Обычный необычный день кота Василия

Васька, зараза такая, котище блудливый, валялся на подоконнике и подогревал свои шерстяные бока на уютном осеннем солнышке. Сволочь грабительская, диверсант и вредитель, отсыпался за ночи шляния не пойми где и не пойми с какой целью. Паразит, как только земля носит гада? Иными словами, великолепный, блистательный, полностью восстановивший утраченное было на жалкие наносекунды величие своего хвоста кот Василий возлежал на подоконнике и ленился. Как, спросите вы? Вот только что выпустил когти и лениво потянулся, впервые за полтора часа, между прочим. Затем, поведя ухом и дернув вибриссами, решил – и взмахнул хвостом. Роскошным. Возможно, даже более роскошным, чем два месяца и две волны жары назад. И затаил дыхание, прислушиваясь к благоговению, с которым затаила дыхание вселенная, следя за взмахом хвоста. Но да, пришлось выдохнуть вслед за вселенной и изящно уронить хвост на подоконник. Василий зевнул и продолжил царственный сон. Служитель Кирилл бурчал что-то за его спиной. Бедняга страдал от каких-то там лекций, семинаров, коллоквиумов и прочей суеты, которая отвлекает от истинного, набрасывает невнятную занавесочку на суть мироздания, заслоняет собой смысл жизни. Ведь что есть наша жизнь, как не путь, приводящий к нам самим? Все остальное бренно, а истина – она... – Васька, сволочь такая, ты опять свою жрачку по всей кухне растягал? Василий повел ухом. Эти вконец разбаловавшиеся служители пытались пихать в него какие-то странные ошметки, утверждая, что это «люкс, супер-пупер и составлено лучшими диетологами». Хороших людей диетологами не назовут, решил Василий. А попутно он решил демонстрировать свое презрение к этому «люксу и супер-пупер». Это оказывалось тем проще, что корм был на самом деле так себе. Фиговый, если быть точней. Нет, конечно, если провести два дня на голодном пайке, то сойдет и тот ужас, который убирал с пола вконец разбаловавшийся служитель Кирилл, чертыхаясь, кляня кошачье отродье вообще и этого изверга и исчадие чего-то там в частности, которого какая-то сволочь назвала милым именем Василий, хотя он куда больше заслуживает имя Ктулху. Или Крон. Или Ужаслетящийнакрыльяхночи. Василий зевнул еще раз. Он на долю секунды задержал оскал, и совсем не потому, что любовался своим изображением – откуда такие порочные мысли, намекающие на тщеславие блистательного и великолепного? Просто он утомлен. Слегка. И углекислота выходит из легких слишком неторопливо. Поэтому, задержав зевок на секунду, Василий оскалился во всю свою великолепную пасть и напоследок клацнул ослепительно белыми и восхитительно острыми зубами. Служитель Кирилл все бурчал сзади, но уже не так агрессивно. Василий спал. И даже хвост отказывался приподнимать на радость вселенной. – Чего-то Васька дрыхнет и дрыхнет, – озабоченно сказал вечером студент Кирилл, встревоженно посмотрев на подоконник. – Что-то мне кажется, что он заболел. Ты что думаешь? Пусть и менее интеллектуальный, но куда более хитрож...изненным опытом пропитанный сантехник Гаврилов пожевал губы, раздумывая, сказать ли Кирочке, что он с Васькой зря носится как с писаной торбой – чтобы кот да пропал? Именно потому, что Гаврилов знал жизнь, а с ней и упрямство Кирилла, он решил промолчать, потому что себе дороже: Кирилл усомнится в проницательности Гаврилова, упрется как баран в новые ворота, и снова придется бежать за тортиком, чтобы хоть немного смягчить разгневанного деспота. С другой стороны, Васька и правда дрых слишком много. Как будто он полярный медведь, а не пронырливый котище. И сантехник Гаврилов неопределенно пожал плечами. – И ест как-то сильно мало, – угрюмо пробормотал Кирилл, нависая над своими коленями. – Это да, – тут же согласился Гаврилов. Вот теперь Кирилл говорил на языке, который был ему понятен. – Но вроде он как и раньше упитанный. Кирилл повернул к нему голову. У Гаврилова защемило сердце от безмерной нежности. Когда Кирилл был озабочен, Гаврилов был близок к восторгу, так шла Кириллу эта серьезная мина. – Ладно, – решительно сказал он. – Подождем пару дней и посмотрим. Если и дальше есть не будет, отнесем к врачу. Гаврилов решительно кивнул. Кирилл привалился к нему, и Гаврилов осторожно выглянул из-за его головы и сочувственно посмотрел на Василия. Ему было жалко котофеище, но куда жальче – себя. Придется ведь этого монстра в переноску засовывать. Великолепный и блистательный кот Василий гордо шествовал по рынку, торжественно неся за собой роскошный хвост. Он тактично совершал сие действо не посередине прохода, как положено истинно царственному животному, дабы не смущать человеков, а по правую сторону, находя, что он как истинный властитель вселенной не может не подвергаться неким локальным структурным установкам – двигаться справа, к примеру. Разумеется, такая рефлексия не всегда находила вербальное или даже мяукательное выражение, но сокровенное знание-то от этого никуда не девалось. Человеки, разумеется, на снисходительное поведение кота внимания не обращали, так, либо бежали по своим делам, либо замирали, наклонялись, а затем… затем… утипуськали. От первых звуков, более того – уже когда эти… утипуськатели… набирали воздух в легкие, чтобы изрыгнуть эти непотребства, у Василия шерсть становилась дыбом. Прям хотелось шипеть и царапаться. Какое счастье, что шествовал он к своему верному служителю Вахе. Уж тот не позволит себе слащавости, а воспоет страстный гимн неукротимому характеру истинного кота с неизбежным указанием паскудности характера, нахальности поведения и общей беспринципности натуры этого комка шерсти. Ну разве он не великолепен? Итак, Василий завершил свое шествие к прилавку верного и велеречивого служителя Вахи, обвился бархатной лентой вокруг его ног, осенил хвостом брюки и вспрыгнул на прилавок. Ваха попричитал на предмет наглости некоторых особо скромных представителей породы кошачьих, но не преминул поставить точку в своем гимне так, как приучил его Василий – кусочком вырезки. Не слишком крупным, но и не мелким. Василий заурчал от удовольствия, одобрительно взмахнул хвостом и закрыл глаза, наслаждаясь теплыми солнечными лучами. Кусочек мяса оставался нетронутым. – Ваха. – Свалилось сверху на прилавок холодное слово. Одно-единственное. Судя по громкому сопению Вахи, адепт с кожаным портфельчиком сказал куда больше, чем услышал Василий. Ему даже захотелось приоткрыть глаз и попытаться определить, что именно сказал помимо этого слова адепт. Да, а еще попредвкушать очередную перебранку этих двух альфа-человеков. Но солнце пригревало так ласково, но воздух пах ранней осенью, но эта аура самую кроху тоскующей природы, которая готовится к долгому сну, навевали на Василия такое созерцательное настроение, что он ограничился взмахом хвоста, не требуя от себя сверхъестественного усилия по приподниманию века. – Что это с ним? – неожиданно резко спросил адепт. Ваха, настроившийся было костерить адепта на чем свет стоит и ларек держится, застыл с открытым ртом и уставился на Василия. – Эй ты, наглое животное, – мягким, да что там – кошачьим басом промурлыкал он. – Смотри, какой я тебе кусок мяска подбросил. И он бережно пододвинул Василию под нос мясо, которое тот так и не удосужился погрызть. Василий зевнул и снисходительно защелкнул пасть на куске. Немного поурчав, немного помусолив кусок мяса, он снова зевнул, отодвинул носом мясо и задремал. Адепт поставил свою финтифлюшечку, которую никто так и не принял за портфель, на прилавок, уперся в него руками и покосился на Ваху. – Кто его хозяин, знаешь? – тихо спросил он. – М-м-м, скорей нет, чем да. А что? – Следует обратить его внимание на обязанности по наблюдению за состоянием здоровья его домашнего кота, – сухо отозвался адепт. – Горовец, ты не в зале суда, говори нормальным человеческим языком, – сморщился Ваха. – Ты будешь делать вид, что не понял? – огрызнулся адепт. Василий перевернулся на спину, изогнулся, потянулся, упиваясь в волнах внимания, которое излила на него вселенная вообще и два почти штатных служителя в частности, помахал хвостом и замер, изящно согнув лапу. Ему было лень бодрствовать, да и солнце обязывало нежиться, а не активничать. Поэтому он немного поурчал и снова задремал. Адепт, который был опасно близок к самовольному утверждению себя штатным служителем и даже блюстителем интересов кота Василия, почесал его за ухом. Василий лениво замурлыкал и подставил шею. Служитель погладил ему брюхо. Василий едва не вздохнул от печали, но сделал над собой усилие и деликатно прикусил его руку – не сметь, мол, переходить на личности. – Тощим его сложно назвать, – задумчиво сказал адепт. Василий приоткрыл глаз, чтобы осмотреть его. – Ага, до тебя ему далеко, – ехидно отозвался Ваха. – Я тебе сколько раз говорил, я не тощий, я жилистый, – заскрежетал зубами адепт. – Ты это своим позвонкам объясни. Они у тебя торчат, как не у каждой рыбы-пилы. – У меня ускоренный метаболизм и тонкая кожа, – зашипел адепт, приближаясь носом к носу Вахи. – То есть тебя хрен откормишь, а чтобы синяк поставить, достаточно чихнуть в твою сторону, что ли? – зарычал Ваха, подаваясь вперед. Василий открыл глаза и с любопытством уставился на них. Если они ведут себя так на людях, то с какой скоростью бьется посуда у них дома? – Особенно если чихать часами и задействовать руки, которые с легкостью перерубают обыкновенным ножом говяжьи кости, – огрызнулся адепт, неожиданно успокаиваясь. – Да ничего страшного, пройдут. Василий насторожился: между ними искрило. Над ним сгущалось облако мускуса. У Василия защипало в носу и начали слезиться глаза. – Я еще утром видел, – смущаясь, пробормотал Ваха. – Извини, что ли. – Ничего страшного, – интимно прошептал адепт. Василий перевернулся на бок и с подозрением уставился на них. Ваха смущался. Нервничал. Как девица, не иначе. Его пальцы то барабанили по столешнице, то поглаживали ее. Василий изготовился бежать от этих непристойников подальше, если за этими сольными действиями последуют иные, дуэтные. У него психика, конечно, устойчивая, но лучше не проверять, насколько. Да еще и человеческие мамашки с человечатами активировались. Поэтому Василий цапнул Ваху за руку. Тот рыкнул и рявкнул на Василия. Который распушил хвост и зашипел в ответ. Адепт удивленно посмотрел на кота, покосился за спину и мгновенно заледенел. Он откашлялся. – Вы не будете любезны наконец завернуть мне мою покупку? – своим дежурным адептовским голосом сказал он. Ваха шлепнул на прилавок сверток, который оформлял в лучших традициях влюбленной девы. Василий сдержался и не вытянул шею, чтобы поискать на упаковочной бумаге тщательно выведенные романтичным Вахой сердечки. Они, конечно, нарисованы не были, но подразумевались. И адепт, судя по всему, тоже был отлично осведомлен о некоторым образом чрезмерной сентиментальности натуры Вахи, поэтому тоже сначала осмотрел сверток на предмет визуальной манифестации этой особенности, выраженной в розовых сердечках и всяких там айлавью. Убедившись в отсутствии оных, он взял сверток – бережно, почти ласково, явно под воздействием иных воспоминаний особого рода. – Я тебе потом заверну... – пообещал Ваха. – Жду с нетерпением, – промурлыкал адепт, неспешно облизал губы, не сводя глаз с Вахи, потрепал Василия и пофланировал к своему храму. Ваха восхищенно выдохнул. Василий снова перевернулся на спину, взмахнул хвостом и закрыл глаза, снова предаваясь неге. Кусочек мяса так и остался лежать несжеванным рядом с ним. Несколько дней спустя Василий обнаружил себя в центре полутраурной процессии. Он умудрился проспать тот момент, когда служитель Гаврилов, подначиваемый предателем Кириллом, помещал его в переноску. Или это предатель Кирилл лично помещал его в переноску, в то время как служитель Гаврилов трусливо отсиживался в туалете? Впрочем, неважно. Василий соизволил открыть глаз, когда понял, что покачивание длится слишком долго, чтобы предположить, что Гаврилов таскает его по кухне, следя за чайником. Ну да. Его несли. Василий зевнул, потянулся и улегся поудобней, чтобы предаться созерцанию. – Ой, здравствуйте, – звонким, малость жеманным голосом приветствовала процессию Надюша. – Вы к нам с котом? Василий не счел нужным удостоить ее ответом. Тем более за него это уже делал Кирилл. Он объяснял ей, что кот слишком много спит, слишком мало, то есть практически совсем не ест, и вообще, все это выглядит подозрительно. Служитель Гаврилов стоял за ним с бассетной мордой и крепко прижимал к себе переноску. – Ясно. – Решительно сказала Надюня. – Занимайте место для ожидания. Сейчас разберемся. Она энергично выкарабкалась из-за стола, дошла до начала коридора и завопила: – Корольков! По твою душу пришли! Василий зашипел. Гаврилов сжался в комок. Отчего-то у него Надюнин голос ассоциировался с бормашиной из раннего детства, хотя Надюня и была несколько приятней для глаз. Кирилл просто застыл с кислой миной. Доктор Корольков, как всегда взъерошенный, застегнутый не на те пуговицы, в мятой одежде, вывалился из коридора через полминуты. Он огрызнулся на Надюню, а затем спросил: – Чего надо? – Там твоего императора принесли, – тоном придворного церемониймейстера известила его она, уселась на свое место и задробила по клавишам. Василий приосанился, пусть и лежа. – Чё, серьезно? – встревожился доктор Корольков. Он резко развернулся к Кириллу и привычно попятился, заметив Гаврилова, несмотря на то, что тот усердно имитировал свою невидимость. Корольков нагнулся и заглянул в переноску. Почмокав пару раз, облизав враз пересохшие губы, Корольков сказал: – Я его возьму? – Разумеется, – буркнул Кирилл. Корольков подкрался к Гаврилову, выдернул переноску у него из рук и удрал в кабинет. – Ну-с, ваше императорское величество, что за болезнь решили увидеть в твоем естестве твои служители на этот раз? – спросил он, ставя переноску на стол и открывая дверь. Василий неторопливо вышел из нее, лениво потянулся, расправил лапы, изогнул хвост и сладко зевнул. – Хорош, хорош Базилевс, – восхищенно признал доктор Корольков, усердно гладя его. Василий раздувался от удовольствия. Вот, вот как надо встречать особ королевского духа! – Не изволит ли твое величество продемонстрировать ничтожному служителю мне твои зубы? Ну, покажи, не сачкуй. Та-а-ак. А как поживают наши ребра? Отлично поживают, практически не нащупываются. И хво-о-ост, красота! Палматвеич хорошо его вычесал, однако. У тебя хоть что-нибудь причиняет жалобы, кроме хозяев? Василий развалился на столе и зажмурил глаза. – Так, ну температуру бесполезно мерить, все равно будет в глубокой норме, – задумчиво сказал Корольков. – Ладно, ну-ка поваляйся на столе, я сейчас созову имперский совет. В общем и целом доктор Корольков был доволен своим кабинетом, находя его вполне большим. За исключением двух случаев: наличия в нем гневающегося – или жаждущего любви и ласки Палматвеича и сантехника Гаврилова. Хорошо тот присутствовал в сопровождении укротителя Кирилла. Была надежда на благополучный исход дела. – Так-с, – заломав руки, начал Корольков. – Тут такое дело. Вы уверены, что Василий Великий болен? – Он не ест практически ничего. – Возмутился Кирилл. Гаврилов покосился на него. Корольков заломал руки еще энергичней и заморгал. – Вы уверены? – осторожно спросил он. – Ну разумеется! Миски с кормом стоят полные, он даже на сыр не реагирует. – Сыр острый? – прагматично спросил Корольков. – Вонючий, – задумчиво признал Гаврилов. – Элитный. Корольков побарабанил по столу. – Милый сливочный сыр ноунейм, – сказал он, достал откуда-то свой бутерброд и отщипнул кусочек сыра. – Твое величество, не изволишь ли? Василий изволил, съел его со скоростью, которая допустила бы и иное определение – «всосал», – и заурчал, требуя еще. Корольков виновато улыбнулся и пожал плечами. Кирилл усмехнулся. – А то, что он дрыхнет все время? – неожиданно успокаиваясь и садясь на стол, спросил он. – Ну-у-у, – застенчиво покраснел Корольков и начал ковырять пальцем стол. Он стрельнул глазами на Гаврилова и снова на Кирилла. – Мой друг – он на мою голову открыл в Базилевсе исключительные диверсионные способности. Типа развивая его способности, он развивает и свои. Ну и развлекается, охотясь за ним в темных помещениях. Базилевсу нравится его развлекать. А иногда и стимулировать, – Корольков смущенно улыбнулся и выставил перед собой руку, имитируя кошачью лапу. Василий согласно взмахнул хвостом и выпустил когти. Корольков погладил его. Привычным жестом, грустно признал Гаврилов. Видно, не в первый и даже не в двадцать первый раз. – Вот он набегается и отсыпается. – Так он у вас, что ли, столуется? – уныло спросил он. Корольков виновато пожал плечами. Гаврилов почесал Василия за ухом. – А у нас спит... Так тебе не диетолог нужен, а этот, тренер? – Вы не подумайте, мы совершенно не хотим переманивать его к себе, да и не переманишь его! Мы ни в коем случае не претендуем на звание его хозяев, но просто всегда рады приветствовать у себя в гостях, – вспыхнул Корольков. – Я не думал, что наше котогостеприимство приведет к таким недоразумениям... Кирилл захохотал. – Кирочка, ты чего? – встревожился Гаврилов. Он подскочил к нему и воздел руки, не решаясь опустить их Кириллу на плечи. – Ну Васька, – восхищенно произнес Кирилл. – Ну стервец, ну засранец шерстяной, ну не гад ли? Василий сел на столе и негодующе зашипел. – Попрошу, – недовольно подобрал губы Корольков. – Базилевс. Василий величественно растекся по столу. – Ладно. – Сказал Кирилл, вставая. – По крайней мере в этой ситуации есть один плюс. Мы перебдели, в чем и убедились только что. Было бы куда обидней, если бы мы недо. – Он посмотрел на Гаврилова, усердно кивавшего головой, затем на Василия: – Домой на Гаврилове поедете или сами доберетесь, ваше величество? Василий спрыгнул со стола, обошел переноску, затем запрыгнул на него и улегся. Кирилл погладил Гаврилова по плечу. – Ну и кот у нас, – наконец сказал он. Гаврилов неожиданно заалел и расплылся в смущенной и до придури довольной улыбке. Василий тихо спускался из форточки на свой любимый подоконник. На улице стояла роскошная ночь, как серебристым кружевом, отороченная холодным осенним ветерком. Василий потянулся, спрыгнул на пол и пошел к плошке с водой. Кирилл вышел из спальни и осторожно закрыл за собой дверь. – Набегался? – шепотом спросил он, заходя на кухню. Василий потерся о его ноги. Он был не просто доволен своими экзерсисами, а очень доволен. Кирилл опустился на корточки и погладил его. Василий изловчился и лизнул его в нос. Кирилл тихо засмеялся. – Ну ладно, ладно, я на тебя почти не сержусь. Есть хочешь? Или сразу спать? – поинтересовался он. Василий зевнул. Кирилл подхватил его на руки и понес к подоконнику. Гаврилов приподнял голову с подушки и засопел. – Кирочка? – сонным голосом спросил он. – Васька вернулся, – бросил Кирилл, заныривая под одеяло. Гаврилов облапил его и прижал к себе. – А ты думал, – пробормотал он. «Чего я только не думал, балбес-недоучка», – подумал Кирилл с неожиданной самоиронией, устраиваясь поудобней. И за секунду до того, как заснуть, он прижался щекой к Гавриловской руке.