошибся, доверяя своей первой догадке — из одежды на гитаристе была только шляпа. Привычная почти в каждом образе, она и сейчас сохраняла то, зародившееся с первого раза, представление Йо-ки о мужчине. Но, по сути, было бы достаточно даже безумства, плескавшегося в глазах наравне с похотью. Ещё один глоток, уже сидя перед вокалистом. Сатоши подаётся вперёд, передавая часть напитка с и без того сладких губ. И его целуют в ответ. Жадно, забирая желанную влагу, но ещё больше горя желанием пробовать эти губы на вкус. В висках пульсируют разом множество пошлых идей, непривычно яркое представление всевозможного развития событий и понимание того, что сейчас всё нафантазированное может стать реальностью.       Прерывая глубокий поцелуй, уже на грани потери последних крох воздуха, мужчины, тяжело дыша, отстраняются друг от друга. И в этот же миг, пространство между ними наполняется иным сгустком похоти, живым, просящим внимания к себе, неожиданно забытому в раскрытии крохотной проделки. Юуки подобно зажатому меж двух огней мотыльку мечется из стороны в сторону, срывая поцелуи поочерёдно с губ обоих музыкантов. И если опьянённый так давно разыскиваемой и в неожиданный момент обнаруженной страстью Йо-ка ещё умудряется отвечать на каждое касание именно с желанием сделать приятно мужчине, то Сатоши, в отличие от него, явно ленится делать это, чередуя поцелуи распитием подходящего к концу алкоголя. И даже так, неожиданно теряя способность целовать гитариста, Йо-ка чувствует его прикосновения и похоть — они приходят к нему во вкусе алкоголя, срываются с поцелуев Юуки, ещё больше будоража сознание.       Это двойная игра, в которой одними поцелуями становится насытиться всё сложнее. Руки сами тянуться к бёдрам обнажённого Юуки и уже там, на невообразимой гладкости кожи, встречаются с руками гитариста — он опережает блондина ровно на один шаг. Шаг длиною в секунду, где Сатоши оказывается чуточку прозорливее, предугадывая желания своего вокалиста. Секунда, и Йо-ка, прижимаясь к шее розововолосого, видит через наполовину опущенные веки Сатоши, уже вырисовывающего узоры кончиком языка на шее с другой стороны. Всхлип Юуки, и он выгибается в объятиях мужчин, немо прося продолжить начатое. Ещё секунда, и ноги полулежащего мужчины оказываются разведены в стороны всё теми же музыкантами, не сговариваясь принявшими одно и тоже решение.       Хотя догадаться о каждом следующем шаге не так-то сложно, учитывая нарастающий жар. Юуки реагировал на каждое касание всё чувствительней, распаленный лаской, даримой в четыре руки, он всё более выгибался навстречу хаотичным блужданиям и всё чаще срывался на стон, когда нежные пальцы Йо-ки и чуть грубоватые подушечки Сатоши, задевали самые чувствительные части его тела. Он силился поймать пальцы музыкантов губами, но те слишком быстро сменяли своё движение, не позволяя лишних вольностей мужчине, не сговариваясь, отдавая ему пассивную роль. И, возможно, Юуки бы возмутился такому ходу событий… если бы не съедающее его изнутри желание отдаться, подчиниться этой игре всецело, позволяя издеваться над собой как угодно, лишь бы только не вечно, лишь бы только позволить заполняющему изнутри возбуждению найти свой выход.       — Поиграем? — поинтересовался Сатоши, скорее Юуки, нежели у вокару, но взгляд его при этом был устремлён на последнего. Он слишком хотел увидеть реакцию мужчины на его действие, и догадка оказалось верна — Йо-ка был прекрасен в новой вспыхнувшей волне возбуждения, когда взгляд его коснулся гитариста, точнее, когда он увидел, что творит этот самый гитарист с уже опустевшей бутылкой. Скользящий по её горлышку язык. Губы, обхватывающие стекло ровным колечком, вызывали самые что ни на есть подходящие ассоциации. Мозг сам отчётливо рисовал картину следующего возможного действия, и от её представления в паху всё стянуло жаром ещё сильнее.       — Ну же… Возьми… — снова и снова облизывая в миг пересыхающие от учащённого дыхания губы, Юуки уже самостоятельно разводил ноги, приглашая одного из мужчин, сам не зная, кого именно он имеет ввиду. Он выгибался под ставшими редкими ласками так, будто бы находился под действием наркотика, да, по сути так оно и было — эффект самого сильного опьянения приносили ему горящие огнём прикосновения к телу. Он тихо всхлипывал и лишь единожды сорвался на более громкую ноту, лишь в момент, когда прохладное горлышко бутылки прикоснулось к нему меж ягодиц.       — Тебе нравится видеть это? — поинтересовался с дьявольской улыбкой Сатоши у Йо-ки, даже наперёд зная ответ, даже видя, как глаза мужчины пожирают картину постепенно исчезающей в вокалисте бутылки.       — Да, — кивнув, согласился Йо-ка, и замолчал, когда его ответ неожиданно смешался с аналогичным возгласом Юуки, не сдерживающим себя в желании наполненности. Его «Да» было иным, благодарным, выстанываемым на выдохе, подкрепляемым встречными движениями в сторону прохладной гладкости. Но Сатоши, всё ещё издеваясь, продолжал отодвигать бутылку, не позволяя своему вокалисту насладиться ей в полной мере.       — Сука, — шипит, приподнимая голову и испепеляя Шляпника взглядом, но тот лишь смеётся над его слабостью и продолжает свою игру ещё какое-то время, чтобы через пару тщетных попыток вокалиста, протолкнуть горлышко неожиданно глубоко, заставляя застонать его уже иначе. — Сука…       — Тебе не кажется, что наш малыш слишком много ругается? — наклоняясь к Юуки, и влажно целуя его чуть выше пупка, поинтересовался Сатоши у Йо-ки, уже не скрывавшего желания повторной разрядки и принявшегося открыто ласкать себя, глядя на разворачивающееся перед ним действо. Кивок от гитариста куда-то вверх, служит единственно возможным призывом. Он подсаживается к Юуки и прежде чем сам успевает что-либо предпринять, оказывается притянут за бёдра ещё ближе.       — Я скучал, — казалось бы невинная в обычное время фраза голосом розововолосого обретает совершенно иной смысл, нескрываемая жажда и похоть сквозят в ней. Не обращая внимания на неслабые удары негодующего Сатоши по ягодицам, он всё же довершает начатое и, так и не отпуская из своей хватки бёдер блондина, переворачивается на живот. Его дыхание опаляет подрагивающую головку члена всего мгновение, прежде чем та оказывается в приятной влажности рта.       Уже через пару мерных движений головы Юуки, вокалист позволяет себе расслабиться, приоткрывает глаза и как раз застаёт тот момент, когда более ненужная бутылка летит на пол, чудом не разбиваясь, а Сатоши с весьма собственническим видом устраивается между широко разведённых ног мужчины. Он встречается взглядом с Йо-кой и улыбается так насмешливо, что блондин чувствует легкий укол смущения, а ещё… он искренне завидует гитаристу. Тому, с каким видом он входит в розововолосого, будто бы доказывая свои права на него. Укол зависти бьёт следом за смущением, тут же смываемый приятной вибрацией от стона Юуки. И всё же блондину немного жаль, даже не смотря на с ума сводящие губы мужчины. Жаль, что не он сейчас завладевает этим прекрасным телом так самозабвенно, немного эгоистично, силясь в первую очередь доставить удовольствие себе, а потом уже изголодавшемуся по ласке любовнику.       И неожиданно даже для самого себя, так же привыкший быть эгоистичным, Йо-ка решает компенсировать розововолосому то, что не даёт в этот миг Сатоши. Он становится полной противоположностью гитариста и стоны Юуки, его учащённое дыхание лучше тысячи слов говорят о необходимости этих действий. Сатоши и Йо-ка — они словно бы неправильные отражения друг друга, не похожие ни внешне, ни в действиях. И если Сатоши жадно вбивается в подрагивающее перед ним тело, оставляя на бёдрах следы крепкой хватки, то Йо-ка в противоположность этому нежен, ласкает руками тело под собой где только удаётся достать, не мучает Юуки сильными толчками и позволят ласкать себя в ответ нежно и медленно, а после и вовсе отстраняется, чтобы подарить стонущему в голос мужчине поцелуй. Он нарушает своё первоначальное обещание, не смея дарить боль. Всё так же неожиданно нежно прикасаясь к припухшим губам, он чувствует собственный вкус и сходит с ума от той нежности, что дарят ему в ответ. Йо-ке в голову закрадывается безумная мысль: не знай он, что в этот же самый миг Юуки как последняя шлюха отдаётся своему гитаристу, он вполне мог бы влюбиться в него... Во всего. От тонких чёрных каблучков его блядских сапог, до самых кончиков волос выкрашенных в дурацкий розовый цвет. Краткое пересечение взглядов и Йо-ка уверен, что его мысль оказалась понята и встречена неожиданно робкой улыбкой и быстрым трепетанием ресниц. Йо-ке хотелось верить в разыгрываемую перед ним картину и забывать… безвозвратно забывать, до какой же степени высоко актёрское мастерство вокалиста.       — Ну же, сладкий, возьми меня, — хнычут ему чуть притворно прямо в губы и затягивают в очередной поцелуй, на этот раз краткий, прерываемый грубо Сатоши. Тот отрывает блондина от сладости губ напротив и притягивает к себе прямо за волосы, крепко сжатые у самых корней. И возразить бы на неслабую боль, причиняемую этим действом, да только губы гитариста прерывают любые возмущения наперёд, даря поцелуй. Страстный, слегка болезненный, он топит в себе возникшую было нежность и пробуждает желание большего.       — Не заставляй его ждать, — шепчет Сатоши всё так же, рядом, чуть прикусывая нижнюю губу вокалиста и прикрывая глаза от этого действия как от самого блаженного удовольствия, которое мог бы сейчас получить. Йо-ке льстит такой настрой, да и сам он всё ещё не прочь овладеть телом так странно влияющего на него человека. Соскальзывает с кровати, устраиваясь между призывно разведённых ног и прежде чем закрыть глаза, отдаваясь удовольствию всецело, успевает заметить, с какой жадностью Юуки переключается на гитариста, выстанывая его имя… Имя Йо-ки.       Дрожь приятными волнами разносится по всему телу, от ощущения узости и жара вокалиста хочется стонать в голос, и Йо-ка не сдерживается, где-то на краю сознания понимая, что ему откровенно плевать на то, что их могут услышать. Более того, даже будь здесь остальные музыканты из обеих групп, он бы ни за что не остановился, продолжая нежно насиловать розововолосого, заставляя его выгибаться в спине с грацией кошки и тем самым просить касаться этой спины поцелуями. Искусанные от многочисленных поцелуев губы чуть пощипывает от капелек пота, проступивших на пояснице, но и слаще этого действа быть не может, когда Йо-ка чувствует, как мышцы вокалиста на пике удовольствия сжимают его всё сильнее, он спешно скользит одной рукой с бедра к паху, накрывая возбуждённый орган ладонью. А после, уже слушая тихие всхлипы, и видя, как губы Юуки марает семя гитариста, замершего с запрокинутой вверх головой, Йо-ка больше не сдерживает себя, снова и снова овладевая его телом. Подрагивающие ноги уже с трудом удерживают розововолосого и, совершая последние точки, Йо-ка придерживает его в крепкой хватке совсем как Сатоши в самом начале. Последний, надо сказать, к этому моменту, уже отходит от полученного оргазма и с жадностью наблюдает за парой, которая ещё несколько минут, но радует его невероятно красивой картинкой сплетённых тел и голосов, звучащих сейчас так привлекательно, как их никто и никогда больше услышать не сможет.       На последнем вздохе, на последних отчаянно сладких секундах затяжного возбуждения, Йо-ка умудряется перевернуть покорного вокалиста на спину и тот, ничуть не смущенный новым положением, с готовностью притягивает блондина к себе ближе ногами. В его глазах всё то же чарующее обожание, расслабленный, он всё равно продолжает стонать от доставляемого Йо-кой удовольствия. Такой чувственный, отзывчивый на каждую ласку, он продолжает сводить вокалиста с ума. И глаза Юуки вспыхивают победным огоньком ликования, в миг, когда он чувствует наполняющий его тело тягучий жар, разливающийся вместе с семенем. Не выдерживая нахлынувшей слабости, Йо-ка падает в перину, прямо поверх розововолосого, крайне надеясь, что эта слабость не принесла болезненных ощущений столь дорогому для него в этот миг человеку.       — Это было очень жарко, — совсем как в первый раз комментирует довольный Сатоши, и пальцы его ложатся нежными касаниями на взмокшую спину Йо-ки. Они скользят от лопаток и ниже, по позвоночнику, к пояснице и округлости ягодиц. Властные касания, которым хочется подчиняться, но чуть позже, а пока… Йо-ка позволят себе расслабиться, обнимая наигранно хрупкое тело под собой, тяжело дыша и чувствуя, как губы вокалиста, касаясь его ключицы, шепчут одно единственное слово. Оно не может не вызвать улыбки, и без того учащённого сердцебиения и ощущения тепла где-то глубоко внутри. Конечно, велик шанс, что Юуки сейчас нагло лжет, даря подобные признания каждому своему любовнику, но почему-то… Йо-ке хочется верить в нечто большее, и его ответное признание остаётся прижато поцелуем к виску с прилипшими к нему мокрыми от пота прядками.