Мой лорд-муж может узнать

Холодно и темно, совсем как в склепе. Воздух гнилостен, затхл. Но самый страшный запах — везде, везде этот запах крови! — заглушает остальные. Он железный, дурманящий. В зловонной сырости не пошевельнуться — учетверяет звук. Страшно? — не дыши. Отчаянно взвизгнула крыса — не успела убрать хвост из-под тяжёлого сапога. Взорвал мрак крысий писк. Кто-то шарахнулся в сторону, чуть было не рухнув навзничь. Трёхпалая рука судорожно опёрлась о стену. Оглянувшись, — никто не увидел — серая тень продолжила путь. Дрожали израненные ноги. Багровые обрубки — бывшие пальцы — болели страшною, мерзко-гудящею болью. Вот-вот, казалось, треснет жёсткая корка поверх мяса — потечёт буросукровичный гной. И не смотреть бы вовсе!.. — но, разуваясь, видел он каждый раз бледные, мертвецовые, уродливые свои ноги. Близка цель — недолго идти. А, чёрт!.. Подскользнулся на склизлой ступени — и всё перевернулось, и в груди крик иссох, но он не упал. Он не мог упасть — шум был смерти равен. А смрад всё душил… Откуда? Откуда в Винтерфелле трупный дух?.. «Пришёл вместе с господином», — стучало в висках. Всюду, всюду за ним шлейф из крови, красным подбитый, волочится, где бы он ни был. Факел чадил, дымом ел глаза, а света не давал вовсе. Славно было бы в этой тьме навернуться — окончились бы разом все муки!.. По сморщенной ладони смолистая капля потекла. Горячая-горячая, совсем как слеза Джейни. Ещё одна крыса дорогу перебежала — жирная, куда как жирнее первой. Оказалась бы такая в его тюрьме. Он ел, жадно ел тогда крысьи тушки — вкусней ничего нет. А как визжат крыски, когда, урча, кусаешь мохнатую спинку, рвёшь мясо!.. Он проглотил слюну — вспомнил горячие потроха. А ведь их отнимали, не давали есть, говорили, что крысы принадлежат лорду Болтону… С ненавистью взглянул он на неё, хвостатую. Ты тоже из Дредфортских подвалов, крыска? Он поднёс слабый огонь слишком близко — едва не вспыхнули брови от внезапного жара. Долго ещё?.. Вниз уходила крутым кольцом лестница. Медленно переставлял он больные ноги, спускаясь по ней. Тут, где-то рядом, должна быть крипта с останками Королей Севера. Да, уже здесь. Нашарил кольцо для факела, неловко воткнул его. С тихим ругательством прищемил ломкие пальцы. Обернулся в каком-то диком порыве. То страх — страх глодал, высасывал мозг из костей… Господин. Он-то найдёт, везде найдёт. И тогда они погибли. Все погибли. Джейни. Бедная девочка не сможет терпеть, если с неё начнут сдирать кожу. Подденут белую, мягкую… О-о!.. Он прижал руку к груди, помотал головой. Прочь, он не хочет вспоминать нож Живодера. Не хочет. Странный шелест-полушепот. Это она. Пришла, не побоялась. Плащ-птичье перо, серый. Капюшон на самые глаза надвинут. В факельном свете — бесплотная тень, мёртвая северная королева. Рука её, девичья, тонкая, потянулась к нему. — Теон. «Тебя зовут Вонючка, Вонючка-закорючка, Вонючка-злючка». — Вонючка, леди Арья, меня зовут Вонючка. Не забывайте. Рассмеялась. Слабо-слабо, но рассмеялась. Не было такого и до свадьбы, грязно-красной свадьбы, не было и после. Вечные слезы, вспухшие веки — вот и вся Джейни Пуль. Джейни-унижение. — Теон, нас здесь не услышат. Я Джейни. Скажи: «Джейни». Он легонько прикрыл ей рот, покачал головой. Не надо. — У стен есть уши, леди Арья. Даже здесь, в катакомбах, могут уличить. Прошу вас, молчите. Вытянулось её лицо, тёмные глаза вскипели слезами. От дыма, быть может?.. Тёмные. Карие, нежные — точь-в-точь молодой орех. Не серо-стальные, как у Эддарда Старка, нет. Вонючка ловил в них своё отражение. Джейни. Нет, леди Арья. — Как у вас получилось уйти? Я не надеялся, что вы придёте. Она не ответила, задумалась, комкая край накидки. Та сползла почти с мягких плеч — наливался под ней красно-розовый шёлк, бескожное мясо, богатое платье в цветах Болтонов. — Леди Арья? Вздёрнула с вызовом голову: — Я сказала, что хочу посетить крипту, попросить благословения у умерших предков. Моя служанка ждёт меня наверху. Я пришла ненадолго, Теон. Он замялся. Тотчас пропали слова. Тяжело дышала Джейни, высоко вздымалась её грудь — маленькая, свежая. На шее, чуть ниже ключицы, у плеч — там и там сливовели неровные пятна. Только-только он прикоснулся к ним — и она стиснула зубы. — Господин… добр к вам, ведь так? — Да, очень добр. Ты сам об этом знаешь, Теон, — она дёрнула расшитый рукав: и запястье — хрупкое-хрупкое, как его жаль! — уродливо синело. Мягко отстранил он её руку, поправил сбившийся плащ. Крошка Джейни!.. Как задорно смеялась ты вместе с Сансой, как любила ты сказки о рыцарях. Бедная Джейни, отсюда тебя никто не спасёт. Вздрогнула — а это он по её щеке сухошершавой ладонью провёл. Милая Джейни. Умрёшь ты, умрёшь рядом с этим чудовищем!.. Вонючка сжался: бросилась в голову Первая ночь Рамси Болтона и несчастной лже-Арьи. Тогда его заставили… о, прочь! Не будет, не будет он это вспоминать. Отчего не противно ей говорить с ним после этого?.. — Леди Арья, — слова не шли дальше, не ворочался язык, — вы, вы… простите меня за всё? Голову наклонила, недоверчиво так, как ребёнок, посмотрела на него. — Теон, — прошептала тихо, любовнически, — о чём ты? Ничем ты меня не обидел. Щёки белые, алебастрово-белые, а на них слёзы. В слезах — тёплый свет. Плачет, вновь плачет, но и как улыбается!.. И он, он хотел бы улыбнуться ей в ответ, но нет улыбки — только сломанные, выбитые зубы. Встала на цыпочки, откинула с его лица капюшон. Он шарахнулся, как нетопырь от огня, но нечем было закрыться. «Не смотри на меня, не смотри!..» Но она смотрела — прямо, открыто, не кривилась в отвращении. Коснулась лица, губ. Нежно, любовно погладила по спутанной седине. Вонючка поднял голову, зажмурился. «Ужасается, верно, — думал он, — помнит, каким я был». Каким был!.. А сейчас — калека-старик двадцати лет. Как рассмеялся бы он в той жизни, сочтя это забавной шуткой. Джейни ласкала седые его лохмы, беззаботно крутила на палец. Будто и не было ужасов, будто ничего не было — только лето, богороща, Теон с Роббом, совсем юные, скрестили деревянные мечи, а Джейни идёт под руку с Сансой — и восхищенные её взгляды разбиваются о теонов меч… Один миг — и вновь перед ним её прежнее лицо, влюблённое, детское. Но Джейни опомнилась. Посерьёзнела, сжалась. — Мне страшно, Теон. Я боюсь лорда Болтона, я… всех вокруг боюсь. Это не тот Винтерфелл, не тот!.. Мне кажется порой, что мы уже в Дредфорте. А она права. Мы в нём. Где баста… хозяин — там и Дредфорт. Джейни заплакала. Сколько же в ней слёз?.. Но Вонючка дал бы палец — безымянный, с правой руки — на отсечение, что скоро она опять ему улыбнется. Джейни-унижение, зачем ты говоришь это цепному псу своего мужа? Разве безмолвная тварь может спасти тебя? — Леди Арья, — кривая фраза, совранная, — вы верите мне? Подняла глаза. Мокрая галька они — и все в солёной воде. Не нужны были Вонючке слова: лихорадочный, молящий, преданный взгляд всё за неё говорил. Верит, верит безоговорочно, как собака, которую ведут топить. «Я для неё герой по-прежнему, — думал он, — что прискачет на крылатом коне и из проклятого этого котла её вытащит». Ошибаешься ты, милая Джейни. Вздох — «леди Арья» не то всхлипнула, не то взвизгнула — и уткнулась лицом в ладони «рыцаря». Исступленно целовала она изуродованные пальцы, слезами солила раскрытые язвы. Не по себе было Вонючке, но вырваться он не смел. Как её, душу свою, оттолкнуть?.. А Джейни ослабла и — от слёз, от поцелуев ли — побледнела, пошатнулась. Зашелестело кружево рукавов. Он испугался — разобьётся, разобьётся же она, прозрачно-непрочная, о камень плит!.. Подхватил её. Прижал к себе — почувствовал грудью её сердце. Худа, как же она худа, только платье и кости птичьи. Даже он, Вонючка, слабый, больной, неловкий, мог удержать Джейни. В объятиях его она казалась ещё тоньше, неярче. Страшно было — вот-вот переломится от грубых касаний. — Мой лорд-муж может узнать, — печально прозвенела Джейни Пуль, — и тогда я умру, Теон. Скользил алый шёлк её платья, не сохли на нём следы влажных рук, но он лишь крепче обхватил тонкий её стан. Джейни положила свою ладонь на его, сохлую и беспалую. — Но тогда умру и я, леди Арья. Ничего не ответила — погладила только по колюче-впалой щеке. И улыбнулась кротко, ласково — так улыбается Дева в Верховной септе. Нельзя, нельзя сгореть ей!.. Джейни будет жить всем назло. — Вы уйдёте, милая леди, вы не погибнете, — прохрипел он, не зная, что сказать ещё. Невинно, легко поцеловала его Джейни в уголок губ. И прекрасным было то, что не отшатнулась она, прижавшись к нему всем телом, что не поморщилась, целуя бескровный сгнивший рот. — Леди Арья!.. — Теон, — прошептала она, — милорд Теон. — Джейни, — ответил ей Теон, — миледи Джейни. Той ночью Теону снился другой сон. Ни отрубленные головы в смоле, стёршей их черты, ни Живодер с окровавленным тесаком, ни жирно-мясная усмешка Рамси Болтона, но светлое, чистое лицо Джейни Пуль. Она улыбалась, тихо звала Теона — и тянула его за руку, на которой все пальцы были целы, а сонный ветер шевелил его чёрные, как ночь, кудри.