После сна

Приоткрываю, налитые свинцом, тяжелые веки, белая пелена не дает разглядеть помещение. Видимо, сейчас раннее утро. Глаза, не спеша, привыкают к сумраку, наполнившему комнату, упираясь в одну точку. Вижу белый потолок с желтыми разводами. Голова раскалывается, будто тысячи раскаленных иголок разом пронзили черепную коробку. Крепко жмурюсь, пытаясь остановить приступ головной боли. Ничего не выходит. Лежу с закрытыми глазами и пульсирующей болью. В тишине слышу, как сквозь равные промежутки, капля воды падает на металлическую поверхность. От этого звука, накатывает тошнота. Снова открываю глаза, все тот же потолок. Надо мной в самом углу огромная паутина, свисающая длинными лоскутами. Глубокая трещина сломанной прямой пробегает по всей длине потолка, видимо, спускаясь до пола на противоположной стене. Хочу приподняться, осмотреть это незнакомое место. Боль вспыхивает, подобно огню на разлитом бензине. Проваливаюсь в подушку, наверное, теряю сознание. Яркое солнце сквозь крохотное окно за тонкой решеткой греет щеку. Хочу отвернуться от назойливого света, перевернуться на бок, но спина нещадно затекла, заломило лопатки. С тихим стоном пытаюсь разлепить глаза. Свет режет – почти слышу, как зрачки превращаются в точки. Белый потолок с грязными ржавыми пятнами, как память о прошлых потопах, застают меня врасплох. Я не знаю, что это за место. Хочу поднять руку, чтоб снять с лица остатки сна. Не получается. Паника охватывает, заключая в металлический обруч мою диафрагму. От быстрого сбивчивого дыхания, пересыхают губы. Провожу языком, почти режусь о надрывы и трещины. Приподнимаюсь на локтях. Опускаю глаза. Руки пристегнуты широкими ремнями из светло-коричневой кожи к кровати, ноги тоже. Тело онемело от одного положения, поэтому без сил сваливаюсь на подушку. Краем глаза вижу, как вылетает пара перьев. Запах плесени и нечистого влажного постельного белья забивается в нос. Облизываю губы. Жажда. Паника. Взгляд лихорадочно бегает по потолку, пальцы пытаются содрать с запястий кожаные «наручники», расцарапываю в кровь правую ладонь. Хочу закричать, но почему-то страшно. Ужас ледяной волной окатил с ног до головы. Дорожки мурашек пробежали по телу, в лопатках мучительно заныло. Страх. Одинокая слезинка скатилась по виску, теряясь в темных волосах. Скрип двери вырвал меня из мыслей и жалости к себе. Молодая рыжая медсестра, не спеша, подходит ко мне. Чуть улыбнулась, веснушки разбежались по ее щекам. У нее холодные руки – ставит уколы в вену – капельница. Хочу спросить, что происходит, где я. Сказать, что здесь какая-то ошибка, но медсестра поплыла перед глазами, потолок поменялся местами со стеной. Холодные пальцы коснулись моего лба. Провал. Я не знаю, сколько была в отключке. Было очень тихо, только мерзкое покапывание гулом раздавалось в пустых мыслях. Постепенно, мысли заполняли пустоту. Я почувствовала тонкие пальцы под щекой, ноги согнуты в коленях, лежу на боку, лбом почти уткнулась в мягкую стену. Значит, ремни распустили. Медленно переворачиваюсь на спину. Желтое пятно надо мной похоже на облако в уходящих солнечных лучах, или на разводы разлитого чая на белой бумаге. Угнетает. Осторожно поднимаю голову, боясь нового приступа боли. Свешиваю ноги с кровати, ледяной пол обжигает своими плитами босые ступни. Рассеянный свет восходящего солнца просачивается сквозь маленькое окно, наверное, сейчас около пяти утра. Палата совсем небольшая, стены наполовину оббиты чем-то мягким и серым, похоже на обивку диванов моей дальней тетушки. Сверху, до потолка, была приклеена керамическая плитка какого-то грязно-зеленного цвета. Крошечное окошко зарешечено. Даже, встав в полный рост, я только кончиками пальцев смогла до него достать. Стол, на белой краске которого, накарябаны спирали, много спиралей. Табурет на трех ножках, тумбочка, наверное, для личных вещей. Входная дверь тоже «снабжена» маленьким окошком, чтоб врачи могли следить за пациентами. Небольшой закуток – туалет с раковиной, в которую так предательски капало из грязного металлического крана. По раковине ржавой кляксой расползались брызги. Включаю кран, холодная струя водопадом стекает в канализацию. Жажда. Наклоняюсь, я никогда не пила с такой жадностью. Волосы намокли, темной тряпкой лежат на металлической грязной поверхности. Брызги разлетаются вокруг, попадая на закрытые веки, в нос. Вкус металла наполняет мой рот. Наполняю ладони водой, пальцы моментально мерзнут, умываюсь. Хочу взглянуть на себя в зеркало. Но смотрю лишь в грязно-зеленую плитку, швы окрасились в противно-рыжий цвет. Запах плесени и гнили вгрызается в мозг, как стая оголодавшихся собак, оставляя горькое послевкусие усталости. На деревянных, почти не сгибающихся, ногах, бреду в комнату. В соседней палате раздается громкий протяжный крик, вздрагиваю. Приходится облокотится о стену, чтоб не упасть навзничь от резко накатившей усталости. Медленно подхожу к кровати, сажусь на корточки возле прикроватной тумбочки. Должны быть личные вещи. Должны. Хоть что-нибудь, что может вернуть мне ощущение реальности. Скрип дверцы эхом отлетает от пустых серых стен. В голове начинает расти гул. На грязной полке, со сгустками пыли по углам, лишь только белый плюшевый кролик с проволокой в ушах и голубой ленточкой на шее и старая фотокарточка с оторванным уголком. На обороте аккуратным почерком выведена подпись: «Я, Алиса и папа». Год не разобрать. Но я помню, что именно этот год все изменил…