Таня-Танюша, Таня Белая

- Баба Дарья, я воротился! – крикнул из-за завалинки здоровенный детина. Баба Даша, сидевшая на ступеньках избы, не сразу поверила своим глазам. - Иван? – с трудом признала она, повзрослевшего сына своей младшенькой и кузнеца Петра, - Ивашка, ты что ли? - Я, баба Даша, я! - Ох, Ивашка, не стой за калиткой, проходи во двор скорее, - обрадовалась долгожданному возвращению внука старушка, - иди в дом, сейчас я тебя накормлю, родимый мой. Баба Даша загнала Ивана в дом, и вытащила из печки ароматные кислые щи. Иван отрезал краюшку свежего хлеба, оглядывая знакомый дом новым взглядом, и примечая изменения. Вот и наличники на окнах совсем рассохлись, да половицы скрипят, печь белить надо. Баба Даша давно жила одна, дед Семен умер еще когда Иван на свет не появился, а три дочки, как ласточки по весне, вылетели из гнезда, одна за другой, в семьи своих мужей. - Ба, нужно дом с сенями в порядок приводить, а то обветшали совсем, - чинно оправив рубаху, сказал Иван. - Да, Иванко, нужно, - вытирая руки о передник, откликнулась старушка. - Только ты кушай сейчас, о хозяйстве еще успеется. - Вот сыграем свадебку с Танюшкой, и поставим новый дом. Тебя к себе возьмем, - довольно уплетая горячие наваристые щи, мечтал Иван, - будешь Татьяне с хозяйством помогать. А то одна уж ты осталась, трудно с делами справляться. Баба Дарья, так радовавшаяся возвращению Ивашки, вмиг погрустнела. - Нет, Ванечка, не бывать этому, - тусклым голосом рекла Дарья. - Отчего же нет? – подивился Иван, - уже ли ты не хочешь жить с нами? - Хочу, конечно хочу! Но, токмо дело не во мне… Не быть вам с Танюшкой вместе, - как отрубила бабка. - Как же так? – растерялся кузнецов сын, - не дождалась она меня и замуж вышла? - Нет, Ванечка, нет, - ответила Дарья, не скрывая дрожи в голосе, - верной она тебе была все восемь лет. Ни одного парня деревенского к себе свататься не подпускала. Да они и не совались, знали, что она тебя ждет. Девка-то знатная была, наша Танюшка Белая. И черноокая, и чернобровая, да румяная. А какие танки* водила по праздникам. Да только к ней в женихи стал набиваться Никитка, друг твой, воеводы сын. Уж очень настойчив был, ходил за ней хвостом. Она на озеро и он туда, она с девками в лес за ягодами да грибами и он у кромки леса стоит, ее ждет. Бабка всхлипнула, утерев сморщенный нос. - Не тяни, баба Даша, - потребовал Иван, предчувствуя недоброе, - говори, что с моей Танюшкой сталось! - Сгинула она, - разрыдалась бабка, - утопла. Иван сидел, не шевелясь, с трудом соображая, будто обухом по голове огрели. - Как утопла? Когда? - Иван сидел ни жив, ни мертв. - Уж скоро год минет, - утирала передником опухшие глаза баба Даша, - Никитка всю душу ей вымотал. Не выдержала она, да пошла на озеро и утопилась. - Нет, Ба, - решительно заявил Иван, отодвинув ополовиненную тарелку щей от себя, - не такая она, Танюша моя. Не верю я тебе. Не могла она утопиться. Бабка только сильнее слезами залилась, подвывая. У Ивана же внутри полыхало все огнем, к горлу подступил ком. Но не так прост был Иван кузнецов сын. Он сам был выкован из железа, словно меч богатырский. Силой воли сдержал он в себе гнев, обиду и боль. Будто в воду холодную охолонули. Как и всякий кузнец, он знал - раскаленное железо становится крепче, ежели его опустить в ведро с ключевой водой. Решил для себя Иван, что не станет он верить всякому слуху, да домыслу, а сам во всем разберется. Но прежде отдохнуть ему надо, и с мыслями собраться. Ни слова не говоря, встал из-за стола Ваня, и полез на печь. С трудом заснул он этой ночью, слушая как всхлипывает, лежа на лавке, баба Даша. Наутро собрался Иван к старосте на поклон идти. Нужно повестить, что он вернулся из столицы и оже новый кузнец в деревне будет, да расспросить старого Ждана, что случилось с его Татьяной. Только дошел до ворот старосты молодой кузнец, как из-за них выглянул сухонький старичок с длинной седой бороденкой. - А! Иванко, заходи скорее во двор, разговор к тебе есть, - обрадовался, да засуетился дед Ждан. – Вот, садись на лавку, сейчас крикну свою старуху, чтобы квасу принесла. Эй, Марья, принеси-ка нам попить чего-нибудь. - Ах ты старый хрен! Командовать вздумал?! Сам себе неси, а я делами занятая. Дедок только криво усмехнулся да руками развел, будто извиняясь за хабальство жены. - Гляжу, узнал ты меня без труда, дед Ждан. - Да, Ваня, все знаю, все ведаю. Да и слухи по деревне ужо идуть, - разгладив усы, поделился дед. - Одно слово – деревня, - усмехнулся Иван, - не столица. Там каждый друг от друга нос воротит. - Да-да, давай, Ваня, рассказывай, - облизнул пересохшие губы староста,- как там столица? Как царь-батюшка поживает? - Погодь, дед Ждан, - грубо оборвал праздные разговоры Иван, - сначала я речь буду. Ваня сурово посмотрел на маленького старичка. Тот сморщился еще сильнее, от грозного взгляда Петрова сына. Кузнец Петр славился силой и удалью, и сын ему не уступал ни в чем. Кулаки как кузнечные молоты, плечи такие широкие, что в дверь токмо боком входить, и росту в нем было почти три аршина. Ино цвет волос и глаз от матери достались: спелая рожь с васильком. - Понимаю об чем речь пойдеть, - так же серьезно ответил дед, оправляя рубаху, - спрашивай, Ваня, что знать желаешь. - Расскажи, идеже вышло, что моя Татьяна утопла. - Расскажу, Ванечка, расскажу, - ответил Ждан, поглаживая бороду, - Ох, и хороша она у тебя была. Кровь с молоком, вся в батьку своего пошла. Косища толстенная до колен выросла, а черная, как земля свежевспаханная. Бывало зыркнет своими глазищами хитрыми, улыбнется, да косу назад перекинет – значит задумала чего. Заводила наипервейшая. Бывало, песню начнет, да пойдет по улочке вдоль дворов, девок вокруг себя собирает. Смотришь - они ужо все вместе песни поють, да хороводы водят. Всей деревней вечером собирались, яко их слухать. Такие танцы чудные знала, по-турецки, да по-немецки водила. И всегда веселая ходила, приветливая. Иван молча слушал, как его Татьяну нахваливают, а у самого сердце кровью обливалось. Сжал он покрепче кулаки, чтобы успокоится. - Дед Ждан, не трави душу, переходи к главному. - Да-да, Ванюша, уже подхожу, - затараторил старик, еще пуще за бороду себя дергая, - у самого душа не на месте. Танюшка сильно тебя любила и ждала очень. Парни за ней ходить боялись, один только Никитка страху не знал. Всюду за ней таскался, то цветочки дарил, то пряник. А то и сапожки с медными подковками обещал , аже она замуж за него пойдеть. Татьяна всегда подарки возвращала, и строго-настрого наказывала ему за ней не ходить. Он ее не слушал, а только еще больше донимал. Всем говорил: «Я, де, Танюшку Белую за себя возьму, никуда не денется!». Никто с воеводой связываться не хотел и все головой согласно кивали, да твоего возврату ждали. Бегать она начала от него. Увидит Никитку издали, и бежить среди девок в кучу прятаться, або в ближний двор забегает, навроде как по делу ей туда. Только так и спасалась. Одна без подруг никуда не выходила. Бывало, стою у забора, хлядю, Танюшка идеть, а за ней Никитка шагает. Я ее к себе зову, мол, по надобности важной. Она радостная ко мне во двор бежит, и всегда приговаривает: «Вот еще годик и Иван вернется, и тогда уж…» Дед Ждан помотал головой, потирая грудь сухонькой ладошкой, и замолчал ненадолго. Слышно было, как собака цепью бряцает, да гуси на запруде гогочут. - Ну, дык, скоро год будет, - неловко начал дед, - она ж егда на первые осенины… Старик жалобно посмотрел на Ивана. Кузнец только брови нахмурил, да губы плотнее сжал. - Они с девками хороводы водили, да яблоки по дворам дарили. Аки до двора воеводы дошли, то Таня в самый конец толпы забилась. А Никита, тут как тут, у завалинки стоит, во весь рот улыбается, ждет, когда ему яблоко подарят. Ну, девки - негодницы ради смеху Танюшку-то вперед вытолкали. Она, конечно, не растерялась, косой своей махнула, да сунула яблоко Никитке под самый нос. А он, не будь дурак, да и схвати ее за руку. Губищами своими толстыми измуслякал всю, Танюшка насилу вырвала. Сильно она обозлилась на него. Махнула корзиной с яблоками, да как даст ему, со всей дури, в лоб. Я все видел. Да что я, пол деревни это видели. Смеялись аж до самых вечерен. Это потом не до смеху стало. Дед Ждан снова замолчал, заглядывая в глаза Ивану, будто ожидая чудо увидеть. Но кузнец сидел, не шевелясь, словно утес. - Танюшка с девками тоже со смеху покатились, да дальше собрались ужо идти, а Никитка им в след кричит: «Смейся-смейся, Танька, а все равно моей будешь!» - да кулаком в след потряс. Тут ужо Танюша не выдержала, да как крикнет на всю улицу: «Не бывать такому никогда! Я лучше в озере утопну, чем женою твоей стану!» Бросила она корзинку, да и пошла куда-то за околицу. Никто догонять не стал. А на утро бабка Матрена мимо озера шла, смотрит, кто-то с самого утрица в озере плавает. Пошла поближе посмотреть, а там Танюшка. - Отчего раньше никто искать не стал? – строго спросил Иван. - Да кто искать-то пойдеть в такую ночь? Первые осенины же! Вся молодежь ночь напролет гуляет. Закат вместе встречают, и рассвет вместе. Степан с Машей знать не знали куда Танюшка ушла, думали, гуляет со всеми. А подружки ее непутевые не озаботились узнать куда Таня девалась, считали что домой пошла. Кто ж знал, что Татьяна на озеро пойдет угрозу свою исполнять, - пожал плечами дед. - А Никита что? - А что Никита? Жив, здоров, да за девками как ни в чем не бывало бегает. Теперь на Аленку – Татьянину подругу глаз положил. Та тоже теперь бегает от него. - Не посмотрю я, что Никитка – воеводы сын, бошку-то ему откручу, за такие дела! Негоже к девам приставать! – разозлился Иван, да кулаком по коленке ударил. - Успокойся, Иван, - хлопнул дед Ждан кузнеца по плечу, - найдется и на Никитку слад. - Твоя правда, дед Ждан, найду я на него управу! - Тебе бы, Ивашка, не в кузнецы нужно, а в богатыри. И сила у тебя есть, и удаль, да и справедливости не занимать, - одобрительно посмотрел Ждан на Ивана,- О! Вот еще чего вспомнил я! Аленка, ко мне заходила, да на Никитку жаловалась. Говорила, что Танюшка не сама утопла, де ей помог кто-то. - Согласен я с Аленой, - кивнул головой Иван, еще больше убежденный, что дело здесь не чисто, - не могла Танюшка утопиться, не такой она была. - Нет резону в том, - махнул рукой Ждан. - Ничего, я найду резон. Попрощался Иван со старостой и направился к мельнице на озере, где родичи Татьяны жили. Оттого их Белыми все кликали, что мукой одежда насквозь обсыпана. Так въелась мука, что ни зола, ни песок не простирывали. Шел молодой кузнец по главной улице мимо дома воеводы. Глядит, а на ступеньках Никита сидит в нарядной рубашке, да в сапогах, а не в лаптях. Будто на ярмарку в город собрался. Улыбается, да кота поглаживает. - Поклон тебе, Никита Владимирович, - подмел шапкой землю Иван, - давно не виделись с тобой, друже. - И тебе здравствовать, Иван Петрович, - изменился в лице Никита, от неожиданности вскочил на ноги, да кота напугал. - Что ты, друг Никитка, так испужался? - прищурился Иван, - чай не черт перед тобой! Али вина передо мной какая есть? Так вроде не ссорились мы с тобой. - Нет-нет, Ваня, - затрясся воеводин сын, - не испужался! Видеть тебя вельми рад. - Ага, - недобро протянул кузнец, - я же абие мнил. Ну, бывай, Никита Владимирович. В гости заглядывай, сбитень баба Дарья сделает, а то чего и покрепче. Отцу поклон передавай. - Обязательно, Иван Петрович! – крикнул в след уходящему Ивану Никита – ты тоже бабке Дарье передавай. Иван уже не слушал друга своего. Кузнец все больше убеждался, что дружбе их прежней не бывать. Нехорошо поступал Никита с девушками, тем паче с Татьяной, зная, что Иван свататься к ней собирался. С такими невеселыми думами дошел он до дома мельника Степана. Дверь ему открыл сам хозяин, и радостно охнул. Не успел Иван в дом войти, как Марья Васильевна на шею ему кинулась, заливаясь слезами. - Ну, все-все, Марья, - пытался успокоить жену Степан, - отпусти Ивашку, а то он задохнет. - Да что же это я, - отпустив кузнеца, утерла слезы платком Марья Белая, - всю рубашку тебе слезами промочила. Проходи скорее, за стол садись, сейчас я тебе хлеба только из печи достану, да молочка из-под коровки. - Марья, перестань суетиться, - улыбнулся мельник, - он никуда не денется. - Да, Марья Васильевна, я к вам с разговором пришел. - Конечно-конечно, - грустно улыбнулась Марья, - но прежде я тебя накормлю, все разговоры опосля. Все трое сели за стол трапезничать. Марья без умолку о чем-то щебетала, рассказывала деревенские сплетни. Но в голосе ее не капли радости. Иван чуял невысказанное горе. - Тетя Марья, дядя Степан, - решительно пресек пустую болтовню Иван, - вы мне как родичи, и темь буду перед вами открыт. Я хотел стать вам родным сыном, но видно не судьба. - Что ты, Ванечка! Ты нам как сын был, им и останешься! – поспешила заверить Марья Васильевна. - Благодарствую за доброту вашу и теплоту, - мягко ответил Иван, - за тем и пришел. Восемь лет назад я обещал Танюшке сосвататься, когда ворочусь в деревню. Так сильно люба была она мне. И я приехал. Но не вышло как мы задумали. Печаль охватила меня. Все близкие и дорогие мне люди живут теперь в Божьем царстве. Токмо люди говорят, что Танюшке там места нет, ибо утопилась она. Да только я в это не верю. Не могла она... - Иванов взгляд стал холоден. Марья всхлипнула тихонько и украдкой на мужа посмотрела. Степан ино взгляд отвел, да носом шмыгнул. - Егда Танюху хоронили... За оградой. У церковки двери распахнулись, да язык у колокола отвалился. Бабы орали, аж уши закладывало. Батюшка возопил аже кощуна так близко к церковки Танюшку хоронить. Дескать ведьма наша дочь. Токмо враки и наветы это. Не ведьма она! - Знак это, - жестко рек Иван. - Танюшку не в то место уложили. Не ведьма. Убиенная. - Так то оно так, - пожевав губы согласился Степан, - но кого спросить, к кому податься? Где правду добыть? - Есть у меня думка одна... - поделился Иван, - кто мог такое сотворить. Степан с Марьей переглянулись. - И у нас есть, - хмуро сказал мельник. - Никитка, - рыкнул Иван. Марья, за лицо схватившись, затрясла головой. - Прощевайте, - поднялся с лавки кузнец, - может не свидимся боле. Иван обнял Марью, пожал руку мельнику и с поклоном вышел. Никитка не мог уснуть, крутился, простыни взборонил. Подушка как камень, одеяло не грело. По спине холодный пот тек. Великий трус воеводин сын был, трухал от шороха непонятного, от тени шарахался. Но пакостить любил. Знал, что спросу с него не будет. Да заигрался похоже. Чувствовал, что вскоре ответ держать придется. Неспроста Иван на него недобро зыркал сегодня. Чуял что-то. И Никита причину знал. Татьяна. Ох, уж эта девка! Всю душу из него выкрутила. Вертихвостка. Все ходила мимо его дома, да косой своей манила. Строила недотрогу. Но воеводин сын знал цену таким девкам. Стоило поманить их подарками, как каждая уже без сарафана, в одной исподней рубахе стояла. Он не хотел каждую. Только Танюха люба ему была. Но она все подарки отвергала и нос воротила. Мочи уже никакой не было с ней. А когда она корзиной ему по морде съездила, так у Никитки совсем в голове помутилось. Пошел он тогда за ней на озеро. Поговорить только хотел. А она и слушать не стала, только кричала, чтобы ушел. Но Никита не слышал ее. И теперь ему казалось, что Иван все знает. Первый день как вернулся, а уже обо всем догадался. Совсем страшно стало Никитке. Друг его старинный стал крут норовом, широк в плечах и силищи великой. А он, воеводы сын, пузо торчком, руки ничего тяжелее ложки не держали. Не тягаться ему с кузнецом, ежели тот надумает с него спрашивать за Танюшку. Затрясся весь, и пуще потом обливался, все перины намочил. Вдруг что-то в оконце ударило, будто камушек. Никитка от страха под одеяло залез. - Ники-и-ита, Ники-и-ита, - звал знакомый голос. - Никита, зачем ты меня убил? Воеводин сын совсем побелел. Ужас сковал его по рукам и ногам. Ему мерещилось, что это Таня с того света его с собой забрать хочет. Так до третьих петухов и просидел под одеялом. Весь день неприкаянно слонялся он по избе. Не пил, не ел. На следующую ночь все снова повторилось, и на третью. Седмица прошла. Никита совсем бледен стал, исхудал. Домашние дознаться не могли, что сталось с ним. На осьмую ночь не выдержал Никита. Как только заслышал свое имя за окном, выскочил из светлицы, да на улицу сиганул. Глядит, а на околице кто-то стоит, в белом. Со страху себя не помня, Никита бросился наутек. Бежит, оглядывается, а нечисть за ним гонится, не отстает. Он еще пуще припустил, уже через кусты ломанулся. Выбежал он на берег озера, да на колени повалился. Рок сам его привел сюда. Заплакал тогда Никита, чувствуя расплату скорую. Немного погодя к берегу она вышла. Вся в белом, рубашка до пят, рукава длинные, волосы распущенные. Страшная. - Никита, - прошептала она. - Никита. - Нет, нет, - затрясся воеводин сын, засучил ногами, как пес шелудивый. - ты не Таня! - Таня, - вторила она. - Уходи, - завопил он, - уходи, ты утопла! - Нет, - подвывала девушка, - это ты меня убил. Убил, убил! - Убил... - повторил он. Его вдруг перекосило, лицо изменилось. Голова, как в тумане. - Убил! - крикнул он. - Утопил! Это все ты! Ты! Танька недотрога! Если бы ты не орала тогда... Девушку вдруг затрясло, она прижала руки к лицу и всхлипнула. - Уходи, Аленка, - Иван вышел из-за дерева. Девушка кинулась к нему. - Это он! - воскликнула она уже плача. - Это он! - Уходи, - Иван схватил девушку за плечи. - Благодарен я тебе, Аленка, за все! Тикай отсюда и никому не говори, что здесь было. Девушка закивала головой. Ивашка выпустил ее, и она, подхватив длинный подол, тут же побежала. Ноги сами несли ее от этого треклятого места. Пока бежала, кляла она Никитку и крестилась тут же. Опомнилась только у калитки старосты. Еле добралась до избы своей. Наутро воевода всех на уши поставил - Никитка пропал. Всей деревней искали, на озеро ходили, дно палками тыкали. Но он будто сквозь землю провалился. Уже вторая седмица пошла а об Никитке ни слуху, ни духу. В этой суматохе почти никто не заметил, что кузнеца нового тоже уже давно не видали. Только баба Даша, да Аленка сами не свои ходили. На девятый день поисков колокол на церковной колокольне сорвался и упал, расколовшись на три части. Протяжный погребальный звон услышали селяне. Больше никто и никогда не видел Никиту и Ивана. Ни живых, ни мертвых.