Изнанка: Narcissus.

Он помнит, как пахнут нарциссы. Сладковато. Бархатисто. С чем-то свежим и зелёным, пряным немного. Аромат не щекочет — ласкает. Навязчиво и дразняще. Неудивительно, что он выбрал именно такой парфюм. Запах нарцисса. Сладость и чуть-чуть горчинки. Как вишенка на торте. На вишнёвом торте. Есть ли где-либо ещё под этой луной золото, пахнущее нарциссом? Так же шёлково скользит оно под пальцами? Тёплое? Атласное ли? Отливает оно кофейной карамелью в каплях горячей воды? Откликается ли так же чувствительно на прикосновения? Блестит глянцевито? Драгоценно ли оно? Драгоценно так же, как кожа? Мягкая. Возбуждающе мягкая. До неё хочется дотрагиваться. Например, кончиком языка. Узнать, каков на вкус этот коктейль сладости и тягучего золота. Влажный мазок тянется по тыльной стороне ладони. Медленно. Осторожно. Комок голода где-то внутри катается. Лениво. Хочется подтолкнуть его. Быстрее. Языком по фалангам пальцев. Сместиться к подушечке. Поцеловать нежно. Ещё нежнее, вот так. Так целуют, когда очень любят. Он любит. Обожает. Боготворит. Брошенный вперёд взгляд полон желания и благоговения. Прямо перед собой, на едва прояснившуюся от молочного пара гладь. Зеркало хрупко. Кинешь мелкий камешек — пойдёт рябь трещин во все стороны. Словно лужа кристально-чистой воды. В ней не видно грязи. Не видно зарывшихся в ил червей. Только восхищённо замершее над ней совершенство. Только синь и сталь глаз. И яркая, пульсирующая чернота зрачков. Отражение смотрит, застыв. Всем своим совершенством на фоне душевой. Какой художник придумал писать божество в ванной комнате? Какой творец позволил ему влюбляться? Снова и снова. Глядя на себя. Джону нравится он сам. Нравятся скульптурные мышцы. Широкие плечи и узкие бёдра. Нравится выцветший браслет татуировки на лодыжке. Приятное, тянущее влечение. Почти истома. Нет, он определённо не должен быть здесь. Не в этой комнате из бирюзового кафеля. Лучше где-нибудь в пышных благоухающих кущах. Где ветви гнутся под тяжестью пышных бутонов. И плоды где лопаются от сытной мякоти и зёрен. У озера, где плещутся наяды. Где до болезненного красивые девушки сверкают на солнце чешуёй. Дремлют на мокрых камнях. Окунаются в жидкий бриллиант озера. Глубокого-глубокого. Бездонного. Есть ли дно у этой красоты? Рубеж, где она кончается? Предел есть у всего. Без исключения. Значит, и у неё есть. Очень глубоко. Так, что не хватит воздуха для нырка. Лёгкие вспыхнут и лопнут, наполнившись ледяной водой. Но сначала придётся нырнуть. С головой погрузиться. Всё ниже, напиваясь допьяна идеалом. Утопая в нём. Захлёбываясь благоуханием нарцисса. Грехом Нарцисса. А грехом ли? Грех порочен и грязен. В чём же порок любви? Чем так грязно и низко любить? Не превознося. Не делая трона из горного хрусталя и жемчугов. Не рисуя обод света вокруг лика в центре мироздания. Просто любить. Как своё личное божество. Нечто сакральное. То, к чему обращаешься шёпотом, дрожа благоговейно. Когда хочется. Неважно, сколько миллионов брызжут и фонтанируют восторгом и обожанием, глядя на него из толпы. Джон благодарен им. Любит их так, как любят очень хороших людей. Любит весь мир. Особенно когда пальцы вычерчивают линии на прессе. Поднимаются по золоту к груди. К плечам. С трепетом. С желанием. С горячей жаждой получить сейчас всё. Тело, душу, такую же обнажённую и распахнутую. Не страшно открываться себе. Не страшно, что хрупкая связующая нить надорвётся. С собой уютно. И очень хорошо. Он бы хотел, чтобы было именно так. Без капли подозрения, стыда, лжи. Только так — с доверием. С трепетом и желанием. В каждом выдохе на влажную после душа и поцелуев кожу. В каждом движении. В каждом глотке судорожного, скручивающего возбуждения. Вожделение приходит внезапно. Неожиданно. Как укол. Острое. Когда взгляд прослеживает от закушенных губ до подрагивающей плоти. На шее ещё заметны мелкие капли ароматной воды. Словно пар на зеркале. Запах накрывает с головой. В один момент. Когда отражение вздрагивает сладостно. Замирает. Улыбается, ощущая, как горячее семя стекает по ноге. Ни грамма отвращения. Только чистое наслаждение и довольство. Ни капли вины. Да и кто повинен? Он ли? Он повинен в том, что суть тянется к себе сама? Плоть желает себя. Совершенство льнёт к совершенству. Кольцо замыкается на своём же начале. Это — идеал. Эталон. Правильно. И это то, о чём он не жалеет. Пусть даже это тайна. То, что принято оставлять за занавесом. За поволокой аромата. Как можно жалеть о том, что любишь и любим? О… счастье? Да. Сейчас. В этой душевой с голубым кафелем. Перед огромным зеркалом от пола до потолка. Он счастлив.