Море

      Паруса корабля наполняются свежим ветром. И неважно, что «корабль» - всего лишь маленькая гоночная яхта с не пойми откуда взявшимся названием «Дейноних». Яхта отваливает от причала и, слегка кренясь на левый борт, проходит узкую бухту. Вода звенит, разговаривает, смеётся под днищем, и «Дейноних» поёт, как хорошо настроенная гитара. Выходим в открытое море. - Шкоты на утки! – командует капитан. Закрепив стаксель-шкот, блаженствую на горячих от солнечных лучей досках палубы. И кто, интересно, придумал, что женщина на корабле – это к несчастью? Пассажирка – может быть. Но я-то не пассажирка, я-то полноправный член команды. Мысли текут и текут, точно мёд с ложки: медленные, прозрачные… Море быстро вылечивает от депрессивного настроения. Все проблемы остаются на берегу и кажутся мелкими-мелкими, словно лужа на асфальте. В море не до них. И особенно не до них во время гонок, когда в азарте отчаянного лувинг-матча забываешь обо всём на свете, кроме зажатых в ладонях шкотов, звона воды под днищем и коротких команд капитана. Здесь уж одна проблема: вырваться вперёд, не позволить противнику обойти тебя с наветра. Но и так, без всяких гонок, море тоже не даёт тосковать. Солнце припекает спину. Обгореть я уже давно не боюсь, тело прожарено до черноты, душа вымыта горькой, йодистой водой до блеска. Память перебирает последние события моей жизни в каком-то ведомом ей одной порядке. Спокойно так перебирает, без всяких эмоций. Прочитали сентиментальную историю, закрыли книжку, поставили на полку. Прошла любовь, завяли помидоры, как говорили во дворе моего детства. И солёные дорожки на моих щеках – это не слёзы, это брызги забортной воды. Бог морской с ними, со слезами, всё давно оплакано… Память неожиданно делает крутой поворот и подсказывает: напомни командиру, что он обещал найти четвёртого человека в команду. Одной на стакселе и бакштагах работать трудно, прошлую регату мы проиграли не в последнюю очередь из-за этого. Ладно, вернёмся – напомню. В самом деле, четвёртый не помешает. «Дейноних» идёт в полный бейдевинд, ровно, легко, стремительно, не идёт – летит. Только синее море, синее небо да белый росчерк чайки в вышине. В голове сами собой всплывают строчки Багрицкого: «Так бейся по жилам, кидайся в края, бездомная молодость, ярость моя!». Вот уж кто понимал море! Он, правда, больше про Одессу писал, а я из Севастополя родом, но Чёрное море есть Чёрное море. Летом тёплое и ласковое, зимой вспоминает, что оно – Понтос Аксейнос, Море Негостеприимное. Если бы вода была способна сохранять следы, как земля, она была бы изрыта воронками. Та Война прогулялась по нашим краям так, что до сих пор помнится… Там, под нами, в тёмной глубине лежит «Смышлёный», затонувший в 42-м году. Приспускаем вымпел, выстраиваемся вдоль борта. Традиция такая… А для нашего капитана ещё и личное дело: дед его служил на «Смышлёном». Скорость однако – узлов семь-восемь, не меньше! Если дальше так пойдёт, через часок можем оказаться где-нибудь в Болгарии. Память снова делает неожиданный поворот, и я как наяву вижу физиономию своей однокурсницы Верочки. При последней нашей встрече я как-то к слову помянула яхту, и она решила, что «Дейноних» - моя собственность. Наверно, представила меня в шезлонге на палубе в шикарном бикини, со стаканом коктейля в руке – как в гламурном журнале. Глаза её тогда сделались полны самой жгучей, жёлтой зависти. Эх, Верочка, видела бы ты меня – чёрную от солнца, в старом купальнике адской расцветки, с выгоревшими волосами, повязанными банданой! Ни дать, ни взять королева пиратов, ночной кошмар Джека Воробья. Здесь, подруга, не до гламура, особенно, когда капитан командует поворот фордевинд – и успевай только следить, чтобы летящий на противоположный борт гик не сшиб тебя в воду… Мда, гламурная дама из меня не получилась. Видать, так и останусь до старости инкерманской девчонкой. О, а вот и капитан, лёгок на помине. - Готовиться к повороту! – командует шкипер. - Есть готовиться к повороту! – останавливаю поток сознания, поскольку начинается работа. «Дейноних», упруго выгнув паруса, летит вперёд. Море. Ветер. Свет. Свобода.