За боль мою своей ответят болью! Смотри в глаза, мой беспощадный брат, И отомсти всем тем, кто виноват, И тем, кто мог бы… Наслаждайся ролью! Мой серый мститель — их ночной кошмар — Так быстр и так жесток, и так коварен, Страшней любой из всех живущих тварей! Уверена, им не забыть мой дар. Adelfa
Волчий вой раздался совсем рядом. Улыбнулась, посмотрела вперед, осторожно отодвигая норовящую попасть в глаза ветку. Ей ли, всаднице волчьей, волков бояться? На миг остановилась, стараясь понять, куда идти дальше. Страха перед ночным лесом тоже не было. Пусть лес этот и находился в чужих землях — Нижней Нейстрии, как их здесь называли. Напротив, хотелось поскорее увидеть того, кто осмелился позвать ее сюда в такое время. Да еще и таким способом. Проснулась от мягкого шепота. Выбралась осторожно из объятий мужа, стараясь не разбудить его, и осмотрелась, разглядывая очертания комнаты в темноте. — Выйди ко мне! Голос тихий, но уверенный. — Кто ты? — Ты и сама знаешь! Поднялась с лежанки, оделась наспех и, стараясь не шуметь, направилась к двери. Почему бы и не взглянуть, кто зовет ее. По каменным ступеням спустилась во двор. Огляделась. Свет луны ярко освещал уцелевшие при пожаре постройки захваченного аббатства, где остановилась часть войска ее мужа. Хирдманы, охранявшие ворота, удивились ее желанию в одиночку отправиться посреди ночи неизвестно куда, но без лишних вопросов открыли ворота. Куда идти, она знала, чувствовала, где ее ждут, поэтому уверенно свернула со старой римской дороги, направляясь к лесу. Наконец, посмотрев вперед, Рунгерд увидела высокую девочку, что стояла рядом с одним из деревьев, обняв ствол рукой. Распущенные волосы ее развевал прохладный уже по-осеннему ветер. Ведьма на миг замерла, затем насторожено прищурилась. Простая девочка, миленькая, с чуть наивной улыбкой, но Рунгерд почувствовала в ней что-то — глубокое, неуловимое и очень опасное. — Я знала, что ты придешь! И голос, и лицо ее, которое ведьма с легкостью разглядела в темноте, совсем еще детскими казались. Девочка подняла взгляд прямо на Рунгерд и улыбнулась. Улыбка невинная, но в темных глазах угроза. Ведьма равнодушно ухмыльнулась в ответ. — Ты знаешь наш язык? — Я знаю, о чем сейчас воют волки в этом лесу и поют птицы в ветвях деревьев! И уж с тобой поговорить я смогу! Рунгерд снисходительно улыбнулась. — Ответь тогда, зачем звала! Хотела взглянуть, кто в битве тебя одолел? Девочка обиженно поджала губы. — Верно. В землях моего отца, да и за их пределами, еще не было колдуньи равной мне. Поэтому я недооценила тебя. Не такая уж ты простая противница, Рунгерд. — Поздно теперь говорить об этом. Вижу, тебе что-то от меня нужно. — Не боишься это узнать? Рунгерд промолчала, пренебрежительно поморщившись. — Мой отец недоволен, что сражение проиграл и был вынужден такую огромную дань вам выплатить. И если бы не ты, все иначе бы сложилось! Как думаешь, он рад будет, если ты его пленницей окажешься? — Слышала я, что ваш белый бог не жалует тех, кто колдовством промышляет. Скажи, кем была твоя мать? Девочка гордо подняла голову. — Моя мать совсем другим силам служила. К ней самой люди с мольбами приходили, в надежде будущее узнать. И способности свои она мне передала! А могла она многое! И птицей летать, и зверем бегать, и ветра себе подчинять! Все боялись ее и восьмерых ее сестер. Никто бы не осмелился на остров их без надобности явиться*! — Что же сама ты получше с ветрами управляться не обучилась? — рассмеялась тихо, но сразу же вновь сделалась серьезной. — Как бы там ни было, с тобой все иначе. Твоя мать свободной от людских законов была, ты же в отцовском доме узницей живешь. Я ведь права? Ты чужая им. Даже отец тебя стыдится, словно ты ленивой смертью больна. Девочка посмотрела на нее с ненавистью. Рунгерд же показалось, что перед глазами повисла серая пелена. И сделалось холодно, несмотря на теплую накидку. — Да… В чем-то ты права. Отец меня наказанием своим считает. — Но когда помощь твоя требуется, то воспользоваться ею не зазорно… Удобно как! Ведьма взмахнула рукой, сотворив знак, защищающий от направленных на нее чар, и девочка отшатнулась назад, словно ее толкнули. Рунгерд поймала на себе обиженный взгляд, заметив, каким упрямым сделалось лицо ее противницы. — Не стоит тебе злить меня! Радуйся лучше, что передо мной сейчас стоишь, а не сидишь в медном ошейнике и со связанными руками вместе с теми, кого в рабство продадут, — замолчала на миг, с насмешкой уставившись на девочку. — Так ты поэтому здесь? — Поэтому! Мой сводный брат, Дагоберт, в плен к вам попал. Верни мне его по-хорошему, и я не трону тебя. — Что же ярл Готфрид сам не попросил сына ему вернуть? — Отец считает, что он погиб. Я же знаю, что это не так! — Но вместо того, чтобы добром договориться, ты угрожать мне решила? Так знай — угрозами ты ничего не добьешься! Лучше уж я стены своего дома кровью брата твоего окроплю. Моим богам по нраву это придется. Девочка гневно выпрямилась. — Тогда, может, лучше тебя в этом лесу на съедение волкам оставить? — Кажется, ты уже пыталась со мной сразиться, — усмехнулась пренебрежительно. — Но как ни старалась, наши корабли все равно полны сокровищ и рабов. Зря отец твой с помощью колдовства воевать решил. Не заставь он тебя, и мне бы вмешиваться не пришлось. — Не говори, что не хотела этого! — Что я хотела, в твои года понять сложно. — Может, и пойму, когда стану такой же, как ты, старухой. Рунгерд, прищурив глаза, злобно посмотрела на девочку. Та лишь рассмеялась. — Твой муж был бы в ужасе, узнав, какова ты на самом деле. Ведьма запустила пальцы в волосы, отбросив их назад, и тут же застыла, мельком взглянув на руку. Гладкую прежде кожу сейчас уродовали морщины. Торопливо шагнула вперед. — Я вырву тебе легкие! Девочка сразу сделалась серьезной, поняв, что не может с места сдвинуться. Ведьма вцепилась в ее предплечье, в другой руке нож блеснул. Молодая колдунья быстро зашептала какие-то слова, но на этот раз Рунгерд не понимала их. В следующий миг рука ведьмы сжимала пустоту. Нож сделался тяжелым, словно обломок скалы, грохнул о землю. И сама она без сил опустилась на мягкую лесную почву. Девочка же, обратясь птицей, полетела прочь. Рунгерд ощутила железный привкус на губах и провела рукой по лицу. На пальцах теплое, липкое. Прислонилась спиной к дереву и закрыла глаза, пытаясь справиться с нахлынувшим внезапно головокружением.***
В полдень Сигурд Умелец притащил к конунгу тощего оборванного мальчишку-подростка. Вилланин постоянно чесался и незаметно косился по сторонам, от страха втягивая голову в плечи, стоило кому-то из норманнов посмотреть в его сторону. — Конунг, послушай. Этот мальчишка, насколько я понял, о твоей жене что-то сообщить хочет. Гутторн мрачно взглянул на оборванца. Рунгерд он сегодня не видел, но от дозорных знал, что ночью она в сторону леса ушла. Это нисколько не удивляло, к странностям жены он давно привык, но ее долгое отсутствие начинало тревожить. — Что же? Сигурд обратился к мальчишке на местном наречии, которое выучил в многочисленных торговых походах. Вилланин что-то сбивчиво затараторил в ответ. — Он говорит, его бабка утром в лесу молодую женщину нашла, и они решили по ее речи и одежде, что она из наших. — Что значит нашла? — Сказал, ей отчего-то нехорошо сделалось. Сейчас же она в доме у них. — Он может доказать, что не врет? Мальчишка осторожно вытащил из-за пазухи какой-то предмет и неуверенно протянул конунгу. Гутторн приблизился и выхватил из его руки золотую цепь. Сомнений не было, кому она принадлежит.***
Распахнув покосившуюся дверь, конунг зашел в пропахшую навозом лачугу. Осмотрелся брезгливо. Внутри только одетая в лохмотья старуха и тощая коза, что при его появлении испуганно заблеяла и бросилась к принявшейся кланяться хозяйке. Рунгерд спала в углу на соломенной подстилке, накрытая вытертой шкурой. Лицо ее выглядело спокойным, только чересчур бледным, словно только что выпавший снег. На полу валялось перепачканное кровью платье. Заметив его, Гутторн замер на миг, а затем отбросил прочь шкуру, боясь увидеть раны на теле жены. Несмотря на балахон из грубого полотна, надетый на нее, было ясно, что его догадки ошибочны. — Пусть расскажет, что произошло. Чем она больна? К вошедшему следом Сигурду конунг не обернулся. Тот же выслушал объяснения старухи, разглядывая ее настороженно. — Она говорит, что отправилась в лес за травами, нашла твою жену под одним из деревьев и привела домой. Говорит, что волноваться не следует, с ней все хорошо будет. Старуха торопливо закивала в подтверждение своих слов и продолжила говорить, глядя на конунга, который взял Рунгерд на руки, опасаясь, как бы в этом хлеву ее блохи не закусали. — Что она там бормочет? — Сказала, не стоит ей из-за потери ребенка переживать. У такой молодой женщины другие дети будут. Конунг несколько мгновений недоверчиво смотрел на старуху, затем молча вышел за дверь. На улице Рунгерд открыла глаза и, попросив мужа отпустить ее, молча отошла в сторону, глядя на поля, с которых уже собрали урожай. Решив не тревожить ее сейчас, Гутторн повернулся к остановившейся у входа в дом вилланке. — Ты помогла моей жене, зная, кто она. Почему? — Она говорит, что хоть их господа и зовут нас посланцами дьявола, но ей кажется, что и нам благодарность знакома. А жену твою мы бы все равно искать стали. И случись с ней что, то всем живущим в этой деревне бы точно плохо пришлось. — А она ведь права. Конунг безрадостно усмехнулся и протянул старухе золотое кольцо. Она схватила торопливо. — Твой внук смелый парень, раз не побоялся придти ко мне. — Здесь нет его заслуги. Он выполнял мою волю. Гутторн взглянул на жену, что по-прежнему смотрела куда-то вдаль. Подобное творить с людьми она и впрямь умела. Издалека донесся тихий вой. — Сколько волков здесь. И все они голодны.***
Ведьма сидела в заросшем зеленью клуатре, тихо шепча заклинание над лежащим у ее ног волком. Он набросился на одного из хирдманов в лесу, тот ранил зверя копьем и притащил в аббатство, чтобы содрать шкуру. — Зачем ты тратишь на него силы, он ведь все равно сдохнет? Рунгерд посмотрела на мужа, который некоторое время наблюдал за ней, стоя рядом с одной из колонн. — До ночи он доживет. — Что ты опять затеваешь? — Когда человека на хольмганг вызвали, он не может отказаться. Гутторн внимательно вгляделся в лицо жены. Взгляд ее сделался упрямым, и сама она сейчас одержимую напоминала. Он молча присел рядом и некоторое время рассматривал колодец, стоящий в центре дворика. — Почему ты не сказала мне? — Сказала бы. Потом. Ты и без того не рад был, что взял меня в этот поход. А если бы еще про ребенка узнал… — Я был бы рад, останься ты дома! Но… Ты ведь, как всегда, права оказалась. Я не могу не признать твоей заслуги в битве… — Вот как. Теперь ты это признаешь? А тогда в море меня сбросить грозился. Гутторн улыбнулся. — А разве не ты обещала меня вместе с кораблем утопить, как и этих трусливых христиан? Рунгерд недовольно поморщилась, но промолчала. — Ты должна знать, что я благодарен тебе. Кому еще под силу со здешними ведьмами справиться? Она продолжила молчать и отвернулась. Гутторн обнял ее одной рукой, осторожно прижимая к себе. — Не печалься, моя Рунгерд. Скоро ты будешь дома, рядом с сыном. Представь, как он обрадуется нашему возвращению. Ведьма заулыбалась, взглянув на мужа. — А еще, я уверена, злиться будет, что его с собой не взяли. Конунг усмехнулся. — Только этого мне не хватало…***
Факел разбрызгал свет по стенам сарая для пленников. Рунгерд остановилась рядом со спящим беспокойным сном молодым парнем с грязной повязкой на голове. Склонилась над ним и осторожно потрясла за плечо. Когда пленник открыл глаза, ведьма хищно улыбнулась. — Должно быть обидно сыну ярла среди рабов оказаться? Не ожидал ты такого, верно? Он что-то грубо ответил, не понимая слов Рунгерд. Она же шагнула назад, поравнявшись с двумя стоящими за спиной хирдманами. — Скажи этому треллу, Сигурд, что я решила отпустить его. Торговец перевел слова ведьмы и выслушал ответ удивленного пленника. — Он хочет знать — почему? Рунгерд пренебрежительно скривилась. — Да за таких рабов много не выручишь! Сама бы я и марки за него не дала. Он ведь и не умеет ничего, только корми его зря. — Тут ты не права. В некоторых землях не только хорошие работники ценятся… Он замолчал, заметив насмешливую ухмылку конунговой жены. — Об этом потом расскажешь. А ему мои слова говори. Да прибавь, что сестра за него просила. И пусть еще вот что скажет: нет ли здесь того, кто бы родней ему приходился? Или просто человека высокого рода? Услышав это, пленник недоверчиво посмотрел на Рунгерд, затем указал на привалившегося к стене человека с перевязанной рукой. — Вон тот, тощий, говорит, родич ему по матери. Ведьма довольно кивнула и быстро переглянулась со вторым хирдманом, что все это время лишь молча стоял, внимательно разглядывая пленников хищными желтыми глазами. — Его тоже отпущу. Чуть позже Ульвар их проводит немного, а то уж больно они оба выглядят плохо. — А второго-то зачем? Рунгерд ухмыльнулась. — Он тебе нужен? Думаешь, гору серебра за него получишь? Торговец придирчиво оглядел обоих пленников, покачал головой отрицательно. — Почему тебе, госпожа, происхождение этого, второго, так важно? Ведьма таинственно улыбнулась. — Не много ли ты спрашиваешь?***
Пленникам поначалу странным казалось, что их отпустили в столь позднее время и привели среди ночи в лес. Но раз к этому Бертрада руку приложила, то такой поворот естественным виделся. Это как раз в духе маленькой ведьмы. Наверняка она сама за ними и явится. Зачем тогда сидеть на окруженной кустарником поляне в компании мрачного провожатого и слушать раздающиеся вокруг волчьи песни? К их неожиданности, на поляну вышла Рунгерд в сопровождении огромного волка. Зверь передвигался медленно и тяжело, но все же послушно плелся за ней. Когда ведьма остановилась, он тут же устало улегся на землю. Рунгерд же взглянула вначале на пленников, затем на сопровождавшего их хирдмана. — Чему так удивляешься, Ульвар? — усмехнулась самодовольно. — Не тому ли, что я не верхом на нем приехала? — Странно, что этот зверь вообще сюда дойти смог. Я сам видел, как из него копье торчало. Ведьма разожгла костер в центре поляны и уселась рядом с ним. Взяла в руки нож, что висел на поясе, нарезала что-то на куске коры. Рассекла ладонь, начертанные на коре руны кровью покрыла. И запела негромко. Слушайте, турсы, Тролли, услышьте! Сбудется пусть Заклятье мое! Хель великанша, Жертву прими ты, Жертву другую Моей власти отдай! Гарм и Фенрир! Зверю ярость даруйте! Пусть ненавидит Род он людской! Цепь рун окровленных Брошу в огонь я. Никто уничтожить Те знаки не сможет! Пусть таково будет слово мое! Огонь взвился ввысь на миг и тут же сделался почти незаметным. Словно притаился, ожидая, что же дальше. Ведьма поднялась и подошла к пленникам, которые смирно сидели на границе света и темноты. Даже решись они убежать сейчас, ничего бы не вышло. Слишком крепко их разум колдовские путы связали. Велев одному из них подняться, Рунгерд подвела его к огню, сама же за спиной встала. — Вглядись в пламя! — Пленник хоть ее слов и не понимал, но воле ведьминой подчинился. — Видишь свою судьбу в нем? Видишь сияние золотого моста? Не стоит бояться на него ступить! Модгуд встретит тебя и путь укажет! Рунгерд схватила жертву за волосы, запрокинув голову, и быстрым движением полоснула ножом по горлу. Убрав руки, она позволила телу упасть, наблюдая, как кровь из широкой раны мгновенно впитывалась в землю и шипела на углях, попадая в костер. Словно и земля и огонь были голодны. Ведьма закрыла глаза, с наслаждением вдохнув пропитавшийся ароматом крови воздух, и направилась к смирно лежащему в стороне волку. Она опустилась на землю рядом со зверем, попутно пробуя на вкус кровь, что на ноже осталась. Волк сел, жадно обнюхав забрызганный красным рукав ее платья. Свободной рукой ведьма погладила его по голове, чуть улыбнувшись. — Прости, но мне кое-что от тебя нужно. Рунгерд вновь погладила густую шкуру зверя, но теперь мокрый от крови мех безжизненно лип к пальцам. Тихо нашептывая что-то, она подошла к костру и, подхватив с края остывший уголек, раскрошила его над бережно извлеченным из волчьей груди сердцем. Взглянув на брата молодой колдуньи, что по-прежнему сидел на земле, Рунгерд усмехнулась. — Тебя я убивать не стану. Я ведь сказала, что отпущу тебя… к сестре. Жаль, что ты моих слов понять пока не можешь, — протянула Дагоберту руку, кровь с которой капала сейчас на его одежду. — А теперь ешь! Он с отвращением взглянул на зажатое в ладони ведьмы сердце и попытался оттолкнуть ее, но ничего не вышло. Слишком тяжело было воле этой женщины противиться. Дагоберт нехотя поднял руку и взял окровавленное сердце.***
Берег был еще виден. Рунгерд задумчиво смотрела то на него, то на беспокойные волны. — Я слышала, в этих землях не принято ногти покойникам обрезать. К мужу не обернулась, продолжая глядеть на воду. — К чему ты это говоришь? — Просто вспомнилось вдруг. Он подозрительно покосился в ее сторону. — Как там твой хольмганг? Улыбнулась загадочно. — А сам что думаешь? Когда спустя несколько дней она вернулась в лес, Зверь уже ждал ее. Он поднялся с земли, и Рунгерд довольно усмехнулась, глядя на него. Ростом волк был с крупного теленка. Желто-рыжую шерсть покрывали темные пятна засохшей крови. Приблизился, обнажив огромные клыки, и она протянула ему руку, которую он торопливо обнюхал. — Ты исполнил, что требовалось. Я отпускаю тебя. Можешь идти, куда пожелаешь. Зверь взмахнул своим странным, с кисточкой на конце хвостом и сел. Ведьма же подошла к лежащему на земле обезглавленному телу. Волк потрепал его так, что мало кто взялся бы сказать, кому оно принадлежит. Голова, что валялась рядом, была изуродована до неузнаваемости. От лица не осталось ничего, только жуткая кровавая гримаса. Его словно специально сорвали когтями-кинжалами. Рунгерд поднесла к глазам пропитавшийся кровью обрывок, оставшийся от одежды. Ей не нужно было гадать, кому он принадлежит, она знала это и так. И все видела ее глазами. А еще чувствовала — злость, страх и удивление. И безысходность от того, что зубы сводного брата вонзились в горло. Из такого капкана ни одной птице не улететь. — Эй, дроттнинг, что стало с тем зверем, которого я поймал? Один из хирдманов глядел на нее с любопытством. — Убежал. Чуть было весло из рук не выпустил от удивления. — Так он что, жив остался? Рунгерд усмехнулась. — Этот волк еще долго проживет. А слава у него такая будет, что многие герои позавидуют.