Стечение обстоятельств

Зимние сумерки опускаются синим саваном на укутанную снегом деревню. Ослепительно белые крыши, белые улицы, белые от мороза лица спешащих домой, к очагу, прохожих постепенно окрашиваются в успокаивающе сиреневый с началом вечерних часов, незаметно погружаясь в синеватую темноту с приходом ночи. Теряя краски, всё замирает, стихает, удаляется вглубь. Обманчивое ощущение полного отсутствия движения затормаживает ум, притупляет эмоции, убаюкивает. Если бы не ощутимый холод, Мито желала бы уснуть прямо здесь, на балконе, под бесшумное буйство снежинок, как будто зашедшихся в странно беспорядочном танце, и теперь, набрав мощь, увлекающих её за собой в мир несбыточных грёз, где хочется остаться жить навсегда. Несколько слоёв тончайшего шёлка, искусно украшенного немыслимыми причудами мастером росписи по ткани, едва ли сберегут её от потери тепла. И Мито не держит это тепло: она отпускает его по кончикам пальцев вниз с каждым выдохом без сожаления. Вечернее время суток зимой будто налагает запрет на суету. Мито знает, что завтра сомнения вновь вернутся к ней, чтобы терзать до заветного часа. Но теперь… но теперь… Что она чувствует? Что думает? О чём жалеет? Всё это неважно теперь: она бесконечно благодарна тому, кто устроил зиму с её сумеречными часами затишья. Снежинки пляшут весёлой гурьбой по ярким цветам на её кимоно, запутываются в волосах, что в неверном свете кажутся совсем каштановыми, снова уносятся ввысь, зовя за собой. Едва различимый шорох открывающейся двери на балкон, за которым следует спокойное: «Холодно же. Возвращайся». Глубоким вдохом Мито прощается с холодной тишиной и ныряет обратно в помещение. Жар от огня, согревающего небольшую комнату, обдаёт её с ног до головы, и секунду Мито стоит неподвижно, пока её чувства вновь не оживают. Всё это время, пока она привыкает к теплу, Мадара сидит к ней спиной возле очага и ворошит угли длинным железным прутом. Он уже успел переодеться в штатскую одежду, и со спины его легко можно спутать с рядовым членом клана. Это сходство, конечно, не может успокоить Мито. Глубоко внутри она всё ещё боится главу клана Учиха за его невероятную силу в соединении с непредсказуемостью. Однако при ней Мадара никогда не давал повода. Разве что заходил без предупреждения в их дом и вёл здесь себя совсем по-свойски – эта привычка повелась ещё с тех пор, когда муж был жив. Мито чувствовала себя неуютно в присутствии резкого, проницательного и всегда скептично настроенного друга семьи, но сказать ничего не смела, как не смеет и теперь, когда Мадара сменил погибшего Хашираму на посте Хокагэ. О том, что именно Мадара натравил на своего предшественника Девятихвостого, в результате чего тот погиб, разумеется, никто не упоминал, как и то, что теперь чудовище было заключено в её собственном теле. Мито давно уже перестала подсчитывать удары судьбы, и то, что оба убийцы её супруга не собирались уходить из её жизни, она восприняла как должное в цепи несчастливых событий. Одного она не понимала: как такой непреклонный человек, как Мадара, решил после всего случившегося с ними вернуться в деревню и возглавить её? Сам он на этот счёт не распространялся, а она не решалась спросить. Почуяв её замешательство, Мадара осторожно откладывает раскалённый прут в сторону, поднимается с корточек и разворачивается к ней лицом. Сейчас в его облике нет вражды или угрозы: в простой одежде, с растрёпанными после шляпы Хокагэ волосами, с приветливой улыбкой на губах, как бы говорящей: «Эй, тебя я не трону». Мито поспешно прибавляет про себя: «Пока». Даже глаза в отсутствии активированного шарингана не источают сейчас смертный дух. – О чём же ты задумалась? – вопрошает он, подходя ближе, и в этот момент Мито ненавидит введённое некогда мужем правило, что все в деревне называют друг друга на «ты». С этим человеком ей хотелось бы говорить только на кэйго. – О том, что луна зимой кажется такой далёкой от земли, как будто ей тоже холодно, поэтому, наверное, ей никто не любуется в это время года – не моргнув, уклончиво отвечает Мито. – Времена года сменяют друг друга, и этот круговорот никто не в силах прервать или изменить. Подобно тому, как можно извлечь пользу из любого союза, можно научиться ценить каждое мгновение, подаренное нам природой, – философски изрёкает Мадара. Мито внезапно хочет, чтобы он был жесток с ней, чтобы разом прекратились все эти глупые речи, исчезла нужда сбегать от действительности под масками доброго отношения друг к другу. К чему эта игра? – не раз вопрошала про себя она. Но вместо того, чтобы озвучить свои мысли, Мито медленно подходит к огню и усаживается возле, старательно делая вид, что греет отмёрзшие на улице руки. Языки пламени струятся к потолку, ласкают друг друга, переплетаются в страстном порыве, расходятся в стороны, заставляют трещать обуглившиеся дрова, выгорают и разлетаются пеплом в стороны… Внезапно со стороны спины добавляется еле ощутимое тепло, по сравнению с жаром огня спереди. Мадара двигается почти бесшумно, и только ощущение его тела сзади выдаёт его положение к ней спиной к спине. Зачем он делает это? – в слепом отчаянии, не в силах отшатнуться, кричит про себя Мито. – С тобой не случалось так, что тебе не хватало тепла? – на этих словах Мито вздрагивает уже наяву. – О, тебе что, неизвестно, что мысли материальны? – раздражённо-насмешливо реагирует Мадара. – Просто ты умеешь их читать, – Мито отчаянно старается, чтобы её голос не дрожал. – Быть может, – не отрицает он, – но ты не ответила на вопрос: разве тебе не хочется преодолеть одиночество? – Я не одинока, – тонко подмечает Мито, пытаясь защититься. – Ах да, Девятихвостый. Но что эта зверюга может дать тебе? Что можешь дать ей ты? Мито впервые не знает, куда ведёт этот разговор. Сумасшествие не поддаётся разгадке, – проносятся мысли в голове. Сейчас она почти уверена, что Мадара – безумец. Тени волнуются на стенах, огненный поток рвётся изнутри наружу, а снаружи огонь бьётся в пылу, вожделея обжечь до костей. Смятение нарастает. – Что можешь дать мне ты? – теряя контроль почти вскрикивает, словно обжёгшись, Мито. – Всё, – выдыхает он ей в затылок, обвивает руками плечи, грудь, прижимается ближе, ещё ближе, заставляя внутреннему пламени разгореться в полную силу. Против своей воли Мито тянется к этому пламени в отчаянном желании раствориться в нём, дабы сгорели все сомнения, страдания, мечты, обиды, боль, память о потерях… Но Мадара слишком мягок с ней: не рвёт, не царапает, не кусает – только верные касания прохладных пальцев, тонкая игра губ, лёгкость движений натренированного тела, спокойствие в чёрных зрачках. Мито – пламень в его руках, но он раз за разом гасит его так умело, так безжалостно. То и дело в голове Мадары появляется идея избавиться от этой женщины. Увидев Мангэкё лишь однажды, она уже никогда не вернёт себе рассудок. Главное, не переборщить, и тогда Девятихвостый останется там, где он есть. Потом можно будет списать её сумасшествие на проделки демона… Кто этому не поверит после произошедшего с Первым? Вот только каждый раз, когда представляется случай, он почему-то делает всё наоборот, чтобы ещё раз насладиться её отчаянием – отчаянием человека, страдающего от потери единственного мужчины в их жизни больше, чем он. – У нас намного больше общего, чем ты можешь себе представить, Мито.