Твой дракон.

Не будем утомлять читателя рассказывая о том, с чего началась эта история. Произошло это в далёких краях, настолько прекрасных и дивных, что едва ли на целом свете найдётся хоть один похожий клочок земли. Ветра ласково баюкали изумрудные травы, листва меж собой перешёптывалась умиротворённым шелестом и птицы звонко щебетали на залитых солнцем ветвях. Величественные, гротескные скалы возвышались над сочной, цветущей равниной. Да - да, в этой горе кипела жизнь! Рекою стекали золотые лавы, отовсюду слышались звон кувалд, молотков или кирок, гомон и смех живущих в этой горе. Это гномы без устали ковали и плавили драгоценные металлы, вправляли искрящиеся разными оттенками самоцветы. Гномы трудились изо дня в день, но и про отдых, конечно же, не забывали! Самые шумные пирушки были здесь — в Эреборе — где эль и вина текли не прекращающейся хмельною рекой в такие дни. И правил бесстрашным народом — Трор — могущественнейший из правителей гномов. Трор правил дерзко и без опаски, уверенный в стойкости своего рода, ибо знал, что его дело продолжат сын и внук. Красота этого города-цитадели, построенного глубоко в горе, была поистине легендарной. Недры этой горы были полны богатства, под слоем породы таились драгоценные камни, а золотые жилы, словно широкие реки пронизывали скалу. И не было гномам равных мастеров в своём деле, каждый из них был по-своему уникален. Они создавали великолепнейшие изделия необычайной красоты из алмазов, изумрудов, рубинов и сапфиров. И с каждым разом они погружались всё глубже, всё дальше в темноту, и там... они обнаружили его. Сердце горы! Аркенстон. Трор назвал его «Королевский бриллиант». Он посчитал, что это знамение, знак того, что власть его божественна. Все шли к нему на поклон: даже Великий король эльфов — Трандуил. Но годы покоя были сочтены. Медленно но верно дни становились угрюмей, а ночами зрела тревога. Сердце Трора стальными силками сковала жажда золота. Он никак не мог насытиться и всегда желал большего. Разум короля помутился. А там, где царит недуг — всегда жди беды. Сперва, раздался гул, будто с севера на них надвигался мощный ураган. Вековые деревья в горах трещали и натужно скрипели под напором горячего сухого ветра. Сердце горы вздрогнуло — с севера неумолимо приближалась беда. - Балин, труби тревогу, - решительно сказал Торин и оглядел окрестности с вырезанного в горе балкона. - Зови стражу! Скорей! - Что это, Торин? - Взволнованно спросил гном. - Дракон, - твёрдым голосом выдохнул Торин, словно припечатывая навсегда каждой буквой их судьбу к зелёному мрамору горы. Смауг — явился... Это был огнедышащий дракон Севера. Огромная тёмная туча с грудным рокотом приближалась. Красная чешуя дракона выглядела крепкой и внушительной бронёй. Трубы на городских башнях возвещали о тревоге и сердца людей вздрогнули в унисон с самым сердцем Эребора от надвигающейся опасности. Жители города у подножья горы бросились врассыпную. Никому не хотелось погибнуть от клыков и огня ужасного чудовища или обломков стен домов и башен. Дракон же, как насмешку, выплёвывал шары всепоглощающего пламени. Он трепетал и неистовствовал. Смауг чувствовал золото. Золото сводит с ума не только людей, гномов или эльфов. Это полыхающая страсть дракона. Это сила и слабость одновременно. Невозможно не поддаться искушению, когда желаемое настолько близко. Стражи города делали всё, что только было в их силах, но Смауг был неумолим, силён и беспощаден. Без счёта жизней он забрал в тот день, но этот город людей был Смаугу неинтересен. Его влекла другая добыча. Ворота входа в гору рассыпались бесполезными обломками дерева и металла. Под тяжёлой лапой с когтями-бритвами, как щепки сухого древа, в разные стороны разлетались воины Короля Под Горой. А сам Трор, забрав Аркенстон, желал укрыть себя и драгоценный камень в месте своей безумной страсти, где некогда надёжно хранились все богатства горного народа. Смауг появился из ниоткуда, взметнув ввысь золотой столб из монет, кубков и прочих гномьих богатств. Торину с трудом удалось увести короля от золотого града, что сыпался на них словно снег с высоких небес. Аркенстон, как и Эребор, был потерян, ибо дракон будет охранять свою добычу до последнего вздоха. Смауг с рокотанием выпустил серую гущу дыма из ноздрей и закопался в уютных золотых барханах. Гномы ушли и отныне все сокровища принадлежат лишь ему одному. Долгие годы дракон охранял свою страсть от посягательств настырных. И люди, и эльфы желали обладать богатством несметным, но жадное пламя драконье сжигало их мысли и плоть. Находились на свете глупцы, что отважно пытались прикончить драконову власть под горою, но тщетно было старанье. Его чешуя словно самая крепкая сталь отражала удар за ударом и острые зубы-кинжалы нещадно впивались в мягкую плоть. Прошло множество лет, которые Смауг Ужасный провёл под горой. Забредшие воины служили лишь лёгкой закуской, и Смаугу стало тоскливо и скучно. Однажды дракон обнаружил его. Нахальный и мерзкий воришка, чей запах ему ещё не знаком, который так искренне верил, что сможет его обхитрить. Смауг лишь с виду поддался, опасливо скалил клыки и когтями в нутро золотое впивался. Сердце воришки так трепетало, что казалось, лишь одним грозным рыком он может его разорвать. Дракон забавлялся, всё больше пугая несчастного Бильбо. Однажды дракон обнаружил его. Свою новую страсть, свою драгоценность безмерную. Неаккуратные, забавно растрёпанные волосы цвета нечищеного золота, глаза глубокого синего цвета были словно обработанный танзанит. Голос у вора был чуть-чуть хриплый и крепкий, и руки упрямо сжимали рукоятку меча. На существе запах гномов, но слабый. Дракон знает, зачем тот пришёл. И Смауг, поверженный как будто бы истиной — лестью — сдался на милость хрупкого Бильбо. - О, Смауг! Твоё чудесное великолепие затмевает собою все богатства миров! - Продолжай, - довольный почти урчит грозный ящер. - Твоя чешуя, - Бильбо тихонько откашлялся и обвёл взглядом мощную фигуру дракона, силясь подобрать ещё хотя бы слово, - Э-э.. словно самый чистый рубин сверкает в лучах солнца! - М-м! - Силу и великолепие твоё воспевать — самое лучшее из всех только возможных занятий. - Хорошо, воришка, хорошо!... Складно говоришь. - Глаза твои как янтарь, как дар небес. Прекраснее, чем звёзды! Они нещадно меркнут пред тобою! Дракон раскатисто заурчал, от чего по куче, на которой он лежал с величием и грацией опасной дикой кошки, позвякивая покатились драгоценные золотые изделия. Средь них мелькнул и искомый Бильбо камень. Воодушевлённый явной похвалой, он продолжал услаждать слух и самолюбие ящера, а заодно медленно и неторопливо подбирался к заветной цели. - Смауг Великий и Ужаснейший, позволишь ли ты коснуться хоть самым кончиком пальца твоей восхитительной чешуи? Маленькому хоббиту до трясущихся коленей и отбивающих чечётку зубов не хотелось даже в одном помещении находиться с этим жутких чудищем, что уж говорить о том, чтобы приблизиться к нему? Но Аркенстон... Бесценный кристалл лежал в опасной близости от самой морды дракона. Бросить бы всё и бежать со всех ног за тридевять земель, да постараться забыть подавляющую, подчиняющую беспощадную силу этого могущественного существа. - А ты нахальный, - хмыкнул дракон. - Если не боишься, то можешь коснуться меня. - Спасибо тебе, о Смауг, Великодушный! Распинаться почём зря перед драконом оказалось проще простого, хотя иногда сложно было подобрать слова. Однако, в некоторых моментах Бильбо не врал: его восхищала величественность, с которой держался дракон, его напористая сила и... янтарь глаз пленил своим лукавым блеском. Кончики пальцев дрожащей руки мягко, почти любовно скользнули по тёплой пластинке. От тела дракона шёл не испепеляющий жар, а ровное, уверенное тепло. Маленькая ладошка хоббита выглядела почти нелепо на огромной пластине драконьей чешуи. Бугристая текстура, твёрдая и чуть шершавая покровная ткань, и как будто бы маленькие иголочки-волоски. Но у драконов ведь нет волос? Или всё же есть?... - Э... эт-то... о, боже! Это восхитительно! - Выдохнул искренне поражённый своими открытиями Бильбо. - Ты правда так думаешь? - Да, боже! Да! Смауг будто заискрился весь — и изнутри, и снаружи — чувствуя приятное тепло в груди. В янтарного цвета глазах полыхала жажда, которая медленно, словно сжигая, истончала некогда крепкую стену отчуждения и одиночества. Всего-навсего один маленький хоббит, пухленький, аппетитный, с глазами-бусинками, и в нём столько интересного! - Ты первый, кто говорит мне подобное, - несколько смущённо признаётся он. - Оу!... Кто бы сомневался! - Подумал Бильбо, поглаживая твердеющей в решимости рукой меньшего размер чешуйки на «брови» над закрытым правым глазом дракона. Смауг расслабился под ласковой рукой и приподняв тяжёлую лапу сгрёб ошарашенного Бильбо, тесно прижав трепещущую добычу к себе. - М-м... позволь спросить? Хоббит едва ли не трясся. То ли от страха, то ли от с трудом сдерживаемого гнева. А в это время огромный ящер принялся как-то уж больно подозрительно подёргивать ноздрями. - М? - Что ты, чёрт побери, делаешь?! Но дракон как будто бы и не слышал его, и продолжил с увлечением обнюхивать столь сладко пахнущего воришку, а потом решился. Смешно фыркнув, Смауг высунул тонкий кончик языка и лизнул Бильбо от основания шеи до самого виска. - М-м-м! - Одобряюще замычал дракон, а после его язык легко прошёлся по мягким губам и увесистая лапа несильно прижала трепещущего хоббита к куче золота. Острый коготь подцепил краешек рубашки, что так удачно выбилась из-под пояса штанов, и одним коротким движением обнажил притягательную, с ровным загаром, кожу. Смауг издал нечто похожее на голодное рычание, а затем его влажный язык легко заскользил от шеи до пояса брюк, лишь самым кончиком мягко обводя вмиг затвердевшие соски. Бильбо в удивлении широко распахнул глаза, потом крепко зажмурился и снова воззрился на извращённое чудовище. Это он так к обеду готовится, что ли? Он не выдержал напора ласковых касаний и выгнулся, почти отдаваясь в их власть. И лишь когда нахальный язык Смауга проник под резинку белья (когда от штанов только успел избавиться?!), Бильбо протестующе дёрнулся и втянув сквозь стиснутые зубы побольше воздуха, зло выдохнул: - Совсем с ума сошёл?! Угрожающие нотки в голосе стальным звоном мешались с вибрирующими паническими, Бильбо не желал сдаваться так просто и изо всех сил старался вырваться из-под когтистой лапы. - Ты мой. - Нет. Прекрати сейчас же, чёрт бы тебя побрал! - Глупый маленький хоббит... - Ч-что? Кто? Хоббит? О, боже, Шерлок... - Шерлок?... Где-то далеко-далеко от сказочных мест, в Лондоне, в своей спальне на Бейкер-стрит 221 b, открыл свои прекрасные, но чуть подёрнутые лёгкой дымкой сна глаза... Кто бы вы думали? Первый и единственный в мире консультирующий детектив Уильям Шерлок Скотт Холмс. А в тёплых объятиях он держал своего первого и единственного в мире друга Джона Хемиша Ватсона. Очень и очень злого, немного растерянного друга, к слову сказать. - Шерлок! Может, отпустишь уже меня, наконец? - Что случилось? - Как ни в чём ни бывало поинтересовался вроде бы гений дедукции, но отпускать Джона не спешил — слишком уже уютно, правильно, было держать его тёплого и смущённого в своих руках. - Ты!... Что случилось?! - Джон, послушай, я... - Нет, Шерлок, это ты послушай!Я пришёл тебя разбудить, так как Грег уже битый час пытается дозвониться на твой телефон. У него срочное дело. Этой ночью кто-то проник в его кабинет и... - Съел все пончики? - Усмехнувшись перебил детектив. - Нет... Шерлок, это не смешно! Джон забавно хмурился и раздувал ноздри, пока нежащийся Шерлок втихаря, уткнувшись носом в его макушку, вдыхал с его волос запах свежесваренного кофе, любимого Джоном шампуня и его собственный неповторимый аромат. - Джо-о-он! - Из кабинета украли четыре папки. То дело, которым ты занимался последние два дня. Ни отпечатков, ни следов взлома — ничего! Как будто документы испарились. - Джо-о-о-он!... Шерлок хотел было сказать, что инспектор, вероятно сам убрал куда-то папки или их взял кто-нибудь из его идиотов-сотрудников. Хоть и не исключал возможности того, что все документы забрал преступник. - Я не закончил, - стальным голосом чеканит Ватсон. - Стоило только коснуться твоего плеча, как ты... - Да, Джон? - Ох!... Из-за тебя я в таком положении. Отпусти. - И только? - Искренне удивляется он, но под грозовым взглядом откашливается, тихо бормочет себе под нос, - это ж надо было такому присниться!... Шерлок приподнимается и оглядывает открывшуюся светлому взору картину. Он доволен, даже более чем. Но почему Джон — нет? Лежать с Шерлоком, это как проверка на слабость. И этой слабостью было тепло умиротворённого детектива, мягкий взгляд и абсолютно прозрачные намерения, которые видел даже Джон. Он ведь не гей! Но почему-то рядом с Шерлоком (под ним, если быть точнее), понятие собственной сексуальности как-то незаметно теряется. Джон изо всех сил желал сохранить те крохи самоуважения и гордости, выворачиваясь из-под тяжёлого друга. - Кстати об этом. Что тебе снилось? - Я был драконом. - И... ты собирался кого-то съесть? - Глупости! - Фыркнул Шерлок. - Ты... кхм! Лизнул меня, - тихо отозвался смущённый Джон. - Правда? Куда? В глазах Шерлока загорелся знакомый другу огонёк азарта. Дело принимает весьма странный оборот. Детектив прекрасно помнил о том, где плавно скользил его драконий язык. И раз уж сон прервался на столь интересном моменте, стоило бы продолжить в реальности. Случай как раз удобный представился Шерлоку. Он предвкушающе облизнул губы, основательно подмял под себя Джона, а после мягко коснулся его губ. Джон прикусил губу Шерлока и ловко скользнул языком в приглашающе приоткрытый рот. На короткий миг, когда дышать стало труднее, мужчины оторвались друг от друга. - М-м!... Шерлок! Задыхающийся Джон, с ярким румянцем на щеках и блестящими глазами смотрел на него так, словно Шерлок являлся самым удивительным и восхитительным из всего, что когда-либо доводилось видеть Джону. И детектив вновь прижался к его губам, впитывая его восхищение вместе с дыханием. «Я не гей» - затерялась где-то в воздухе между их припухших от поцелуев губ, да так и исчезло бесследно. - Но сперва — расследование! - Что-о-о?! - Дело, Джон! Лестрейд ждёт. Джон разочарованно застонал, глядя на удаляющуюся в сторону ванной комнаты фигуру почти-любовника. Мужчина моргнул, осмысливая произошедшее и свою реакцию на это, а после коротко хохотнув двинулся следом за Шерлоком. - Ну и задница же ты, Холмс!