Возвращение

      — Я вернусь, — сказал я, неплотно прикрывая дверь с мягкой обивкой из синей искусственной кожи.       Дорогая Эстер! Если ночью подняться на гребень утеса, то на горизонте, на самой кромке моря можно увидеть темную полосу со светящимися точками. Там располагается город, в котором мы некогда жили вместе.       Я часто сижу здесь, на вершине, и смотрю на него. Дикий вереск и полынь, заполонившие склоны, щекочут неприкрытую кожу ладоней, ветер приносит с побережья морской запах, и, смешивая его с травяным, бросает в лицо. Меня неудержимо влечет к этим огням, я пытаюсь разглядеть в крошечных сгустках света твои окна. Знаю, это невозможно, но продолжаю льстить себе, убеждая, что вижу их. Они жизненно необходимы мне, как путеводная звезда, как надежный залог моего будущего возвращения.       — Ты дождешься меня, Эстер?       — Дождусь. Буду ждать столько, сколько потребуется.       И ты ждешь, несмотря на редкие весточки и скупые радиограммы. Азбуке Морзе не выразить всех чувств. Разве можно через точку-тире передать всю палитру нерастраченной нежности, что скопилась у нас друг к другу?       Спускаюсь, шагая по разбитым деревянным ступеням, выложенным на скале кем-то, жившим здесь задолго до меня. Они насквозь проросли травой, но еще держатся, как и старая беззубая изгородь, охраняющая от падения с обрыва.       — Я очень скучаю по тебе!       — Я тоже.       Мне нужно было время, чтобы побыть одному, вдали от суеты и многоголосия города. Вдали от тебя… Я не хотел расставания, но ты была его частью, неотделимым звеном, и я не мог позвать тебя с собой.       Дни, назначенные самому себе, превращались в недели, те — в месяцы и даже года. Снаряженные лодки моих надежд и мечтаний так долго томились в бухте, что однажды утром я нашел их прочно осевшими на мель. Прибрежные волны разбили борта, сделав непригодными для дальнейшего плавания. А следующей ночью налетел шквальный ветер и разметал остатки такелажа по пляжу.       — Когда мы снова встретимся?       — Завтра. Или послезавтра. В крайнем случае, в ближайшую среду.       Испытывая твое терпение, я искренне надеялся, что это ненадолго, но время вносило свои коррективы, постепенно разъедая приставку «не», а я старательно не замечал этого, продолжая баюкать себя иллюзиями.       В старой хижине, оставшейся от прежних отшельников, я нацарапал на стене твое имя. Смотрел на него и грезил, будто это частичка тебя находится со мною. А холодными ночами, кутаясь в рваное одеяло, я слушал, как гудит ветер за окном, играя на осколках разбитых рам как на причудливом инструменте. И временами среди порывов мне мерещился твой голос, поющий колыбельную. Я даже пытался подпевать, но не сумел попасть в ноты. И устыдился.       — Ты веришь мне, Эстер?       — Верю. Только не обмани меня.       Я никогда тебя не обманывал, не смел оскорбить ложью. Лишь умалчивал правду, не желая причинять боль. Искал оправдания, самые веские и значительные, не замечая семян лукавства, которые невидимо хранились в них.       Исходив свой остров вдоль и поперек, я проник в каждую его пещеру, коснулся каждого камня. Мои ноги вытоптали его тропы, а одежда насквозь пропиталась запахом полыни и выброшенных на побережье гниющих водорослей. Я не мог вернуться к тебе неготовым, без мира с самим собою, без понимания насущных истин, за которыми уходил. Потеряв все, я приобрел опыт и знания. Но что если я потерял и тебя?       Трогаю пальцами искусственную синюю обивку с маленькими резными гвоздиками, на равном расстоянии утопленными в ней, и не осмеливаюсь нажать на звонок.       Мне страшно.       Я не боюсь упреков или обиды, даже твоих слез — с ними несложно справиться. Я боюсь встретиться глазами с тем, кто будет стоять у тебя за спиной.       С тем, кто, возможно, занял мое место.       Эстер, открой дверь!