Брехня

Может, бросить университет? Содрать первое попавшееся объявление и деградировать до уровня офисного планктона? Перекладывать бумажки с места на место, жонглировать людьми, цифрами, начальником. Пухнуть от кофе без сливок и сахара, пропитаться компьютером до такой степени, что начать раздавать вай-фай своими сосками. Топать домой после шести или десяти вечера, варить макароны, пить чай, орать на кота, и залипать в уютном интернетике до часа ночи, потом спать. Шесть утра- будильник, к 8 на работу. Где Она сейчас? Неизвестно. Где Он сейчас? Он в городе. Просыпается с очередным Кем-то, трахает Его или Её для снятия утреннего сексуального напряжения. Говорит, что Он занят. Брехня. Можно подумать, у Него есть чем заняться: пару-тройку часов в день Он тратит на очередную "Вот это точно моя работа". Ты бросаешь курить и жрать жаренную картошку. Всё просто. У меня нет Её фотографий на компьютере - ни одной, но есть одна Его фотография миллионных лет давности. Всё чаще что-то снаружи рвётся с надрывным треском. Когда Он курит, Его массивные мозолистые пальцы с крупными фалангами небрежно захватывают сигарету в плен. Когда Он курит, одной затяжкой убивает сигарету чуть ли не на четверть. Его обширные, натренированные спортом, лёгкие жадно всасывают густой терпкий дым, и с каждой затяжкой, с каждой сигаретой всё больше никотиновой смолы оседает в нежных пористых тканях, изрезая всё внутри тысячью маленьких лезвий. Мне бы не хотелось, чтобы он умер от рака легких. Она курит и выпускает из ноздрей терпкий аромат сигарет, щуря глаза на сильном ветру. Её припухлые пальчики потрескались на морозе, но сигарета важнее, чем боль. Она сильнее сжимает толстый фильтр. Раковая палочка летит под ноги. В городе можно мусорить на мёртвый асфальт, покрытый мёртвым снегом. В моей однушке даже коту негде валяться. Надо бы купить корзину для грязного белья, чтобы не разбрасываться вещами где попало... Знаете в чём заключается кайф от мужчин? Я лишь недавно осознал. Все дело в широких плечах и больших ладонях. Плечи спасут тебя, когда будешь тонуть в горячих глубинах страсти, захватившись за них локтями. Большие ладони всегда согреют твои костлявые израненные пальцы, а ещё это так круто - целовать большую чёрствую ладонь изнутри, сбитые костяшки или просто тереться скулой, прося, чтобы поцеловали так по-жёсткому, как умеют. Ноготки на Её руках часто ломаются. Мягкие, как облака, её руки сжимают сильнее кирпичных стен для одиночки, заставляют уснуть, спуститься вниз по чёрной лестнице и попасть в мир вербализированного образа другого меня. Иногда Я невольно думаю о карцерах. У него припухлые упругие губы, которые не сминаются даже при жёстком поцелуе, силиконовые что ли, но кровоточащие при укусах. Звонко стукаемся зубами, Он со злостью заявляет Мне, что я не умею целоваться. Это смешно. Парень с зелёными волосами говорит мне, что я не умею целоваться. Её готовка - восхитительна, и благодаря Ей я узнал, что тушёное, под композиции Шопена или Вивальди, мясо может стать кулинарным шедевром. Он к полуночи отделывается от очередной барышни с заштукатуренным фасадом. Они все такие красивые, все те, кто вьётся у него возле ног и заглядывает в рот, слушая, как оттуда исходит песнь, что манит их, но вот незадача: он - та еще шлюшка. Со мной она не хочет рожать детей, но с кем-то ещё она грезит малышом, двумя или тремя, а может уже сейчас кричит от боли, когда раздвигаются кости её таза. Со мной она вообще не планирует дожить до 30, слишком не хочет состариться, точнее видеть себя немощной. От него пахнет рыбой, одеколоном, бетоном, усталостью, денежными долгами и работой, а ещё дуростью. Он не говорит о старости. Кажется, Он попросту не видит себя старым, а может уже перестал чувствовать себя молодым. Если бы я не знал, сколько Ему лет, то счёл бы, что Он уже страдает кризисом среднего возраста? Она красива. Её чёрные волосы словно из сотней миллиардов тончайших шёлковых нитей, а светлая мраморная кожа нежна даже беглому взгляду. Есть много людей, которые называют Её страшной, и единицы, кто осмелится обозвать Её уродиной - разбиваю любому табло. Он не знает ни о предварительных ласках, ни об эстетической стороне секса: он ебёт меня долго, жёстко и без вкуса, вытягивает из меня оргазм по капле. Ничего фееричного, я - попал или пропал. На самом пике удовольствия Она вцепляется в мою шею и рыдает. Солёные мутные слёзы стекают по Её щекам и заливают Её аккуратные ушки. Она душит мое горло. Ревёт навзрыд, сопли, слюни. В хреллионный раз просит любить её ещё сильнее, не оставлять. Коготками раздирая плечи, и я реву вместе с ней. Она плачет под церковную музыку остаток ночи, наутро выгоняет меня из квартиры, потому что я уснул на самом интересном месте. Через пару часов звонит, зовет в книжный. Женщины - поревел и можно жить дальше, втыкая свои отравленные клыки в шею. У Него аритмия - иногда я слышу, как Его сердце бьётся о Его грудную клетку. Боль сквозит в Его жестах. Он смеётся, и о чём-то шутит. Его голос мягкий, густой и тёплый, как горький шоколад, а в зелёных глазах зрачок сужается от колющей боли в груди. Я отбираю у Него выпивку, и обнимаю, у меня закладывает уши от глухого громкого биенья, и Он обнимает в ответ. Я говорю, что хочу получить постоянную прописку в кольце Его рук, Он отвечает, что я её уже давно получил. Его плечи –подушка на несколько ночей в год. Узко, холодно, тесно, спать в квартире, где все еще идет ремонт. На утро не завтракает и пропадает на три, четыре месяца без звонков. Мое сердце болит, справа, четвертый нижний желудочек. Артерии тяжко перегоняют кровь, что-то там засорилось, никогда не болело сердце, только кололось. Она была жертвой химиотерапии, волосы у нее росли только на голове, во всем остальном она была идеально гладкая, словно новенький блестящий кафель в туалете торгового центра. Он снова ищет деньги, продает старый раздроченный комп, я докуриваю третью на зимней улице с системником в пакете. Хмурной, он выходит из подъезда, молчит, я касаюсь его напряженного плеча, и меня тут же припирают к стене дома, дышит в лицо, сухо благодарит, мягко забирает пакет и просто идет дальше. Я убью его. Она чатится с кем-то, заливисто смеется. Я готовлю очередной шедевр на ее кухне. Молча тлеет сигарета в ее зубах, она отказывается есть. Лукаво смотрит на меня и просит раздеться догола, сбрасывая ноут на пол, не заботясь о его сохранности. В ней жарко, горячо, мокро, ну как и должно быть с девушкой. Ее груди смешно подергиваются в такт толчкам. Она хрипит, сдавливая мой член стенками шейки матки. От Неё пахнет дешёвой розовой водой, и меня слегка мутит. Влюбился в Него всего с первого взгляда, хотя этот первый взгляд был обращён на пьяного, бомжацкого вида мужика, дремлющего поздним вечером на скамейке в парке. Это было летом, а на Нём была лёгкая зимняя куртка, белая измаранная майка, драные джинсы и тяжёлые дорогие ботфорты. Второй раз мы встретились зимой на вечеринке одного общего приятеля в загородном доме - Он трахал мою давнюю знакомую на снегу, на заднем дворе. Глядя на Его тёмную, освещённую холодной луной широкую бугристую спину, я понял, что хочу сесть на Его член и не слезать до конца своих дней, в горе и радости, в болезни и здравии. Если бы Он хоть единожды предложил мне это всерьёз, я бы забыл о существовании всех остальных людей, кроме Него одного. Да, я геем стать готов, в нашей-то пидорской стане. Она спит у меня на кровати, кот непривычно тих, спит у Нее в ногах. Ощущаю себя мужчиной, а Её - женщиной, в самом примитивном и возвышенном смысле этих слов. И слезы в глазах от зашкаливающей нежности к Ней, любви, я люблю ее так, что готов отпустить, что собственного говорит об обратом. Не просыпайся, малышка, не делай этому миру подарок, одаряя их взором темных, кристально чистых глаз. Даже с сурового похмелья глаза чисты, чище горного озера на вершине мира. На полу валяются обдолбанные подростки, в клоаке бреда. Пришел я сюда, а не принесли ли меня?! Иду в ванную, чтобы смыть с лица сальный налёт алкогольного марева и сладковатых испарений, натыкаюсь на собственное отражение и шарахаюсь от зеркала. Это ещё кто? Как же хорошо затянуться в этом дурдоме тяжелыми сигаретами. А что бы Он сказал, увидев меня таким – не чистеньким и пьяненьким? А если завалился бы к Ней? Она говорит четко, тихо, с усталостью в голосе и нервными глазами, вперившимися прямо в меня. Она уезжает куда-то там, к черту, что ли? Она, как бы это сказать, нашла то, что ей всегда было нужно. Но нужно где –то не здесь, не рядом со мной, а в какой-то гребанной тьмутаракани. Какой-то парень из тридевятого царства, который весь такой, как в книгах пишут. Тот самый идеальный, и где она нашла такого? Они реально существуют?! Брехня. Там, в небе - Её эфемерный образ. Там, в глубине - Его суровое лицо. Как дерьмо в проруби, или взлететь к ней, или потонуть в нем. Чувствую, что тону. Почему так? Его силуэт таится в пивном тумане наших редких посиделок, в потном маслянистом душке тренажёрного зала, где мы пересекаемся время от времени. Он обнимает меня одной рукой, говорит что-то об искусстве-культуре-политике, обжигая мой бок своим теплом, а я вспоминаю тяжёлый шёлк Её волос, скользящий меж моих пальцев и чёрные буквы на желтоватой бумаге книг. Она присылает мои книги почтой, только весной. Внутри листок с одним словом “удачи” и меня вырывает прямо в коробку тем, что ел позавчера. Хорошо, что книги в целлофановом пакетике, она предвидела мою реакцию организма? Он наконец-то целует меня спустя год с Её отъезда, влажно и терпко, как прежде. Его руки- штыковые лопаты, он стискивали мои плечи. И от всего этого мезатория-I во тьме квартиры, внутренности разбухают; сердце грозится выскользнуть из прямой кишки. Я уже давно Его принял, давно готов в лучшем духе дурочек из банальных любовных романов броситься в омут Его невъебенно прекрасных глаз, но почему только сейчас треснула ледяная, раннее неприступная гладь, скрывающая Его существо? Не понимаю. Он звонит спустя неделю с того поцелуя, предлагает встретиться. Она поправляет дорожную сумку на плече, вещей практически не взяла, отдала бомжам. Квартира продана, улитки в террариуме, отмечают новоселье у меня дома с моим котом. Она светится словно фосфор на этом проплеванном перроне. Слова просящие ее остановиться разбиваются на подлете к ее зоне радости. Один вопрос, и только к себе, и только про себя “какого хуя?” Поезд электрической колбаской прикатывает чуть раньше расписания, торопится, чертово железо. Вторит ее нетерпеливости, нервозности. Она целует меня в щеку,своими этими губами, которые уродливо кривились в истеричных рыданиях, а эти самыми небесными руками, заботливо сжимает мои плечи, а когда-то сдавливала горло до Синичек на шее, и от этой феерии фосфоресценции хочется сожрать вагон. Я пишу Ему письма каждый день, переводя каждый раз грамм сто бумаги и литра два - чернил. Перечёркиваю, сминаю, поджигаю спичками, и смотрю, как все мои выплеснутые на лист чувства стремительно превращаются в пепел. К концу моего "сеанса психотерапии" на дне железного ведра горка пепла от жжённой бумаги и спичек. Трясусь на балконе, втягиваясь сигаретой, запихивая в себя как можно больше дыма, как можно больше, что бы ввело в штопор, за последние два дня - это первая.Горло дерет так, будто бы лишают оральной девственности. Зачем-то, в конце концов, отдаю ему одно "письмо" прямо в руки. Раз десять проверил, что именно на этом листке почерк больше всего походит на кардиограмму больного тревожным синдромом. Она проснулась от того, что воняет дымом. И не зря. Ковёр по середине комнаты начинал разгораться, от лампочки-игрушки детской, которую она бросила на пол, видимо включила, и видимо забыла. Не допитый чай, летит на место пожара, все шипит, дым валит столбиком. Боже, какой аромат горелой синтетики. Посмеиваюсь, она сначала психует, а потом завладевает моим ртом. Он стоит, такой стройный в обтягивающих джинсах. На Него взирают малолетки, раздевая похотливыми взглядами, тычут в Него пальцами, что-то говорят своим спутникам. К Нему подходят знакомые, неловко пытаясь "по-дружески" шлёпнуть по спине или по этим самым ягодицам, но раз за разом промахиваются, и Он "по-дружески" ударяет их по лопаткам, по рёбрам, иногда - по затылку. Снова один. Уже темнеет. Я не дохожу до него 10 метров. Мы на рок концерте, музыка - шквальный шторм, и этот монстр - безалаберная толпа беснующихся уродов, под масками которых скрываются сотни вполне нормальных - и не очень - людей, а у него в ушах наушники, готов поспорить, что на полную мощность что-нибудь долбит, не в тему концерта. Отворачиваюсь. Проваливаюсь, потому что краем глаза увидел ее в обнимку с каким-то панком. Время уперлось дулом в висок. Стараюсь сосредоточиться, стараюсь думать, но мысли испуганно ускользают, когда на моё плечо ложится знакомая тяжёлая ладонь. Он великолепен. Меня плавит, Он выше, плечи его загараживают нас от толпы, Он - ангел. Я чувствую Его объятия, а Моё горло ощущает Её тонкие, холодные и крепкие пальчики. В нос ударяет запах алкоголя, а я задыхаюсь от аромата дешёвой розовой воды. Он заполняет весь мой круг обзора, древним, зловещим, высеченным из камня божеством возвышаясь надо мной, а Её тень мелькает где-то на периферии моего сознания. -Не отпускай меня, пока меня не отпустит. - Он в дребеня, Он обнимает меня плотнее, едва не обволакивая собой, горячо шепчет прямо в центр ушной раковины. Она растворяется в плотной толпе вместе с непонятным типом.