Проигравший

Все началось с восхищения, с желания стать равным, не плестись позади, а идти рядом. Правда, Аомине не было до того никакого дела. Он не смотрел по сторонам и, уж тем более, не оглядывался. Разве что снисходительно соглашался играть с Ретой один на один, всякий раз с легкостью одерживая очередную победу. Именно Аомине невольно не позволил привыкшему легко добиваться высоких результатов Кисэ бросить баскетбол. Казалось бы, он вошел в основной составТейко, стал одним из Поколения Чудес – самое время искать что-то новое, но баскетбол не мог наскучить, пока в него продолжал играть Аомине. Пусть после Дайки играл без особого желания, но Кисэ хотелось стать тем, кого Аомине будет считать достойным соперником и, разумеется, жаждал обойти его. Он действительно восхищался, злился на себя, на Аомине, но не мог не восхищаться. Только Кисэ и сам толком не понял, когда одно чувство так подло сменилось другим. Тем, что так похоже на жажду, на необъяснимую потребность в ком-то. Позже Рета не смог понять, когда закрутилась спираль их странных отношений. Он и не думал, что подобное в принципе возможно. Товарищеский матч с Тоо, сказанное вскользь слово, ставшее катализатором, и пустая раздевалка. Уверенные прикосновения по коже, жаркое дыхание, чужое сильное тело. Аомине привык брать, ничего не отдавая взамен и ничего не объясняя. Впрочем, Рета ничего и не требовал, чувствовал, что стоит начать – и можно нарушить это хрупкое равновесие, лишившись того, что у него было. Для Кисэ это чувство стало наркотиком, когда попробовав единожды – с каждым новым разом требуешь все больше. Он приходил сам, вызывая усмешку Дайки, но тот не прогонял. Кисэ был уверен, что Аомине просто убивает с ним время, что им движет скука или интерес с зудящими гормонами, не более. Правда, попирая гордость, был готов довольствоваться и этим. С надрывом думал, что скоро само все закончится: Аомине мог запросто подвести черту одним только словом. Рета прекрасно знал, что рано или поздно, но Дайки найдет себе пассию, похожую на многочисленных айдолов из журналов, и все закончится так же быстро и неожиданно, как и началось. Но поставить точку решил сам Кисэ, вычеркнув себя из жизни Дайки. Проще уйти самому, чем, как приговоренному к казни, ждать момента. Это ожидание стало его персональной пыткой, расплатой за то, что кто-то там наверху вдруг ни с того ни с сего осуществил его, казалось бы, неосуществимое желание. *** В тот день, переступая порог чужого дома, Кисэ уже знал, что пришел в последний раз. Они заигрались, потому пора прекращать, пока не стало слишком поздно, пока он не увяз окончательно. Пока однажды его не разбудят от этого сладкого сна холодными равнодушными словами. Так проще и правильнее. Последние два месяца из трех, которые длились их странные отношения, они встречались дома у Аомине. Его родители пропадали на работе, потому Дайки без стеснения тащил Кисэ к себе. Тот, впрочем, не возражал. Иллюзия сближения, которой он недолго, но радовался. Поцелуи Аомине жаркие, жадные. Он никогда не церемонился и обходился без лишних нежностей. Стоит им оказаться в комнате Дайки, как Кисэ нетерпеливо освобождают от одежды, толкают на неубранную с утра кровать. Прикосновения обжигают, кажется, что от них обязательно останутся болезненные следы на коже, как от этого ненормального чувства шрамы на сердце. Кисэ подчиняется, хотя не любит проигрывать, но не может иначе. Аомине не умеет быть сдержанным, это просто не заложено в его сути. Он отводит немного времени на подготовку Реты, с самодовольной ухмылкой шепча какие-то непристойности. Кисэ и не думал, что все еще умеет стыдливо краснеть. С Аомине все иначе: ярче, сильнее. Так, наверное, не будет ни с кем, ни сейчас, ни потом. Рета неловко отвечает на требовательный поцелуй и чувствует чужое возбуждение, которое совсем уж выбивает из головы все мысли. Аомине поворачивает его спиной к себе, надавливает на поясницу. И снова Кисэ безропотно подчиняется. Дышит тяжело, прерывисто. И знает, что Дайки его хочет. Впрочем, тот и не отрицает, пристраивается рядом, дразня проводит влажной от смазки головкой между ягодиц. С губ Кисэ срывается тихий полустон, он прогибается еще сильнее. Наверное, он выглядит слишком развратно, пошло, но срабатывает без осечки. Аомине входит резко, замирает только на пару секунд. Не то, чтобы дать Кисэ привыкнуть. Растворяется в собственных ощущениях. Начинает двигаться, нетерпеливо, порывисто, глубоко, крепко держа Рету за поясницу. Кисэ задыхается в стонах, вцепившись пальцами во влажную простыню. Боль, смешанная с удовольствием. Или удовольствие, смешанное с болью? Не суть. Неважно. В конце концов, Аомине не забывает и о нем, его ладонь обхватывает член Кисэ, и воздух окончательно вышибает из легких, перехватывает дыхание, а перед глазами вспыхивают белые искорки. Мир замирает, сжимается, чтобы потом взорваться яркой палитрой чувств. Пара резких движений, и они кончают вместе. Кажется, Рета оглушен накрывшей его волной, что сладкой истомой окутывает тело. Лежа рядом с Аомине, Кисэ думает о том, что ему слишком хорошо, чтобы быть правдой. Какое-то время Кисэ вслушивается в тяжелое дыхание Дайки, пытается прийти в себя. А после приподнимается, касаясь влажной смуглой кожи, и сдержанно целует Дайки в губы, не требуя ответа. Его маленькая прощальная слабость, которая вызывает только ядовитую усмешку Аомине. Глядя на ехидные искорки в темных глазах, Кисэ окончательно понимает, что принял правильное, пусть и такое горькое решение. И как ни крути, кажется, он снова проиграл. *** Как ни странно, но Кисэ действительно сумел подвести черту. Больше к Дайки он не являлся, будто вычеркнул себя из чужой жизни. По прошествии месяца Аомине, несмотря на тихую надежду, тлеющую углями, разобраться не пытался. Хотя, может, это было связано и с тем, что Рета благополучно сменил номер телефона, раскрыв его только семье, менеджеру и - исключительно в целях самосохранения - Касамацу. Кисэ глушил боль работой и тренировками, пусть и казалось, что все валится из рук. На каждый приводящий в чувства пинок Юкио Рета по обыкновению отвечал щенячьим взглядом и виноватой улыбкой. И Кисэ никак не ожидал, что Аомине будет ждать его у ворот Кайдзе, потому, наверное, хотел просто пройти мимо, посчитав, что у него банально началась паранойя. Только его паранойя давно была обличена в материальную форму, которая схватила Кисэ за руку и оттащила в сторону. В темных глазах Аомине плескалась злость. - И что все это значит? Куда пропал? – сквозь зубы процедил Дайки. Мысленно Рета только снисходительно улыбнулся: Аомине был похож на эгоистичного ребенка, у которого отобрали игрушку. - Что такое, Аомине-ччи? – Кисэ вскинул вверх бровь в попытке изобразить насмешливое недоумение. – И ты, и я понимали, что это так, баловство. Мне сейчас не до этого. Работы много, знаешь ли... Он едва выдержал тяжелый взгляд Дайки, на какое-то время, на чуть-чуть, поверив, что тому действительно не все равно. Но тут же отогнал подобную мысль: стоит единожды поверить и потом будет только хуже. Когда-то он просто хотел стать равным, идти рядом, а не плестись вослед. Кто же знал, чем это закончится… - Ладно, мне пора, Аомине-ччи, - равнодушие, выписанное на его лице, должно было убедить и дерево, растущее поблизости, не то, что Дайки. – Увидимся. Он повернулся и спешно пошел прочь, якобы опаздывая на очередную съемку, а на самом деле убегая. Слабоволие, трусость – можно назвать как угодно, но в тот момент - его единственное спасение. Неожиданное появление Дайки стало ударом под дых, довольно подлым и явно запрещенным, но ведь Аомине из тех, ради кого меняют правила. Да и что ему эти правила? Впрочем, Кисэ совсем не обязательно было знать, что не только он чувствовал горький вкус поражения. А любое поражение требует своего реванша.