You are better than past to me

Потерянный для всего мира он шел к дому своего друга. Он знал, что тот поможет. Он всегда помогал, когда парню было плохо. Ведь поможет же? Он никогда не оставлял его со своей проблемой одного. Тот знал, что он нужен другу, и сам не мог без него. Как потерянно он выглядит. Жгучие слезы скатываются с глаз, когда он в очередной раз плачет. Бедный мальчик. Хотя какой он уже мальчик. Он уже почти мужчина. Взрослый, самостоятельный парень, с хорошей работой, домом, машиной и друзьями, которые согласны умереть за него. Но его душа. Она была такая хрупкая и разбитая. Она была такая слабая, что если бы в его жизни снова произошло что-то очень плохое, он точно не выдержал. Его такое огромное сердце разорвалось бы от ударов, которое оно уже не сможет сдержать. В это сердце уже много раз били кулаком. Оно в шрамах, которые совсем не заживают. И мальчику становится больно каждый раз, когда вспоминает прошлое. Такое недалекое прошлое. И его друг это понимает, и помогает ему, когда тому становится уже не в первый раз плохо. Блондин так и не понял, почему он идет именно к нему, но ему до чертиков приятно, что человек, которому кудрявый доверяет, как себе, оказался он. Но почему он? Кроме него есть: Лиам, Луи, Зейн… Почему именно он, тот которому кудрявый изливает душу? Этого он, возможно, и не узнает. А может быть сможет найти подходящий момент, чтобы спросить у кудрявого причину. Это единственный вопрос, который мучил его. А что касается этого кудрявого… Хм. У него очень непростая жизнь. Мальчик из детдома. Без друзей, без родственников, один на всем белом свете, до одного определенного момента. Он влюбился. Влюбился в девочку из соседней комнаты. Белоснежные волосы, синие темные глаза, и как снег, белая кожа. Совсем непохожая на него. Его противоположность. Жизнерадостная, веселая, беззаботная, любящая смеяться и дарить людям тепло и радость. Он не любил ничего на этом свете. Всегда мрачный, недовольный, грустный, злой, черствый. Не такой, как она. Но он любил ее. Ему было всего четырнадцать, как и ей. Ох, родиться в один день. Это судьба. Кудрявый поверил в эту судьбу, когда девочка ответила ему на его такие детские чувства. Он умереть за нее смог бы. Все отдал бы за эту маленькую синеглазую девочку. Его чувства в таком возрасте были, точно, как у взрослого человека, полюбившего свою вторую половинку, с которой бы хотел создать семью. Всего четырнадцать лет, а уже такие огромные чувства в груди. Все шло так хорошо, что и не могло закончиться хорошо. Это история не была сказкой, как им казалось. Им уже исполнялось восемнадцать, и они так сильно хотели свободу, которую вот-вот получат. Если бы не один нюанс. Утром первого февраля, в день их свободы, Мэри Лайн нашли мертвую за пару километров от детдома. Изнасилованную, избитую, мертвую. И откуда знал кудрявый, что в день его рождения, он проснется и узнает, что весь его смысл жизни, повод, по которому он дышит каждую секунду — просто нет. И его сердце остановилось, когда он увидел, как ее тело везут в морг. Конечно, он не поверил этому, когда ему сказали в детдоме. Конечно, нет. Но когда он увидел до боли, знакомое лицо в синяках, ссадинах, царапинах он поверил в то, во что не хотел верить. Его сердце остановилось. Ведь зачем ему теперь жить? Зачем иметь свободу, о которой они мечтали? Что ему делать, без повода дышать каждую секунду? Кто знает, как кудрявый выдержал похороны, всю эту суету, дни, часы, минуты в отсутствии ее. Это знает только он. Половина его уже давным-давно умерла. Тогда, когда хрупкое посиневшее тело засыпали землей. Часть его лежит рядом с этим телом уже семь лет. Долгие семь лет, за которые он смог встать на ноги, устроиться на работу и начать новую жизнь. Пытаясь хоть как-то отойти от мысли, что человека, в котором он нуждается больше, чем в воздухе, нет. Он делал все, чтобы отвлечься: много работал, познакомился с новыми людьми, которые теперь были его лучшие друзья, и ходил на какой-нибудь спортивный матч по субботам. Это единственные вещи,которые помогали ему сдерживать боль и страдания внутри. Но срывы были всегда. Они случались сначала каждый день, потом пару раз в неделю, затем все реже и реже, но когда приближался его день рождения, он хотел убить кого-нибудь, думая, что так он сможет убить в себе боль. Он кричал, плакал, бил все и вся, орал, пил, делал все, чтобы как-нибудь заглушить боль. С появлением друзей он почти изменился. Они помогали ему сдерживать себя в свой день рождения. Когда ему исполнилось двадцать три все было немного лучше, чем за все эти ужасные годы, проведенные в одиночестве. И он поверил, что теперь всегда будет так, друзья всегда вытащат его из этого состояния первого февраля. Все было так, пока парню не стукнуло двадцать четыре. Гарри не успел заметить, что у его друзей появились свои проблемы, свои радости, свои дела. У Лиама девушка, у Зейна уже жена, у Луи карьера и семья. В день двадцатичетырёхлетия, кроме двухчасовых посиделок в маленьком кафе, в четыре часа дня со всеми этими людьми, не было ничего. До этого кудрявый мучился один дома, вспоминая жуткие воспоминания семилетней давности, подбадривая себя только тем, что всего через несколько часов он будет с друзьями и хорошо повеселится. Все его надежды разрушились, когда один за другим они с глупыми отмазками начали уходить. И вот в половину шестого вечера он сидел за большим столом с единственным, кто не ушел и не оставил его одного, с Найлом. Что же, ему, правда, не нужно было никуда уходить, его никто не ждал и спешить было тоже некуда. Он, как и Гарри был очень зол на своих друзей, которые оставили Гарри в его день рождения. К счастью или нет, но у блондина не было девушки, которая хотела бы уйти, потому что у нее дела, нет работы, ведь он каждый год берет отпуск в феврале с тех пор, как узнал историю Гарри, и как они договорились проводить этот день вместе. Именно в этот день Гарри заметил многие мелочи блондина. Иногда он не мог прожить и секунды без Найла. Ему всегда хотелось высказаться ему, спросить его мнение, узнать его совет. Найл был точно не против и всегда был в нужном месте в нужное время для Гарри. После дня рождения Гарри прошло три месяца. Так близко Найл не был даже с самим собой. И все же Найл много недоговаривал. Например, он держал в себе то, что не понимал, что именно он чувствует к своему другу, ведь он чувствовал, что эти чувства были совсем не дружескими, или уж тем более не приятельскими. Но как бы он посмел усомниться в крепкой братской дружбе Стайлса и Хорана? Нет, он обманывал себя, говоря, что они как братья. Он чувствовал не братскую любовь, ведь брат не хочет целовать своего брата?! А Найл хотел. Хотел каждую клеточку тела кудрявого, хотел быть с ним больше, чем другом, больше, чем советником, больше. Он хотел быть всем для Гарри, ведь Стайлс все для него. Он не смел говорить Гарри о своих чувствах, но его терзала совесть, когда Гарри в очередной раз говорил ему «братишка». Он обманывал себя и Гарри. Дело было даже не в самом Найле, а в Гарри. Тот часто говорил о Мэри, о том, как они любили друг друга, а потом плакал, обнимая Найла. Блондин привык к этому. Привык скрывать любовь из-за любви Гарри к девушке, которая давно умерла. Главная ошибка Найла была в том, что он никогда не пытался спросить или поговорить с Гарри на тему касающийся их непростых отношений. Кто знал, что Гарри, проводя время с Найлом, забывал про все плохое и хотел жить и радоваться вместе с блондином. Он настолько радовался вместе с Найлом, что постепенно начал смиряться со смертью Мэри, с тем, что ее уже не вернуть. Гарри начал думать, хочет ли он оставаться один из-за того, что просто не может смириться с гибелью человека, которого он любил? Сможет ли он полюбить снова? Сам того не замечая, он любил уже другую Белоснежку с синими глазами. Но… Сложно попрощаться с прошлым? Да! Ночные сумерки покрывали город. Слабый ветер гулял по улицам уже почти опустевших улиц, как считал Гарри. В центре одного из лучших городов мира сейчас кипит жизнь. В Лондоне не бывает тихо, только в отдельных маленьких улицах на окраине города. Ночь была спокойной и теплой. Была весна, был вечер, и было какое-то странное спокойствие. Походка высокого шатена была ускоренная, не как всегда. Задуманный в каких-то бредовых мыслях, он шел к дому друга, и совсем не заметил, как прошел дом блондина. Подняв голову, парень осмотрелся вокруг, и увидев позади дом «знакомого», поспешил к подъезду. Стоя в лифте, парня до сих пор мучили странные мысли в голове, и дурацкая улыбка на лице. Его мысли сходились к Найлу. Он думал, как весело Найл смеется, иногда краснея от смеха, как помидор. Как поет себе под нос странным голосом какие-то джазовые песни. Как любит делать «селфи» высовывая язык, приучив и Гарри делать это. Как быстро он ест, всовывая кусок пищи в надутые от еды щеки, когда он очень голоден. И конечно, как легко он может замерзнуть. Когда ему холодно, он шмыгает носом, и тихо дует на свои руки, пытаясь не показывать кудрявому, что ему холодно, но Гарри всегда замечает, и не стесняясь никого, обнимает его, даже если они стоят посередине улицы, где полным-полно прохожих. Сначала блондину это казалось милым и приятным, но когда парень начал чувствовать к Гарри кое-что иное, чем дружба, для него это было невыносимо. Гарри всегда теплый, ароматный, мягкий. Найлу так хотелось поцеловать его в шею, которую Гарри почти никогда не завязывал шарфами, даже, если на улице был бы мороз. Она была всегда так рядом, когда в очередной раз Гарри обнимал Найла, чтобы тот согрелся. Ее хотелось целовать. От нее шел незабываемый аромат свежести. А Гарри все думал о Найле. Двери лифта открылись, через несколько секунд Гарри вышел из своего транса, и вышел из него, когда тот начал закрываться. Подойдя уже к знакомой, родной двери, Гарри облегчено выдохнул, и постучался. Не прошло и пяти секунд, как дверь открылась. Было впечатления, как будто парень стоял у двери, поджидая Гарри. Все возможно… Парни улыбнулись друг другу, не замечая, как широко они улыбаются, и как «салют» начался у них в глазах. Пару секунд зрительного контакта, и Гарри приходит в себя, откашлявшись, выдает из себя хоть какие-то звуки: - Привет Найл. Прости, я сегодня поздно пожаловал. – смотря в пол, тихонько говорит Гарри, боясь посмотреть на лицо Найла. Блондин лишь нашел время любоваться Гарри, пока тот не смотрит на него. - Да ничего. У меня нет проблем со свободным временем, ты же знаешь. Проходи, — отойдя немного вправо, сказал Найл, и Гарри быстро зашел внутрь, пока блондин закрыл дверь. Пройдя в кухню, Гарри по-хозяйски набрал в чайник воду, поставил на плиту, и закрыл окно. Дым сигарет до сих пор был в комнате. Гарри нахмурился. Ему не нравится, что Найл курит. Пытаясь не думать о своей злости по этому поводу, он сел на стул за столом, с нахмурившими бровями, смотря на чайник. В кухню зашел Найл, закрыв за собой дверь. Его радостная улыбка сразу же исчезла, когда он увидел нахмуренного Гарри, смотревшего на чайник. Блондин присел впереди Гарри, и тот обиженно на него посмотрел. - Хей, что случилось с кудряшкой Сью? – спросил Найл, пытаясь подвинуться ближе к шатену. Найл любил называть Гарри так. - Ты опять куришь! – с лицом обиженного ребенка, с надутыми губами, сказал Гарри, скрепив руки. – Это ужасно Найл. Ты представить не можешь, как это вредно, и… Противно. – сморщив нос, сказал Гарри. Найл хмыкнул, откинувшись об стул. - Гарри, это непросто… Я курю с четырнадцати лет. Ты должен понять, что бросить курить для меня это, как не есть. Просто невозможно. – пытался хоть как-то оправдываться себя, сказал Найл в свою очередь. Гарри разочарованно вздохнул. Пока чайник не начал «свистеть» никто из юношей не продолжил неприятную беседу — в комнате была тишина. Гарри встал, и выключил чайник. Достав из шкафчика над умывальником две красные кружки, он поставил их на стол, и поднес чайник налив в них. Подойдя к другому шкафчику, он достал две вазы с капкейками и шоколадными конфетами и поставил их на стол. Найл ухмыльнулся, и, взяв ложку, которую только достал Гарри, насыпал сахар в стакан с горячим чаем, начал мешать. Гарри уже начал есть шоколадный капкейк, запивая его чаем без сахара. Когда четыре конфеты, три капкейка и две чашки чая были в желудках парней, за окном начался дождь. На небе, как никогда была видна молния, а гром заставил все вокруг вздрогнуть. Неожиданно для обоих свет начал мигать, а потом совсем выключился. Полный мрак окутал комнату, и только внезапная молния, проявившаяся в небе, осветила лица парней, которые в открытую смотрели друг на друга. Гром загремел так сильно, что оба парня подскочили на стульях от страха. Найл достал телефон из кармана, и освятил помещение. - Кажется, надо найти свечку, — сказал он, и, взяв телефон, начал рыться в тумбочках. Пара минут возни, и Хоран победно ухмыльнулся, держа в руке свечку. – Пошли. – махнув головой в сторону двери, сказал Найл, и направился к ней. Гарри прошел в коридор и снял обувь, зная, что Найл потащит его в комнату «счастья», как ее называет Найл. В этой самой комнате человек, правда, чувствовал себя так легко, уютно, по-домашнему счастливо и ни в чем не бывало. Идя вслепую, Гарри прошел зал, и увидел тухлый свет в комнате «счастья». Пройдя туда, Гарри увидел, что Найл уже лежал на своем белом ковре, подложив под голову подушку. Свечка лежала на кровати сверху Найла, слаба освещая комнату. Комната была белоснежной, вся в подушках, пуфиках, и диванчиком рядом с окном. По всей длине и ширине комнаты был белый теплый ковер, а на нем много-много разных ярких подушек. На фоне всего белого они выглядели особенными. Дождь все прибавлял обороты, а ночь все становилась хмурее. Был первый час, но спать не хотелось никому. Гарри прилег рядом с Найлом, взяв три подушки: одну за голову, две другие по бокам как он любит. Найл повернулся набок, смотря на Гарри, пока тот не видит, но вскоре тот тоже повернулся набок, сложив руки в ладоши и положив на них голову, смотрел на лицо Найла. Со стороны это выглядит странно. Эти двое никогда еще ни смотрели друг на друга так открыто, как сейчас, но обстановка была такой расслабленной, такой задумчивой, что то, что казалось неприемлемым становилось нужным и обычным. Ужасно милая улыбка постепенно появлялась на лицах двух людей, которые так боялись признаться себе, что в эту самую минуту их сердца стучат с огромной скоростью, и что где-то в груди приятно щекочет, будто каким-то перышком. Они так боялись признаться в этом, но остановить это чувство было невозможно. Да, и, кажется, они и не собирались останавливать это… - Что происходит Найл? – задумано спросил Гарри, заглянув в глаза Найла, пытаясь найти правду в его глазах. Не то чтобы Найл лгал ему, но в последнее время Гарри чувствует, как скованно чувствует себя Хоран с ним, как пытается быть подальше от него, чтобы случайно не дотронуться, или чтобы Гарри в очередной раз не обнял его. Гарри все прекрасно замечал, и, может быть, знал, в чем суть всего этого, но наверно боялся признать это. - Ничего. Мы просто лежим, Гарри. – растерянно, ответил блондин. Гарри на секунду затаил дыхание, ожидая другого ответа. - Разве мы просто лежим? – подняв бровь, спросил Гарри. Найл не до конца понял вопроса, поэтому не спешил с ответом. – Знаешь, если бы сейчас какой-нибудь человек лег между нами, его ударило током. – улыбнулся Гарри. - О чем ты Гарри? Что за ток? – в полном недопонимание, спросил Найл, смотря на пространство между ним и Гарри. Шатен хихикнул, а блондин остался в растерянности. Возможно, мозг Найла понимал, на что намекает Гарри, но вот сам Найл точно пытался избавиться от всяких мыслей по поводу этого разговора. - Хоран, не притворяйся дурачком без мозгов. Ты уже не подросток, чтобы ты что-то там не понял в моих словах, но, кажется, надо, было быть прямым. Намеки не для тебя. – смеясь, сказал Гарри. Блондин был в замешательстве. Его ресницы дергались каждую секунду, а глаза не могли сдвинуться с глаз Стайлса. Гарри закатил глаза, увидев реакцию блондина. - Я понятия не имею, о чем ты сейчас болтаешь. Несешь какую-то чушь! – глаза блондина забегали, а на лице появилась странная гримаса, смешанная с нервами, смущением, и немного злостью. Блондин пытался встать, но тяжелая рука, надавившая на его грудь, бросила его в прежнее положение, чего блондин не ожидал. Гарри был раздражен. - Ах Найл. Я хотел, чтобы этот момент был милым, романтичным… А ты как всегда, Найл. Ты пробовал, когда-нибудь доверится чувствам, а не мозгам, которые так и хотят всегда все испортить?! - выкрикнул Гарри, а потом, хорошенько вдохнув воздух, продолжил говорить нормальным голосом. - Просто… Я же чувствую Найл. Ты бы никогда не отказался от моих обнимашек, когда тебе холодно, а вчера ускорил ходьбу, даже убегал от меня, когда я только повернулся обнять тебя… Ты, ты бы так не сделал я знаю, а вчерашний день заставил меня задуматься, и я понял, что многое изменилось за эти две недели. Ты стал отгораживаться от меня, избегать. Ты не разговаривал со мной два дня, сказав, что уезжаешь домой в Ирландию на процитирую: «не знаю, на сколько дней», и выключил телефон. Ты ездил всего на день, но ты мне не сказал. Я бы так и думал, что ты дома, если бы ты не включил свой дурацкий телефон! - Гарри просто… Эм… Ну, понимаешь… Мне хотелось побыть одному… И все такое. - Ооо Боже! Только не ври! Ты специально ехал тогда, когда я взял отпуск, и когда мы собирались поехать за город вместе отдохнуть! Ты просто не хотел оставаться со мной вдвоем, да еще и за городом. Я прав?! – Гарри почти перешел на крики, ведь слышать, как человек ищет какие-то отмазки, только бы не говорить правду, его жутко бесило, тем более, когда он знал, в чем причина. Найл выдохнул, опустив глаза к ковру. Он и не думал, что Гарри поймет все это, боялся даже подумать о том, что Гарри все узнает. - Прости. Ты легко можешь ненавидеть такого друга, как я. Я плохой друг… - Ну вот! Ты опять за свое! Неужели так сложно сказать «Гарри я не хотел с тобой ехать, потому что ты мне нравишься, и я не…». - Что ты сказал? – перебил парня Найл, который уже собирался идти к врачу, чтобы проверить, все ли в порядки с его слухом? Гарри посмотрел Найлу в глаза, и понял, сказал лишнего. - Я сказал, то что так боишься сказать ты. – разочарованно и грустно промямлил Гарри, и лег на спину, смотря в потолок. Найл не мог прийти в себе, и как камень застыл в одном положение, обваривая слова Гарри. И ему стало так стыдно за себя, и так печально, что ему все-таки не хватило сил, самому сказать Гарри о своих чувствах. Итак: человек, который в первый раз за семь лет дал волю чувством, и человек, который впервые за всю жизнь пожалел о том, что не смог сказать «ты мне нравишься». Парни лежали в тишине, и никто не мог сказать ни слова. Найл думал, если он скажет что-нибудь, это усугубит ситуацию, или спасет? Гарри точно знал, что больше он ничего не скажет за Найла. Если блондин хочет что-то сказать, пусть скажет. И иногда в блондинистую голову приходят хорошие идеи. - Извини за это все Гарри. Ты не должен был говорить этого за меня. Меня пугало, что ты так дорог мне, я не хотел тебя терять, а если я сказал тебе, что ты… Ты нравишься мне, то ты мог разочароваться во мне или, вообще, перестать общаться, ведь твое прошлое, твоя любовь я все понимаю, я не дурак, я понимаю что ты еще влюблен в Мэри, и я не хотел… - Найл перестал говорить, когда увидел, что Гарри сел вместе с ним, и улыбаясь, смотрел на него. – Что? – непонимающе, спросил Найл, на что получил приятный ответ, который довел его до мурашек. Поглаживая покрасневшую щеку, Гарри нежно целовал Найла, который готов был растаять, как холодное масло на горячем блинчике. Теплые губы Гарри, у которых был вкус шоколадного капкейка, который он съел недавно, осторожно покрывали поцелуем губы блондина, боясь сделать что-то не так. Холодные губы Найла, которые были сладкими от сахарного чая, который он выпил, становились розовее с каждым новым мокрым поцелуем Гарри. Такой сладкий поцелуй, оставляющий послевкусие. Гарри уже точно был уверен, почему его ладони потели рядом с Найлом, почему всегда кололо в груди, почему в животе были странные ощущения, когда Найл трогал его руки, или сталкивался с ним в дверном проходе, от неуклюжести Найла, или почему он чувствовал себя счастливым вместе с ним. Дело было не в этой комнате, в которой они проводили все свободное время, не в атмосфере внутри нее, дело в том, что в ней был Найл, а для Найла здесь был Гарри. Это была их комната, и как они думали, она была счастливая. Счастье было в них, в их больших любящих сердцах. Все плохие дни уже казались не такими плохими, а хорошие по сравнению с этим были лишь обычными днями. Когда ты счастлив, каждая минута для тебя лучшая. Любить можно всегда, счастливым быть непросто, но хотя бы раз в жизни, каждый человек обязательно почувствует то, что чувствует Гарри и Найл сейчас. Счастье чувствовать очень приятно, но удержать слишком сложно, поэтому нужно старяться для сохранения этого незабываемого чувства. Не нужно было слов, чтобы что-то говорить друг другу, ведь обоим все было и так понятно – больше ничто не сможет помешать, им быть вместе. Гарри крепко, обнимал Найла за талию, и смотрел в окно, в котором все так же шумно и успокаивающе шел дождь. Найл спал так крепко так завидуще крепко, что у человека не должно было быть сердца, чтобы попробовать его разбудить. Так, уютно лежа на груди Гарри, Найл бурчал во сне какие-то слова, дергался, но когда он спокойно лежал и спал, для Гарри блондин становился самым красивым на этой планете, который занял место в его сердце, на которое он давно уже не надеялся. Теперь для него прошлое — это дурной сон, который он не забудет, но по которому он не будет страдать. Его первая любовь была не из лучших, но теперь на ее смену пришла новая, любовь намного сильнее прежней. Любовь, с которой он сможет вдыхать новый воздух, чувствовать новые ощущения, жить новой жизнью, и никакое прошлое не сможет отнять у них то, что есть сейчас: любовь, понимание, доверие, радость и счастье. Гарри все думал о Найле…