Второй шанс

Лиса с Любой остались на этой вечеринке "последними героями". Все разбрелись по разным углам огромной Гудвинской квартиры уже довольно давно, кого свалил алкоголь, кого банальная усталость вкупе с нервами. А они вдвоём пока держались, слушали на видавшем виды музыкальном центре какие-то странные треки неопределённого стиля, курили одну за другой и, периодически чокаясь, осушали бутылку "Абсолюта". Лиса ерошила уже порядком отросшие волосы и в тысячный раз вспоминала то, что хотела бы стереть из памяти навсегда, но у неё не получалось, никак не получалось. Они все, все, кто остался, старательно забывали это, забывали каждый день, методично и скрупулёзно; алкоголем, лекарствами, тренировками и всем остальным, что человек только в состоянии придумать, но тени прошлого всегда были рядом с каждым из них, где-то над левым плечом, и просыпаться от кошмаров - стало нормой, разговаривать с ушедшими т у д а друзьями - стало нормой. Личный персональный ад для каждого, попытки помочь друг другу, такие бесполезные, но не прекращающиеся. Пай. Фестиваль. Гудвин. Они были просто до невозможности разными, но сейчас их объединяло одно - они все остались т а м. А Лиса, Скиф, Люба и Спам вернулись. Да, можно сказать - с того света. Прошло полгода, но им кажется - то прОклятое место, тот страх, та смерть - были вчера, потому что время перестало идти для них в своём обычном темпе. Всего полгода, а они изменились, и сильно; наверное, это было логично в таких обстоятельствах, но в любом случае они не обращали внимания на эти изменения - ведь это были такие мелочи, по сравнению с т е м. - Люба?.. Лю-ба... ты слышишь меня? Похудевший, какой-то окончательно ушедший в себя парень не сразу понял, что она обращается к нему, а точнее не сразу услышал звуки её голоса. Она уже успела привыкнуть к такому, поэтому терпеливо ждала, когда он сфокусирует взгляд на её лице. - Да, слышу. - Мы одни остались. На удивление светлым взглядом он огляделся вокруг себя. - Да. Наверное, уже поздно. - Уже поздно, - эхом откликнулась девушка. - Ты тоже хочешь спать, Лиса? Она прислушалась к своему внутреннему состоянию. Нет, спать ей не хотелось. Ей неудержимо хотелось громко, по бабски, разреветься у него на плече, но она никогда себе этого не позволит. Потому что сильная. Потому что знает, что никто не виноват в том, что случилось. И что надо жить дальше - она тоже знает. Она и живёт. Работает (только представить себе), ходит по магазинам, и в спортзал, и в бассейн. У неё есть Скиф, любовь к которому не даёт ей сойти с ума, она хочет от него ребёнка, или двух, если Бог даст.. но вина, чёртова вина, лежащая на её душе стальной наковальней прижимает её к земле двадцать четыре часа в сутки. Голос разума ей твердит, что ничего плохого она не сделала, что ничего не зависело от неё, ведь она не знала о том, что эти таблетки помогут сделать антидот для всех них, но... Боже, Боже... они т а м - а мы - здесь. Почему? Люба смотрел ей прямо в глаза и она вдруг почувствовала, что сейчас, вот именно сегодня - она хочет вернуться к тому дню, поговорить о том, о чём они не говорят никогда и не при каких обстоятельствах, боясь потревожить душевные раны друг друга, которые только-только начали затягиваться. Может, в его глазах ей привиделась немая просьба "Спроси меня, как это было, пожалуйста", а, может, она лишь придумала это, что бы оправдать себя. Она прикурила очередную сигарету и спросила совершенно не то, что хотела. Даже не спросила, а сказала утвердительно: - Ты ведь любишь его. Люба молчал не долго, секунд тридцать. Затем одним глотком осушил до краёв наполненную стопку и даже не поморщился, словно в ней была кипячёная вода. - Это странный вопрос, Лиса. - Это не вопрос. - Это странный "не вопрос". - Прости, - она отвела взгляд и чертыхнулась про себя "ну какого хера я начала этот разговор? никогда не лезла ни в чью жизнь, а сейчас-то что?" - Не извиняйся. Он, правда, странный. Конечно, люблю. Ты же знаешь. - Я? - Ты. Да и все, наверно. Лиса улыбнулась, но улыбка получилась грустной. - Мы никогда об этом не говорили. - А чего об этом говорить? - Ну, как... - на минуту она задумалась. Они с Гудвином и Скифом только и делали, что говорили о своих отношениях. А точнее - выясняли их. И им было плевать - слышит их кто-нибудь, или нет. Но с чего она взяла, что так делают все? Или... Любе и Спаму просто нечего было выяснять? Что-то похожее на хрестоматийное женское любопытство проснулось в её душе. Она придвинулась немного ближе и спросила: - А он? В глазах Любы промелькнуло смятение. Или замешательство. Или испуг. Он нахмурился и весь словно застыл. - Я не понимаю... Любопытство Лисы не желало униматься ни в какую, сознавая, что лезет в совершенно запретную зону, она отмахнулась от этого осознания, как от какой-то ерунды. - Что тут непонятного, Люба? у вас... было что-то? - Ну, знаешь! - он вскочил со стула, чуть не опрокинув его. Секунда - и он скрылся в кухне. Лиса уронила голову на руки и затряслась от беззвучного смеха. Люба, Люба. Сущий ребёнок. А он тем временем сидел один в кромешной тьме и гнул в руке какой-то непонятный предмет, который схватил в впопыхах со стола. Кажется, это была металлическая салфетница. Как просто! Как, мать их, всё у них просто! Если бы он знал, вообще, как назвать то, что происходило между ним и Спамом все эти годы. Когда-то он пытался это идентифицировать. Потом бросил. А смысл? Всё равно бесполезно. Разговоры вообще никогда не были его сильной стороной. Вот Гудвин, или Фестиваль... они могли так загнуть, что не разогнёшь. А он не может. Каждому своё, как говорится. Он п р о с т о чувствовал и знал, что это - настоящее. И, наверно, навсегда. Они и между собой тоже не особо разговаривали на эту тему. На другие - сколько угодно. А это... зачем говорить "я умру за тебя", если он и так видит это в твоих глазах? А ты - в его. А выяснять - почему, да как, да какой из всего этого следует вывод - увольте. Но т о т день... После него уже ничего не могло быть по-прежнему. После него вообще ничего уже не должно было б ы т ь. Сперва судьба заразила их вирусом, затем столкнула их в смертельной схватке, а потом выдернула с того света, дала второй шанс, только было не понятно что же с ним делать. Он помнит что перед тем, как их пальцы нажали на курки, они говорили о н и х больше, чем когда-либо. Шутки. Ирония. Сарказм. Что бы только не упасть на пол и не забиться в припадке безумия с криками "Нет! Нет!!! Я не хочу убивать тебя! Ты должен жить, ты должен жить!!!" Умереть достойно. И вместе. Ведь это даже лучше, что вместе. Так что - какая разница - когда. Каждая секунда, казалось, врезалась в память, как гвоздь в мягкое дерево. За полминуты до фатальных выстрелов, после которых ожидалось небытие, Спам не смог сдержать эмоций. Всплыло всё, что копилось годами, и выразилось буквально в двух-трёх фразах, каких-то грубых, дурацких и нарочито солдафонских. Ревность к преходяще-уходящим женщинам Любы, которая имела место быть всегда, но показать которую было всё равно, что шагнуть сквозь стену - невозможно - выплыла тоже. И двадцатисекундная исповедь о той, которой "морочил голову", и с которой всё равно пришлось в итоге расстаться... зачем, зачем он сейчас говорит об этом?! Но когда же, если не сейчас? Ведь больше никогда он не сможет сказать, ему, что "Ты - моя жизнь. Мне никто больше не нужен, слышишь? Ты ведь знал это, правда, всегда знал? Посмотри на меня, пожалуйста. Прости меня, я ничего не могу исправить. Если бы мою никчёмную жизнь можно было обменять на твою, я бы сделал это не раздумывая ни секунды, но обе наших жизни сейчас не стоят и ломаного гроша. Это - конец. Как я жалею сейчас о том, что никогда не говорил тебе того, чего ты ждал. Но мы оба считали, что слова - это просто слова, что они не имеют никакого значения. Ты ведь и так знаешь, что я тебя..." Все эти слова умерли, так и не родившись, зато прозвучали другие, грубые, дурацкие, солдафонские: - Не бери в голову. Тёлкой больше, тёлкой меньше. Люба, шедший на пару шагов впереди, споткнулся на ровном месте и медленно развернулся. По выражению его лица Спам понял, что тот, как заправский дешифровщик, то ли чутким слухом своим, уловившим в его голосе глубоко зажатые слёзы, то ли душой, что гораздо более вероятно, понял всё, что его... друг? кто он ему?! - так и не решился сказать. - А ты бы... поехал со мной? Нет, это невыносимо. Сдалась тебе эта деревня! Почему ты раньше не рассказывал мне об этой своей идиотской мечте?! Зачем ты с е й ч а с спрашиваешь о том, о чём и так знаешь, что ты хочешь, от меня, что?! Ты хочешь, что бы я сломался, что бы выдержка изменила мне? Я и так держусь из последних сил, чёрт тебя возьми Люба, ненавижу тебя! Неимоверным усилием воли Спам скрутил в себе слёзы, жгущие, как кислота, его глаза изнутри и поднял оружие. Секунда. Вторая. Третья. Палец на курке окаменел, не согнуть ни на миллиметр. - Только после тебя. Прости, Люба, я слабак. Я не могу выстрелить в тебя. Так что стрелять придётся тебе. Такой вот расклад получается. Ты всегда был сильнее меня, ты сможешь, только не тяни, пожалуйста. - Как скажешь... как скажешь... И только в последнюю секунду перед тем, как Люба нажал курок, Спам понял, что он просто не имеет права, н и к а к о г о права взваливать на Любу всю вину, всю ответственность, а самому уйти налегке. И тоже вскинул автомат. "Прости..." Две громкие, трескучие очереди прозвучали на редкость синхронно. И упали они одновременно, только Люба, приложив нечеловеческое усилие - встал, что бы взять Спама за руку и оттащить к стене. Он обнял его левой рукой, с силой прижав к себе, а тот, истекая кровью, думал о том, что как бы было всё-таки хорошо, если бы они не заразились этой неведомой хуйнёй, выполнили бы приказ и полетели домой, а потом бы Люба, как и говорил, написал бы рапорт, купил дом в деревне, и забрал бы его к себе. Они бы жили там вдвоём, наплевав на всё и всех, и никогда не вспоминали эту чёртову базу. В глазах темнело. Краем уха он слышал, что Люба что-то говорит, но не улавливал смысла, потому что боль заслонила собой всё. Ещё через пару мгновений темнота обступила его со всех сторон, и стало тихо. Свет он увидел не сразу. Сперва он просто понял, что не мёртв, и помнит, кто он такой. Помнит, что было и почему, только не понимает где он сейчас находится и как, чёрт побери, он выжил. Времени он не чувствовал. Он только прислушивался к своему дыханию, когда не спал, а когда спал - снов не видел. Однажды он понял, что кроме белых расплывчатых пятен он видит что-то ещё. Кровать. Окно. Какие-то трубки. Ах, да, он же через эти трубки дышит. Он попробовал подвигать головой. Шейные позвонки, казалось, треснут, но Спам был упрям, если уж решил - то сделает. Слева была стена с розеткой и надписью 220V, а справа кровать, а на ней... - Люба. Люба!... Ему казалось, что он кричит очень громко, но на самом деле он еле слышно хрипел, мешали трубки в горле и тот факт, что он не разговаривал около двух недель. В палату вошла медсестра и сразу пресекла его действия. Он не обиделся на неё. Он был счастлив. На поправку ушло в общей сложности около двух месяцев. Спам восстанавливался быстрее Любы, как оказалось, его ранения были менее опасны. Любе же перебило крупную артерию, он чудом остался жив. Потом, когда он вышел из искусственного сна, в который его специально поместили доктора, он рассказал Спаму, как они выжили. Он был уверен, что их песенка спета. Спам лежал в его руках тяжёлым неживым грузом, не реагируя на его голос, не шевелясь. - Спам? Спам... Тишина. Люба понял, что остался один. Дрожащими руками он взял из рук Спама тяжёлый пистолет, который всё норовил выпасть на грязный, холодный пол. "Подожди, Спам, я сейчас, не уходи далеко..." Да что такое с этим пистолетом, почему он такой тяжёлый? Или дело не в нём, а в руке, которая внезапно стала ватной и перестала слушаться? Значит, он просто умрёт от потери крови. Ладно, пусть так. Лишь бы Спам не ушёл слишком далеко. В какой-то момент (в какой, когда это было? спустя сколько минут, или часов - он нашёл их?) лицо Гудвина проплыло перед взглядом Любы. - Отдыхаете? Я глянул на твои раны, Люб, и, знаешь, хрен его знает почему ты ещё жив. Может, от этого долбаного вируса у нас всех кровь зажелировалась? Люба силился разомкнуть губы, что бы произнести хоть слово, но не мог, он лежал, как парализованный и во все глаза смотрел на Гудвина, в руке которого виднелся какой-то маленький предмет. Шприц, что ли. - Что смотришь? Я рад, что вы живы. Фестиваля и Пая я тоже проверил. Пульса нет. Логично. У обоих раны в сердце. Моргни, если слышишь. Люба моргнул. - Отлично. Видишь шприц? В нём антидот. Ни за что не поверишь как я его сделал. Из противозачаточных Лисы, прикинь. Если бы я знал, что она боится забеременеть даже на задании, я бы давно отдал бы эти колёса Доктору и он бы сделал антидот ещё утром. И никому бы не пришлось умирать. Такие вот дела, Люба, паршивые. Гудвин замолчал. Под потолком искрились какие-то провода. И всё это не было сном. Люба скосил глаза, что бы увидеть что со Спамом, тело которого всё так же отдавливало ему левую руку, но поскольку он не мог пошевелиться, он не мог видеть его лица. Гудвин всё заметил. - Он жив. И, думаю, тоже слышит нас. А, может, и нет. Хрен его знает, как на кого влияет вирус. Мне вот, например, всё время хочется танцевать, но я пока держу себя в руках. Чувствую, скоро не смогу удержать, и вот тогда будет картина маслом. Но ты этого уже не увидишь. Видимо, взгляд Любы после этих слов как-то изменился, потому что Гудвин тут же поправил себя: - Ты что, решил, что я тебе вколол антидот, что бы потом задушить подушкой? Насмешил! Просто после этого укольчика ты сейчас окончательно потеряешь сознание, а я... меня потом уже не будет. Гудвин отвёл взгляд. - Лисе я тоже ввёл дозу. Она в отключке. Сейчас вот вам, голубки. А потом надо кольнуть эту сволочь, Скифа, хоть он и не заслужил, конечно. Что? ты спрашиваешь, почему я не сделаю инъекцию себе? Да я всё равно не жилец, Люба. А доза всего одна осталась. Вдруг Скифу не хватит. Тогда он превратится в хренова спайдермена, сожрёт кого-нибудь, а потом сдохнет. Лиса же тогда плакать будет. А я не хочу, что бы моя женщина плакала. Ты ещё слышишь меня? "Слышишь меня... слышишь меня... слышишь... меня..." Голос Гудвина расплывался в мозгу, как круги по воде. Рапорты они вчетвером подали одновременно. Получили щедрые наградные, повышения в звании и ушли в запас. Скиф и Лиса стали жить в квартире Гудвина, и почему-то никому это не казалось странным. Наследников всё равно никаких у него не было, а Лиса являлась его официальной вдовой. А Люба не спешил уезжать ни в какую деревню, он жил на окраине города, в своей старой квартире один. Вернувшись в неё после военного госпиталя, он обнаружил завядшие цветы, слои пыли на мебели и неоплаченные счета. Надо было постараться начать новую жизнь, но как? И что это значит вообще? Что он будет делать на гражданке? Он к ней просто не приспособлен. Раньше, до этой злосчастной операции, он работал охранником в тюрьме, в которой сидел Спам. Но он работал там только по этой причине. Он прикрывал его, вытаскивал за уши из всех тех проблем, которые так любил собирать Спам себе на задницу. Это было странное время. Но сейчас... Спам пропал. Нет, не без вести. Люба прекрасно знал, где он находился, но... Тот никого к себе не подпускал. Жил по гостиницам, гонял по ночным автобанам на максимальной скорости и пропивал свои наградные. Они созванивались пару раз в неделю и разговор всегда был почти одним и тем же. - Где ты? - В отеле. - Понятно. Ты ездил в госпиталь на контроль? - Да пошли они. Заебали. По-моему, они просто продолжают ставить над нами эксперименты. - Это просто контроль твоего самочувствия. - Я здоров, как бык. Ещё вопросы? - ... - Ну что ты там вздыхаешь? - Хорошо. Как знаешь. Я рад, что ты хорошо себя чувствуешь. Первым, всё-таки, не выдержал Спам. В минуту протрезвления он вдруг ясно осознал, какие они с Любой кретины. Понял, почему Люба так себя ведёт. Потому что он - Люба, такой, какой есть. Он никогда не сделает первого шага. Он просто будет всегда рядом, оберегать, выслушивать, смотреть телячьими глазами, но и только. И если Спаму нужно что-то изменить (а ему нужно, Боже, как же нужно!) то надо засунуть свою гордость (и глупость) куда подальше и просто прийти к нему. П р о с т о прийти. И он пришёл. Они не виделись месяца три, если не больше. - Спам? - Да, представь себе, это я. Извини, без цветов, все магазины уже закрыты. "Блять, ну всё, чувак, перестань стебаться, ты же хотел по-другому, значит, надо по-другому" Люба, в своих домашних джинсах и футболке показался ему каким-то не таким, как обычно. Или он просто отвык от него? - Ты что-то исхудал. Не ешь что ли ничего? - Да ем. Не знаю. Мне кажется я не изменился. - Изменился. - Тебе видней. Зачем пришёл? - Ты не рад меня видеть? Шаг. Ещё шаг. Если сделать ещё шаг - то это будет критически близко, так близко, как никогда раньше. Люба неуловимо напрягся, но стоял на месте. Это хорошо. Ещё шаг. - Люба... - Что? - Я вот тут подумал... Мы встречаемся уже семь лет, а ещё ни разу не целовались. У Любы округлились глаза. Спам невозмутимо подошёл к нему вплотную и положил руку ему на плечо. - Ч-что? Мы... встречаемся? - А нет что ли? - Не знаю... - Дурак ты, Люба. И Спам с невыразимым облегчением в душе прильнул губами к его губам. Люба удивлённо выдохнул, зажмурился, и с медвежьей силой прижал его к себе. "Остаётся только поражаться, какими идиотами мы были всё это время" - думал Спам, проводя ладонями по его широкой спине. А Люба не думал ни о чём. В данный момент это ему было совершенно не по силам.