And you'll never be royal (but your lips feel like roses)

Мудрый правитель всегда мог признать, что даже самая неприступная крепость, самые могущественные ворота могут пасть, разрушая мир и покой в королевстве. Никто и никогда не поставит точку в войнах, как бы церковь не твердила, что Бог против войны. Война - признак свободы, способность бороться за себя и свое государство. Но в такое время это не должно выглядеть так, словно король чего-то боится, любой шаг к миру обязан быть в глазах людей чем-то грандиозным и праздничным. Сказочная земля за морем, у самого берега притоки, что соединяла владения с океаном, откуда на больших кораблях приплывали гости и государственные партнеры, дома словно одним мастером нарисованные на полотне, сотворенные под указом и руководством короля Эдгара Первого. Счастливая процветающая нация, образ которой был искалечен лишь частыми войнами с вражескими землями нерассудительных правителей. И народ думал так, будто король проснулся однажды и решил провести рыцарский турнир, чтобы показать свою мощь, воинов своих владений, но это было совсем не так феерично, каким это видели купцы на площадях и придворные слуги. Нет, все не так, и не могло бы быть именно так. Король Эдгар Третий созвал своих советников за большим столом и грозно объявил, что следует быть не такими легкомысленными, и каждый день угроза набегов с Северного Королевства только увеличивается. Статные мужчины кивали каждому слову, слетавшему с уст правителя, и что-то записывали на листы пергамента, думая скорее о новой обаятельной и развязной прислуге, которую наняли совсем недавно, и она уже согрела постель многих королевских советников, а если однажды им предложат нескромную плату за предательство Его Величества, они с радостью пойдут на любую подлость. В их руках судьба людей, которые томятся в ожидании нового праздника, но им все равно, а король не хочет видеть безразличия вместо игры, словно они искусные актеры. Этот театр стоило прекратить еще несколько лет назад, когда столько воинов полегло из-за нерассудительных советников, поэтому сейчас Эдгар Томлинсон не уступит ни одного своего подданного. - Мы должны укрепить авторитет королевства, - решительно высказал он, - никто не должен пострадать, если мы снова не покажем, что можем защищаться и нападать. - Да, мой король, - слащаво пропел немолодой мужчина с драгоценными перстнями на толстых пальцах, - конечно, мы можем выдать указ. - О, указы, какая мерзость. Не предательство постыдно, безразличие греховно. Нам нужно показать силу. В зале повисла такая привычная и ужасающая тишина, все ожидали громкого крика короля, но мужчина нахмурил брови. Все меняется, замки строятся, люди приходят и уходят, но самый страшный из грехов - безразличие, останется не только в их таком красочном и расцветающем четырнадцатом веке, а и в тридцатом, когда люди, возможно, научатся летать. - Мы проведем турнир, - тяжелая рука с громким стуком опустилась на дубовый стол, - да, мы проведем состязание молодых рыцарей, и победителя возьмем в гвардию. Нам нужна армия. - Всего ради одного везунчика устраивать праздник, милорд? - Нет, их будет несколько, каждого отберете вы. Одного из них я, а последнего - Дверь в зал легко поддалась небольшим ладошкам молодого юноши, который проскользнул к советникам без приглашения и сопротивления охраны, что стояла у каждой двери. - Отец, - звонко воскликнул он высоким голосом, - мне нужны свитки и чернила, слуги не знают, где они. - Последнего рыцаря выберет мой сын, - легко сказал король, - Луи. - Что? - Ты выберешь одного воина в королевскую гвардию на турнире. И он будет охранять тебя. Сын короля должен быть покорным, и Луи был им, словно нежный цветок, лепесток лилии или розы, только руки его задрожали, когда речь пошла о мероприятии, он всегда был тем, кто предпочитал запереться в своих покоях во время празднования и не высовывать нос наружу, пока последний гость не покинет замок. Луи кивнул, хватая то, за чем пришел, и вышел прочь, оставляя членов совета с отцом. Принц пронесся мимо слуг и охраны, и запер дверь своей спальни на несколько замков. Юноша прислонился спиной к высокой двери, с облегчением выдыхая. Тиски сковывали его грудь, когда он находился в окружении таких скользких и противных типов, как придворные или советники, которые уже не удивлялись такой реакции принца и за глаза называли его капризным ребенком, что никогда не вырастет. Он подбежал к окну, распахивая его и наслаждаясь дуновением легкого осеннего ветра. Уже совсем скоро станет слишком холодно, чтобы позволять себе такую небольшую выходку, а пока принц опирался на стену и подставлял лицо новым ласкам свежего воздуха. Он всегда знал, что когда-нибудь настанет день, и от его слова будет зависеть судьба королевства, и, если кто нож в сердце воткнет за право властвовать на таких землях, то Луи отдаст этот шанс первому лучшему, потому что не хочет быть похожим на своего отца, не желает кориться тем, кто заковает его цепями. Он так молод и юн, и так жаждет свободы, словно это единственное, чем можно насытиться, а его держат, словно в заключении, и не каждый продавец на рынке знает его облик, не на всех монетах ему выпала честь быть изображенным. И он только рад, но разве счастье это, или скорее горе? - Тереза, - воскликнул он, - Тереза, мне нужны чернила. - Ваше Сиятельство, - неловко пискнула девушка, - чернил нет, где бы я не искала. Желаете, чтобы я сходила на рынок? - Нет. Я сам схожу. - Но, Мой Повелитель, негоже особам королевской крови выполнять такую работу, это только мои обязанности. - Подай мне плащ, - вместо упрека ответил Луи. Принц незаметно для отца покинул замок и запряг лошадь, отправляясь на торговую площадь без кареты и сопровождения. Он опускал голову в ответ на поклоны народа, робко улыбался женщине, которая была так взволнована прибытием принца, что растеряла все слова, как бусины на своем ожерелье, в смятении протягивая сосуд с чернилами. - Милорд, - пролепетала она, - это лучшие, которые есть у меня. - Спасибо, - ответил Луи и принял из рук пожилой женщины два сосуда. Оставив слишком большую для чернил плату, Луи не хотел слушать, что этих монет слишком много, и пошел дальше, к своей лошади, которую оставил у первой торговой лавки в южной части рынка. Он заботливо поправил густую гриву, положив приобретения в сумку на спине скакуна, и огляделся по сторонам. Вокруг были богато украшенные дома, и где-то Луи мог даже видеть задние дворы, на которых баловались дети и отдыхали взрослые. Взгляд зацепился за долговязую фигуру, и, как Луи мог заметить позже, абсолютно нагую, от чего щеки принца запылали, а глаза впились в утонченный силуэт, не в силах перебороть интерес. За невысоким домом, этажа на два, на зеленой лужайке расхаживал парень, и он, верно, вытирался после мытья, в одно мгновение откидывая кусок ткани и щеголяя без стеснения обнаженным. Незнакомец был так до безумия красив и сладок, что в груди затрепетало незнакомое чувство, а принц отвел лошадь поближе к юноше, что поправлял свои длинные вьющиеся волосы. Он откинул голову назад и, прикрыв глаза, пальцами зарывался в кудрявые пряди, а его приоткрытые неприлично-алые уста притягивали еще больше. Юноша обернулся и словно нарочно посмотрел на принца, стоявшего до этого в оцепенении, и Луи ничего не предпринимал почти секунду, после дернувшись и с румянцем на щеках повел лошадь прочь, поскорее запрыгивая на нее. Незнакомец улыбнулся краешками губ, не узнав в очаровательном молодом мальчишке принца. Луи не мог представить, что кто-то в королевстве, кроме их служанки Ребекки, может вести себя так распущенно. Но тот парень не был испорченным, он был сладок, как свежая вишня на подносе фруктов, что их Луи получал каждый день, и невинен, он казался свободным. Делал то, что хотел, жил, как ему вздумается, но оставался непорочным и чистым, словно большой ребенок. А чем ближе к вечеру, тем сильнее и громче стучало сердце молодого принца, потому что ему предстоит снова показаться людям, он чувствовал себя товаром, и, видит Бог, в один день он им и будет. Он не хотел ловить ни один взгляд, что был направлен на него, и избегал общения с отцом, потому что король непременно захочет дать ему напутствие и советы. Поправляя корону и исшитые драгоценными камнями одеяния, Луи смотрел на себя через большое зеркало и думал, что, будь у него шанс стать таким же обычным, как та женщина на рынке, смог бы он зацепить кудрявого юношу? Нет, глупости, глупости и грех. Связи с мужчинами, порочная любовь, ненависть и тяжелое преступление, нет, он так опасался быть неверным принципам своего королевства, но, будь у него всего шанс и свободный день, он бы поддался искушению. Он слаб против собственных порывов, против необузданной страсти, что руководила нетронутым чужими руками телом. Губы слаще крема на самых высоких тортах, что пекли в замке на особые праздники, он точно знал, какими они будут на вкус. Мягкие, приятные, нежные и ненасытные, определенно, и он не мог справиться с румянцем на щеках, не мог идти бок о бок с отцом и думать о таком развратном и порочном. - Наш народ достоин хотя бы твоей улыбки, - тихо обратился к нему король, - прошу, Луи, сделай это ради безопасности. Весь наш род стремился установить надежный мир, ты не можешь разрушить это так просто. - Конечно, отец, я понимаю. Я сделаю все, что от меня нужно королевству. Он обещал, а значит исполнит. Потому что он покорный и покладистый, яро жаждущий свободы от обязательств и управления такими людьми, которые ждут его ошибок. На состязания лучших из лучших воинов собралось посмотреть достаточно много людей, и немало было участников поединка. Турнир должен был проходить в несколько раундов и победителя определяли приближенные к королевской семье люди, сам король и принц. - Когда-нибудь ты будешь сидеть здесь один, - обратился к Луи король, - и сам выберешь победителя. Без меня и советников. - Папа, я - - Нет, Луи, такой день все равно придет, как мы его не боялись. Я не боюсь смерти, если умру за свое королевство, и ты должен быть таким же. Нет свободы у нас, нет надежды, что судьбу народа решит сам народ, люди покорные и усыпленные, они пойдут за тобой сразу после коронации. И ты обязан будешь взять в жены кого-нибудь из дочерей правителя Северного Королевства, так мы сможем избежать новой войны. Луи знал, что такого не будет даже в смелых его фантазиях, не женится он на девке из-под отцовского крыла, которая будет порочить свое имя каждый день, выбегая с замка то со стражей, то с прислугой. Он видел таких принцесс, и это не те восхитительные леди из сказок, они без манер, не имеют понятия об этикете и абсолютно глупые, даже безнадежно глупые. С них нечего взять. Пришло время начинать то, зачем они все собрались, и король поднялся с трона, крича так громко, чтобы все поле, наполненное людьми, замерло от его голоса. - Турнир начинается. Все поле, на котором решено было провести состязание, было забито людьми, и в частности участниками турнира. Четыре высоких столба с флагами, что находились друг от друга на невероятном расстоянии, соединяли ограждение, и внутри должны происходить поединки, а Луи не мог избавиться от назойливой мысли, что кто-то обязательно пострадает сегодня. На вымощенных из камня трибунах сидели зрители и советники во главе с королем и принцем. Юноша даже не мог видеть лиц тех, кто состязаются за право оберегать его, чем был ужасно недоволен, и худшее, что могло быть, так это то, что только его отец мог остановить бой в случае чего, спасая жизнь рыцарю, и назвать победителя раньше, даже если бы бедолага проиграл. Постукивая пальцами по покрытию трона, глазами Луи метался от одних доспехов к другим, и внезапно понял, что даже не видит романтики во всем этом, несмотря на сердце, которое трепетало в груди. Словно сейчас произойдет что-то, что не должно было случиться, но он будет рад этому. На аренах один за другим сменялись соперники и только самые сильные и устойчивые воины получали одобрение советников, проходя в следующие туры и одерживая победу в финальных состязаниях. Луи прижал руку к груди, когда появились рыцари на той арене, бой на которой судил именно он. Для него одного рыцари ничем не отличались, кроме возможных повязок на руках, они всегда были разного цвета, и, кажется, если у парня была такая, он имел огромное преимущество над соперником. - Милорд, - пропищал слуга, - желаете принять ванну сразу после турнира? Луи задумался над тем, каким абсурдным и неуместным был вопрос, но он решил, что все равно дал бы это поручение по прибытию в замок, ведь вернутся они позднее. Он кивнул, махнув рукой, чтобы назойливый Кристофер больше не беспокоил его, и продолжил смотреть на бой рыцарей, который длился уже достаточно долго. На других аренах соперники сменялись несколько раз, а арену Луи не покидали два яростных воина, напряженные, наверно, каждой клеточкой своего тела, и принц заметил зеленую повязку на предплечье одного из них. Он не мог видеть лиц мужчин, не мог даже знать, какого цвета их волосы, но сердце больно закололо и он хотел дождаться конца. Впервые он почувствовал неудержимый интерес за этот вечер. Любопытство сменялось испугом на его лице, и он терзал свои губы в предвкушении, не в силах противостоять сладостному и незнакомому чувству внутри. Каждый раз, когда участники взмахивали мечами, слышался такой громкий стук метала, что Луи морщился, но все равно неотрывно следил за ними. Когда рыцарь в темных доспехах занес руку для удара, воин с зеленой повязкой неожиданно рухнул на землю, споткнувшись и путаясь в ногах. В следующий миг он мог быть ранен, если не убит, и рука Луи судорожно сжала руку короля. Принц поднял на отца стеклянные глаза, в мольбе не способный вымолвить и слова, и Эдгар обратил внимание на его арену. Король поднял руку, глядя на советника, и приказал прекратить бой на минуту. Почти поверженный рыцарь поднялся на ноги, снимая шлем и устало вздыхая, а Луи вскочил с места, во все глаза глядя на юношу. Тот самый. Фантастически, невозможно, тот самый парень, что голым расхаживал на поляне за домом, и сейчас его волосы были такими же влажными, но не от воды, а от пота, а лицо в непонимании исказилось, губы приоткрылись, и глаза метнулись к трибунам. Он увидел парня, который заметил его наготу еще днем, и с удивлением отметил его облик: его корону, его одежду, королевские черты лица, только у знати могли быть такие губы, скулы и пронзительные серо-голубые глаза. Рыцарь не мог понять, смотрит ли принц на него, перед глазами стояла пелена, но когда его образ вновь стал четким, то он был уверен, что юноша не сводил с него глаз весь поединок. Воин поклонился, опустившись на одно колено, и все так же, не опуская голову, вздергивал подбородок вверх едва не каждую секунду, чтобы увидеть в вечерних тенях мальчишку, чье лицо еще ласкали лучи заходящего солнца. А Луи чувствовал это неодобрение придворных, чей шепот змеиным шипением отдавался с каждого угла, и он гордо сел на свое место, продолжая следить за боями на других аренах, пока его пустовала. - Этот бой был самым долгим, - отметил король, - и весьма изнурительным. Желаешь объявить победителя? - Могу я? - изогнул бровь Луи, - разве не твоя это забота? - Я позволяю. - Ты знаешь ведь мой выбор. - Главное, чтобы другие не знали, отчего же ты его сделал. Принц тяжело вздохнул, понимая, что его дело здесь окончено, и ему осталось лишь спуститься вниз, сказать, какого рыцаря он выбирает, и уехать во дворец, принимать вечернюю ванную наедине с нелегкими мыслями и истерзанным сердцем. Он сидел в карете, которую покачивало из стороны в сторону, и вспоминал то, как мурашки покрыли кожу от мысли о том, что его фаворита могут убить на его глазах. И слова отца, словно напутствие, словно легкая тень надежды на благословение и добро хотя бы на мысли о рыцаре. Удивительно, что стража оставила пустыми коридоры до покоев Луи, и он не встретил ни души, поэтому мог свободно выдохнуть, упорхнув в свою спальню. Ох, эти неимоверно высокие и тяжелые дубовые двери каждой комнаты замка, которые никогда с первого раза не поддавались его небольшим ладошкам, и уже только в купальне он встретил своего слугу, тихо стоящего у большой ванны. Отчего-то он был тих и нем, как рыба, обычно болтливый и назойливый мальчишка Кристофер, но так только лучше, уши не вяли от его деревенского трепа. Он вел себя так, словно мог рассказать принцу все, что хочет, и даже то, что неприятно было слышать, например, какие прелестные принцессы у них в замке гостили прошлым вечером, и что одна из них позорно потеряла честь с королевским поданным, ведясь на сладкие обещания и баллады об их будущем. Их замок словно рассадник разврата, так он манил неискушенных дам в свои башни. Или же это просто сплетни. Беззастенчиво, для вида, скинув одежду прямо перед слугой, Луи, борясь с вечным смущением, опустился в ванну с горячим молоком, что немного пощипывало кожу первое время. Но потом тепло и мягкий пар окутывали тело, Луи постепенно расслаблялся и прикрыл глаза, готовясь, возможно, уснуть так сегодня. Но дверь его купальни скрипнула, заставляя заволноваться, а его слугу почему-то вздрогнуть и отскочить от ванны. Принц повернул голову, смыкая губы, чтобы не ахнуть от того, кто стал его гостем. - Ваше Высочество, - поклонился рыцарь, - прошу меня извинить за вторжение, но ваш маркиз настаивал на моем раннем представлении вам. - Маркиз? - устало и непонимающе заморгал Луи, - что же, я полагаю, вы сможете это сделать, когда я буду одет. - Разумеется, - сглотнул парень, и нахмурил брови. Он не сдвинулся с места, словно тут ему приказано было ждать, а Луи по-прежнему не считал нужным и возможным бороться с собой, рассматривая победителя. Он по невнимательности не замечал слугу, который, только рыцарь отвернулся, открутил крышечку сосуда, пока его руки дрожали, и тот едва различимый среди хлюпочущей воды звук был громче звона в церковные колокола для рыцаря. Он почти бы подоспел, если бы Кристофер не наклонил сосуд и несколько капель упали бы в ванну. Юноша не думал, что же потом он скажет в свое оправдание, но подхватил миниатюрное тело принца на руки, вытаскивая его из ванны, и Луи задрожал не только от того, что его обнаженная порозовевшая кожа была прижата к холодным доспехам. Кудрявый развернул его к себе лицом, крепко держа одной рукой и не отпуская, а второй он выхватил меч, направляя лезвие на слугу, который хотел подлить яд в молоко. - Кто приказал тебе? - зарычал он, - отвечай, кто приказал отравить принца? - Милорд, это не моя вина, умоляю вас, право... - Кто? Ледяной тон хриплого голоса заставил слугу застыть на месте, словно он вросся в мраморный пол, и мальчишка беспомощно открывал и закрывал рот. - Граф Дорслуей, милорд. Воин накрыл рукой плечо дрожащего Луи и отвел меч в сторону, когда в купальню ворвалась королевская стража. Юноша подхватил халат, накидывая его на принца, но не спешил отпускать его, наблюдая за тем, с каким интересом смотрят на них стражники, и не желая, чтобы кто-то глазел на нагого Луи. - Простите, Ваше Высочество, - бархатным голосом заговорил рыцарь. - Луи. Мы ведь теперь квиты? - Да, конечно, - улыбнулся юноша, и, придержав халат на плечах принца, отступил назад. - Как твое имя? - Гарри Стайлс, милорд. Луи завязал пояс, глядя на Гарри, который в смятении отошел от него дальше. Кудрявый рыцарь, прошел по приказу вслед за принцем в его спальню, не успевая удивляться той роскоши, которая присутствовала даже в взмахах руки придворных дам. - Ты спас мне жизнь, Гарри, - благодарно сообщил Луи, стараясь держаться не так, словно минуту назад его хотели отравить, - проси, чего хочешь. - Что хочу? - Гарри приподнял бровь, сцепляя пальцы в замок. - Все, что пожелаешь. Рыцарь скинул свой меч на пол, и Луи даже не дрогнул от глухого стука, потому что видел только Гарри, который подошел к нему и осторожно сжал его руку чуть выше локтя. Гарри смотрел так, словно сейчас готов сорваться, и в глазах была мольба, будто ему можно было отказать сейчас. Когда-либо. - Я, мой милорд, я хочу украсть Ваш первый поцелуй, - зашептал он, облизывая губы. Сердце еще пуще прежнего затрепетало в груди, и глаза Луи забегали по красивому лицу рыцаря, а сам он не мог выдавить и звука, кроме частого дыхания и вздохов. На лицо Гарри упали несколько прядей все еще влажных волос, и Луи невольно потянулся к ним, чтобы заправить за ухо. Это было как последняя песчинка в часах, последняя капля, и кубок переполнился. Гарри приблизился и посмотрел на наверняка отзывчивые и нежные губы принца, не раздумывая, захватывая их в плен. Луи мог задохнуться прежде, чем поцелуй закончится, и рефлективно приоткрыл рот, вздрагивая от стона Гарри, который прижал свои огромные ладони к лопаткам принца, и они медленно теряли рассудок от сладости губ, от запретности того плода, который оба хотели попробовать. Гарри был на голову выше, долговязый, красивый, мягкий, нежный, у Луи кружилась голова от него, и в порыве он упустил тот момент, когда сильные руки сбросили его одежду на пол, оставляя его обнаженным, таким уязвимым. Ледяной металл и нежная кожа после ванны с молоком, Гарри пытался не думать об этом, чтобы подарить легкий и нежный поцелуй принцу, но его рука соскользнула с талии на упругую неприкрытую ягодицу. Луи распахнул глаза и отстранился, тяжело дыша, но руку не скинул, и Гарри только сильнее сжал пальцы, припадая к длинной шее. - Так нельзя, - бормотал Луи, - это грех. - Ничего греховного в этом нет. - Ох, в чем, в - - Будь я Вам противен - клянусь, не переступил бы и порога Ваших покоев. Не пошел бы на турнир, пусть и мечтал о таком с юности. - Так ты уверен, что для тебя есть место в моем сердце? - Нет, - честно и пылко признался Гарри, - нет, но я надеюсь на это. Надеюсь хотя бы на то, что не покину Ваших мыслей, если это возможно. Надеюсь, что прогоните, потому что я не уйду отсюда, а если же уйду, то только в руки стражи. - Тебя казнят, разве этого ты хочешь? - Хочу только Вас. Луи покачал головой, отступая назад, к постели, и посмотрел на рыцаря, на его лицо, искаженное от мольбы и омраченное, его глаза были не того яркого зеленого цвета, что и лепестки цветов в королевском саду. Принц не мог идти на поводу желания, но Луи подумал, что, если это и есть его порок, то пусть, пусть он будет слабым или распутным, пусть так он оправдает себя, но не может прогнать Гарри. Он присаживается на самый край, перекидывая красное покрывало через ноги, хоть как-то скрывая себя, и почти не смотрит на то, как воин подходит к нему, присаживаясь у ног на корточках и доверчиво смотрит в его лицо. Луи не может удержаться и проводит рукой по волосам на его макушке. - Несправедливо, что я все еще один, кто обязан скрывать свою наготу, - бессвязно шепчет он. Губы Гарри прижимаются к его коленке и уверенно скользят вверх, оставляя влажный след на коже, а когда добираются до той части бедра, что прикрыта тканью, то большие руки скидывают покрывало. Мгновение комната утопала в тишине, и не слышно было даже шороха, но после глухой звон доспехов, падающих на пол, и гортанные, сладкие стоны почти разбивали стекла окон. Подрагивающее тело Гарри, обнаженного и теплого Гарри, было словно продолжением самого Луи, и принц цеплялся за плечи воина, когда тот засасывал его кожу, шептал что-то в шею и громко стонал от трения их налитых кровью органов. Гарри был таким бесстыжим, разводя бедра Луи в разные стороны, но он шептал ему, что не может сдерживаться рядом с ним, что Луи пьянит его, и он так нужен ему. Гарри не тот, кто нужен Луи, очевидно, не тот, кто должен сидеть рядом с ним на троне и отдавать указы, не тот, кому будет рад король, но он тот, кто нужен принцу просто здесь, в его постели, в его сердце, во всех тех вещах, о которых Луи читал в книгах из библиотеки в центральной башне. Когда рот Гарри опустился на него, Луи думал, что он сумасшедший, он безнадежный романтик или как еще можно назвать глупца, который влюбился так быстро. Он чувствовал себя таким испорченным и порочным, что даже Гарри знал об этом, когда стройные ноги почти сводились вместе, его руки гладили напряженный живот, и Луи сдавался на милость победителя каждый раз, когда зеленые глаза с желанием смотрели на него. - Сколько девиц ты опорочил? - с робкой улыбкой спросил Луи. - Ни одну. Всегда знал, что найду принца, а не принцессу. Принц засмеялся, откидывая голову назад, и Гарри переместил его на свои колени в сидящем положении. Они соприкасались каждой клеточкой, от чего щеки Луи покраснели, и он наклонил голову, позволяя рыцарю целовать его шею. Это было настолько интимно и развязно, что даже в самых смелых фантазиях Луи не представлял себе такого. Гарри провел пальцем меж ягодиц принца и тот выгнулся ему навстречу, его щеки продолжали гореть, а глаза закатывались от предвкушения и страха. Он немного двинул бедрами, от чего палец очертил колечко мышц, принося новые и странные ощущения. - Такой порочный, - прошептал Луи, - ходить обнаженным, когда тебя могут увидеть? - Если я могу получить того, кого хочу, по чем знать? Главное зрителя найти. - И часто? - Впервые, мой принц. Нежная улыбка тронула губы Гарри и нашла ответ в устах Луи, которые осторожно целовали уголок рта рыцаря. Не всегда стоит следить за тем, что говорят люди. Пусть хоть все королевство смотрит на них сейчас, они не остановятся. Нет. Нет, только друг для друга можно сберечь это зрелище, никто другой не достоин, не имеет права, пусть все ослепнут. Луи почувствовал на своем отверстии что-то более скользкое и большое, чем просто пальцы, и подавился стоном, когда эрекция Гарри так медленно проникла внутрь, растягивая его для себя. - Гарри, - заскулил принц, - пожалуйста, мне больно. - Ничего, сейчас все будет хорошо. Поверь мне, я сделаю все хорошо. - Пожалуйста. Он не укладывал Луи на спину, только переместил его на своих коленях и подтянул выше, прижимаясь к его губам своими, словно так пытался забрать боль. Это абсурд, но так сладко, что Луи понемногу отвлекся от странного чувства заполненности, и почти неумело, но страстно целовал в ответ, пока Гарри осторожно протиснул свою руку между их телами. - О, Господи Иисусе, - Луи задыхался, когда длинные пальцы медленно двигались в одном ритме с телом Гарри по его головке. - Чистый принц, - ухмыльнулся Гарри, - чистый, невинный, сладкий. Развязные поцелуи, и громкие стоны, когда они отрывались друг от друга, и Луи откидывался назад, соприкасаясь спиной с красными покрывалами. Гарри опустил руки на внутреннюю часть его бедер, начиная двигаться, и принц краснел от шороха простыней из-за того, что он сползал вниз по ним, а затем поднимался вверх, этот шум казался неприличнее стука кровати о стену, если бы такую огромную постель с балдахином можно было бы сдвинуть с места. Гарри влюбился в него такого: с порозовевшими щеками, все еще стыдящегося своей наготы и того, что они делали, но отзывчивый и податливый, потому что каждая клеточка его тела желала этой близости. Им можно было восхищаться вечно, неважно, сколько еще поколений будет на свете, все равно ни в ком Гарри не найдет такой красоты, как в робких движениях, когда Луи разводил ноги шире, почти прижимая коленки к кровати, как в его приоткрытых устах и серых глазах, и Гарри целовал его веки каждую минуту. Они обвили друг друга руками и ногами, пока рыцарь пальцами вдоль спины и огромными ладонями мял ягодицы Луи. Принц бессовестно стонал и выгибался, извивался, словно змея, и хотел так много, но Гарри все равно готов был отдать всего себя, лишь бы иметь надежду насытиться его любовью. Луи изогнулся в его руках больше, и прикусил его плечо, громко мыча, от чего Гарри даже испугался, но почувствовал семя принца на своем животе, счастливо выдыхая. Принц дышал так быстро, часто и во все глаза смотрел на рыцаря, лицо которого исказилось от удовольствия, когда мышцы вокруг его органа начали сжиматься, и Луи дрогнул, потому что горячая струя внутри почти обожгла его. Он старался усмирить свое сердце, Гарри приложил к нему руку и с таким обожанием смотрел на своего возлюбленного, словно увидел самое красивое созвездие, за которыми наблюдал на поляне за домом. - Ты уйдешь? - вскинул Луи брови, когда рыцарь потянулся к своей одежде и доспехам. - Король может увидеть нас, - выдохнул Гарри, дотягиваясь до зеленой повязки. Он перебросил один ее конец через локоть Луи и завязал прямо на руке, поцеловав кисть наследника престола. Дверь скрипнула раньше, чем Гарри успел даже накинуть что-нибудь на голое тело, и король застыл на пороге. Луи подскочил, кутаясь в покрывало, и замер, сидя на коленях - хоть так он мог закрыть наготу Гарри. - Папа... - Нет, я знаю. Знаю, что когда-то ты бы сделал это, - вздохнул Эдгар, - но, как же быть, ты ведь все понимаешь. - Ваше Величество, - подал голос рыцарь, - я знаю, что не партия вашему сыну, и это никто не примет, но, прошу вас, не гоните меня. Король задумался, покачав головой, и посмотрел на то, как пальцы Гарри обвивают запястье его сына. Он хотел, чтобы у Луи была опора и он был счастлив, и вот оно, но разве счастье может быть греховно? - Вас не примут, - сказал, наконец, он, - но, я право не знаю, как вы оказались в постели за неполный день знакомства. - Любовь, - смущенно улыбнулся Луи, и Гарри словно расцвел от этого. - Любовь. Это очень хрупкое чувство, Луи, - сказал король, - ты не можешь знать точно, любишь ли его, но, если на это ваша воля, то я не могу перечить этому. Только, прошу, ни одна душа не имеет права знать, кроме слуг. И это приказ. - Мой навсегда? - спросил Гарри, когда мужчина ушел. - Ты спасаешь мою жизнь. Он будет сидеть в тронном зале рядом с ним, ждать с войны и походов, и каждый раз Гарри будет обещать, что вернется, потому что те, кого ждут, всегда возвращаются домой. И он сделает все, будет желать каждую минуту на поле боя, чтобы все воины вернулись к любимым.