Откровение

      Белые мягкие стены, белый стерильный пол, белая кровать на которой я лежу. На мне больничная пижама - тоже белая, но в зеленую полоску. Мне что-то вкололи двадцать минут назад. Я не знаю, что это было, но сомневаюсь, что успокоительное: я вела себя хорошо, не кусала и не била персонал, не вырывалась, не кричала, не билась в дверь, как многие. Я даже позволила им привести себя сюда. Позволила вколоть мне эту дрянь, от которой руки и ноги тяжелеют, а в голове что-то трещит, словно у самого моего уха ударил колокол.       Я ничего не ждала. Я лежала, и мне было все равно, что случится дальше. Еще пару дней назад я боялась, что меня поймают, боялась попасть на прием к психиатру. Я боялась прохожих: любой из них мог оказаться психиатром или психологом. Или полицейским. Полиция, к слову, искала меня почти два года. И за эти два года я успела натворить дел.       Дверь в мою палату отворилась. Зашли двое мужчин, и один из них был в белом халате. На вид ему было лет тридцать, около того. Каштановые чуть вьющиеся волосы почти доставали до его плеч. Он был невысок: санитар, идущий за ним был выше на голову. В руках мужчины были какие-то бумаги.       Мне было все равно. Я лишь бросила безразличный взгляд в сторону зашедших и дальше принялась разглядывать пол, лежа в позе эмбриона. Мужчина в белом халате присел на край кровати и спросил: - Здравствуйте, - голос его был мягок и приветлив. Таких интонаций , адресованных мне, я не слышала давно. - Позвольте представиться, мое имя - Джим Гудмен, и я ваш лечащий врач. - Доброго времени суток, доктор Гудмен, - тихо пробормотала я и подняла на него серые глаза. - Меня нужно лечить?       Гудмен прочистил горло и продолжил: - Нужно, мисс... Простите. Вы не назовете свое имя? - Имя? Нет, простите, док, я его не назову. Я его забыла. Почти два года назад. Только представьте себе, док! Два года оно не было мне нужно, и только теперь, когда я попала в психиатрическую клинику, оно мне понадобилось. Потрясающе.       Из моих уст вырвался смех. Любому человеку бы показалось, что я в истерике, но это было не так. Мне действительно было весело. Видать, чтобы имя тебе когда-нибудь пригодилось, нужно попасть в психушку. Смех мой утих так же внезапно, как и прорвался, и я только сказала: - Простите. - Что же, ладно. Будем надеяться, память чудесным образом вернется к вам, и вы скажете, как вас зовут. Как, в таком случае, мне вас называть? - Зовите меня Никто. - Скажете, чем это вызвано? - Скажу. Зачем делать из этого секрет? Никто - это кто-то, кого не существует. Меня нет, но я кто-то.       Доктор сделал какие-то записи на бумагах, а затем вновь продолжил задавать вопросы: - Вы когда-нибудь чувствовали на себе давление общества? Были ли вы аутсайдером в школе, или же имели проблемы в семье? - Нет. Ни того, ни другого у меня не было. Конечно, я иногда ссорилась с родными, с одноклассниками, но ведь так у каждого бывает, правда, док? - Правда, мисс. Скажите, случались ли когда-либо у вас приступы неконтролируемой агрессии? - Нет, не случались. Ладно. Я знаю, о чем дальше пойдет речь, и, прежде, чем вы что-то ответите, я скажу, - голос мой стал твердым и холодным, я встала и села на кровати рядом с Гудменом. Равнодушные интонации испарились из моего голоса, будто их и вовсе не было. Я сидела, чуть ссутулившись, нервно перебирала пальцами, смотрела прямо в глаза доку. - Вы будете задавать мне дурацкие вопросы - стандартные. Я буду на них отвечать. Ни в коем случае не думайте, что я все придумываю: нет. Я ничего не придумываю, можете задавать мне сколько угодно раз один и тот же вопрос - ответ не изменится. Не я придумываю, вы придумываете. Вы придумали, что я больна. А почему вы так решили? Вы думали, голоса в моей голове велели мне взять нож и зарезать младшую сестру, которой не исполнилось и семи лет? Думали, голоса подсказали мне подсадить на наркотики нарколога? Думали, это был их приказ - изнасиловать подругу бутылкой? Ошибаетесь, док. В вашем представлении мой ответ выглядел бы так: "Я хотела узнать, что буду чувствовать, убив свою младшую сестру. Я хотела увидеть, как она поведет себя: будет кричать или же умрет в тишине? Я взяла нож и сделала это. А потом рассудок вернулся ко мне, чтобы я увидела дело рук своих". Держу пари, вы так себе это представляли.       Я сделала паузу, насмешливо глядя на доктора. Мои губы тронула улыбка. Мне было действительно смешно. Нервно хохотнув, я продолжила: - Хотите знать, как все было на самом деле? - голос мой понизился до зловещего шепота - Мне правда было интересно, что я почувствую. Ответ - ничего. Я взяла нож. Я подкралась к ней со спины и, рванув на себя, потащила в чулан. В чулане был тусклый свет от догорающей лампы. Я положила сестру на пол. Сначала я отрезала ей два пальца: указательный на левой и мизинец на правой. Потом отрезала ее волосы. Они были очень красивые: светлые, длинные, заботливо собранные нашей матерью в аккуратную косу. Затем я выколола ей правый глаз. За ним левый. Она уже не плакала, а сдавленно кричала. Я даже удивилась, как маленький ребенок не потерял сознание от такой боли. После этих действий я воткнула нож ей в грудь - по самую рукоятку. Мне понравилось, доктор. Мне понравилось. Потом я познакомилась в классным парнем - он был начинающим наркологом. Умный, красивый, образованный, начитанный - что еще мне было нужно в девятнадцать лет? Я ведь была студенткой академии художеств, а два творческих человека редко когда могут "сработаться". В один момент мне стало интересно, что будет, если я сделаю что-то с дорогим мне человеком. Сестра, хоть она и была мне родной, никогда не была мне дорога. Возможно, из-за разнице в возрасте, из-за моей ревности к родителям. Мой парень считал, что наркотики зло. Удивительно: мне ничего не стоило, чтобы вырубить его в помощью эфира у него же дома. Он был тяжелый, правда, еле дотащила его до подвала. Подвал, кстати, находился в его же доме. Я накачала парня наркотиками, и он проснулся уже от дикой ломки. Затем я снова накачала его наркотиками. Забавно было наблюдать, как уже через два месяца молодой врач готов был мать продать за героин. А через полгода он умер. Я, опечаленная смертью любимого, попросилась жить к подруге. И она меня пустила. В то же время я начала работать над шедевром. Мне отчего-то хотелось написать свою сестру такой, какой она была в последние мгновения жизни: плачущей. Дочка подруги как две капли воды была похожа на на мою сестренку. Подруга уходила на работу, а я оставалась с ребенком. И рисовала. Я знала, что девочка боится клоунов. А потому купила краски для грима и нарисовала себе устрашающее клоунском лицо: белила, красная улыбка почти до ушей, глаза черные. Надела пестрое платье. Потом я выходила к девочке. Она в ужасе бежала. Первое время мне хватало этих эмоций. Кстати, подруга так ничего и не знала тогда: я сказала девочке, что мама ей не поверит и перестанет ее любить. Ребенок верил. Потом мне стало не хватать секунды просмотра подлинных эмоций: я писала шедевр, и не могла ничего придумывать. Тогда я стала привязывать ребенка к стулу и подолгу наблюдать за ней. С гримом на лице, разумеется. Забавно получилось, один раз подруга пришла раньше и увидела нас. Она собиралась было выгнать меня. Я ушла, но перед этим, развязав девочку, я связала ее мать. Ребенка я затолкнула в шкаф, который запирался на ключ. Затем я достала початую, даже почти законченную бутылку виски и вылила себе в стакан остатки. Выпила почти залпом. В следующий момент я навалилась на лежащую связанную подругу, поставила ее на четвереньки и вогнала в нее бутылку. Подруга кричала, материла меня, на чем свет стоит. В конце-концов, я оставила ее лежать там. Мне показалось, что в доме холодно, и я включила газ - все четыре конфорки. Но, вот не задача - развязать-то подругу забыла. Потом я выполнила ее волю - ушла. Через какой-то месяц я оказалась здесь, и вот - теперь вы мой лечащий врач, доктор Гудмен! Ура! Вы все еще считаете, что меня нужно лечить?       Гудмен замялся. Он прочистил горло, а глаза его бегали. Но док быстро нашелся, что сказать: - Уж не хотите ли вы сказать, что передо мной сидит не больной человек, а чудовище, действующее совершенно намеренно?       Я кивнула. - И вы думаете, мне стоит передать ваше дело полиции.       Снова кивок. - По-хорошему, еще никаких исследований не проведено. То ли вы просто артистична, то ли вы на самом деле откровенны, но создается впечатление, что вы вменяема. Так или иначе, ваше дело я не стану передавать в руки полиции. Вы чудовище, как бы то ни было. Простите мне мою некомпетентность, но я вынужден вас оставить. Вы будете сидеть в белой палате, в на белом черного не укроешь. Вы чудовище. До свидания.       Гудмен ушел, санитар последовал за ним. Я осталась в белой палате, и в моей голове эхом отдавались слова, которые он произнес. Вы чудовище. Вы чудовище. Я чудовище...