Ошибка

      Смит сидел на кровати, облокотившись о холодную стену. Непонятные рисунки, кресты и зачеркнутые линии, символизирующие годы отсидки, были видны на противоположной стороне стены его камеры. Вздохнув, он повернул голову на единственное окно и посмотрел на темное небо. На первые появляющиеся звезды. Звезды всегда были недосягаемыми, а сидя за решеткой и смотря на них сквозь железные прутья, он думал, что они ещё дальше. И выходя на новую работу, Эрвин и подумать не мог, что тот день станет самым худшим днем в его жизни.       Устроившись охранником в тюрьму строгого режима, Смит не знал, что вскоре сам окажется в этих стенах в качестве заключенного. Ведь только два дня назад они с женой за завтраком обсуждали утренние новости и планировали свою поездку загород, но этим планам не суждено было сбыться. Сейчас Эрвина волновало лишь одно – его беременная жена. Он не мог позвонить и сказать ей, что с ним всё нормально, он даже не мог позволить себе попасться в объективы камер репортеров, которые ежечасно шныряли поблизости корпуса, чтобы запечатлеть новые кадры мятежа заключенных. Он боялся за неё, боялся за своего будущего ребенка. Он всегда был по другую сторону закона, отлавливая уличную шваль и заставляя гнить их за железными прутьями. А сейчас ему нужно было лгать, чтобы не пострадать от рук этих убийц и самому не стать искореженным трупом, как другие убитые полицейские. Он проклинал охранников, которые бросили его в разгар мятежа, с сильным ушибом головы от прилетевшего камня, отброшенного взрывом самодельной бомбы. Они бросили его на растерзание этим зверям. Он приложил ладонь к затылку и, ощупав шишку, зашипел от боли. Голова уже не болела, но боль от прикосновений всё ещё давала о себе знать. За железной дверью доносились чьи-то шаги, глухие крики и галдеж. На улице была ночь, но в корпусе не спали третьи сутки. Ему казалось, что у всех заключенных разом наступила бессонница. Все были возбуждены этой свободой, этим хаосом. Эрвин даже не знал, что они требовали от правительства через репортеров, он был просто заперт здесь после разговора с их главарем.       Сразу после захвата корпуса, его выволокли из коридора и притащили к этому коротышке. Он стоял на столе и с презрением смотрел на него сверху вниз. Он потешался над Смитом и расспрашивал, кем он был и за что сидел. Эрвин хорошо читал людей, но глядя в глаза этому человеку, он не видел в них ничего кроме злости. Взгляд с прищуром, темные волосы, падающие на глаза. Он был коренастым, с накаченными руками, которые полностью были забиты татуировками. С бритыми висками и тонкими бровями. А его шею украшал вытатуированный кинжал на его коже, рукоять которого начиналась где-то у подбородка, а его лезвие словно входило в его тело между ключиц. Вокруг него толпилось много народа, подначивая его на убийство Смита. Они звали его Леви. Но Смит был хорошим актером, и этот коротышка поверил ему. Он поверил, что Смита перевели в этот корпус за убийство человека.       Хотелось спать, но он не мог полностью расслабиться. Он ждал, что за ним придут. Возможно, даже убьют. Все эти шестерки и дружки этого коротышки с недоверием смотрели и следили за Смитом, видя в нём лишь чужака. Протерев глаза, Эрвин зевнул и потянулся. Он вздрогнул, когда железная дверь с размахом распахнулась и с лязгом стукнулась о стену. Татуированный коротышка зашел в его камеру и, закрыв дверь, запер. Он подошел к Эрвину, держа в руках заточку и, с силой пихнув его ногой, сказал: - Вставай. Пока Эрвин смотрел на остриё заточки, в его голове пролетело много мыслей, начиная с его первого дня в школе и заканчивая мыслями о его ребенке и жене. Он медленно поднялся и отошел, освобождая место. Леви сел и, развалившись на его кровати, расставил ноги, пристально смотря на Эрвина. - Вставай на колени, - сказал он, указывая заточкой на пол. Эрвин был высоким и сильным мужчиной и при желании смог бы дать ему отпор, но он знал, что это всё равно бы ничего не решило. Он бы не выбрался отсюда просто так. И он точно знал, что дружки этого парня не дадут ему выйти из камеры живым. - Ты глухой или тупой? - повысив голос, спросил коротышка. – Какое слово из предложения тебе не понятно? Мне что нужно повторять по два раза? Эрвин медленно опустился на колени, встречаясь с ним взглядом. - Подползай ближе, блондинка, - чуть тише сказал он, подтаскивая подушку под голову и шире расставляя ноги. По неровному каменному полу Эрвин подполз на коленях, превозмогая боль в суставах, и встал между его ног. - А теперь соси. Эрвин посмотрел на его пах, потом на заточку. Тут парень резко вскинулся, притягивая Смита за волосы ближе к себе, приставляя лезвие к его горлу. - Без меня ты тут и часа не протянул бы, - зашипел он, касаясь его губ своими. - И если ты пустишь в ход свои зубы, то останешься без них, без единого. А теперь будь хорошим мальчиком и займи свой рот делом. Он с силой оттолкнул Эрвина и опять развалился, раскидывая руки и ослабляя хватку на рукояти заточки. Смит думал о своей жене, и эти мысли, хоть и ненадолго, заставили его успокоиться и унять дрожь в руках. Он обязательно вернется домой, и всё у них будет как прежде, но для этого ему нужно было постараться доставить удовольствие этому Леви. Эрвин не мог гарантировать, что ему понравится, ведь мужчины были не по его специальности. Но постараться явно стоило, чтобы не оказаться лежащим с этой заточкой по рукоять под ребрами где-нибудь в углу камеры, надеясь на спасение. - Уснул? Его вновь сильно пихнули мыском ботинка, заставляя бок болезненно заныть. Согнувшись, Эрвин медленно стянул вниз его штаны и, нагнувшись ниже, попробовал обхватить его мягкий член губами. Он двигал своим языком, облизывая и посасывая головку его члена, с силой впиваясь пальцами в его бедра. Медленно задвигав головой, Смит бросил взгляд на Леви. Его голова была откинута назад, глаза прикрыты, а его кадык содрогался, когда он сглатывал, заставляя чернильное лезвие кинжала на его горле шевелиться. Член коротышки уже твердо стоял, и, отстранившись, Эрвин завозил по головке языком, облизывая всей поверхностью. - Что ты там всё лижешь. В рот бери, - недовольно проговорил он, отстраняясь от стены. Леви опустил подбородок и, выпустив из рук заточку, зарылся пальцами обеих рук ему в волосы, притягивая ближе. - В глаза смотри, - тихо сказал он, ловя взгляд голубых глаз Эрвина, - и жопу мою не мни. Эрвин убрал руки и, положив ладони на твердый матрас по обе стороны от чужих ног, впился взглядом в лицо Леви, продолжая сосать. Притягивая Эрвина за волосы, он сильнее толкался ему в глотку, смотря ему в глаза. Вытащив член из его рта, он прошелся стволом ему по губам, касаясь щеки, размазал слюни Эрвина по его же лицу. - Люблю блондинок, - произнес он, касаясь членом чужой щеки. Эрвин прикрыл глаза, закусывая губу, вновь чувствуя, как ему толкаются в рот. Грубые пальцы погладили его по другой щеке, оттягивая его нижнюю губу вниз. Сильнее схватив его за волосы, Леви неистово насаживал его голову на свой член. Приподнимая бедра от кровати, он кончил, не отпуская от себя Смита. Зажмурившись и положив свои руки на руки Леви, хватаясь за его пальцы, Эрвин хотел было отстраниться. - Нет. Глотай, - тяжело дыша, прошептал он. И Эрвин проглотил, убирая его руки от себя. Леви натянул штаны и, встав с его кровати, направился к двери. - Хуево сосешь. Но это дело практики, - усмехнувшись, сказал он, открывая тяжелую дверь. – Спи. Я тебя закрою. Никто к тебе не зайдет. Эрвин сидел на коленях, с раскрасневшимся лицом и слушал, как за дверью поворачивается ключ, скрипя железом.       На следующее утро он первый раз за эти дни вышел из камеры. Дверь была распахнута, но за ночь к нему никто не заходил после этого коротышки. Он открыл его лишь на следующее утро. В коридорах творилась неразбериха. Порванные книги, разломанные двухъярусные кровати, мусор. Все убийцы и насильники свободно гуляли по корпусу, и от этого становилось страшно. Эрвин прошел дальше, до конца коридора, и свернул направо. Столовая оказалась чище, чем камеры и коридоры, хоть и здесь творился такой же хаос. Галдеж, люди, все звякали железными подносами рядом с кухней. Во время мятежа весь персонал разбежался, а кому-то не повезло, и их просто напросто зарезали. Ужасно хотелось есть, и Эрвин, доложив себе остатки наваренной каши из кастрюли, взял приборы, разложив на подносе, и двинулся в сторону пустых столов. - Эй, блондинка, сюда иди, - окликнул его знакомый голос. Леви сидел у стола, почти в углу помещения, окруженный людьми. Эрвин лавировал между дерущихся заключенных, двигаясь к его столу. Держа поднос в руках, он остановился у кучи людей, сидящих разве что не на головах друг у друга. Каждый хотел быть ближе к этому коротышке, иметь право голоса и хоть какое-то значение, сидя под боком у их главаря. - Встань, - обратился он к латиносу, который сидел рядом с ним. - Почему за нашим столом должна сидеть твоя шлюха?! – повысив голос, спросил он. Леви несколько секунд мирно сидел прожевывая остатки каши. Потом медленно повернувшись в сторону недовольного, резко приложил его головой о стол. - Тебя уж точно не должно касаться, кто мне дает и кто тут чья шлюха. Ещё раз вякнешь, сам пойдешь по кругу. А теперь, освободи место… - прервавшись, он кинул взгляд на Смита. - Эрвин, - сказал он, сглотнув. - … Эрвину. Убрав руку от его головы, Леви вновь выпрямился и с отвращением посмотрел на быстро собирающегося латиноса, который тут же освободил место. Постучав ладонью по свободному месту рядом с собой, он кивнул головой Смиту, приглашая присесть.