Это не больно

Это не больно. Больно от того, что он в состоянии думать. Столько раз он видел кровь, трогал ее, рассматривал, ставил опыты, что ему все равно, рядом она или нет. Это совсем не больно, не так, как тогда, когда он маленький упал с качелей и разодрал колени так, что потом они заживали три месяца. Эти царапины не заживут, уже никогда. Это не больно. Больно - это ‘уходи’. Он не сможет забыть тебя, но думает, что ты с этим справишься. Пожалуй, это самое худшее, потому что когда ты уйдешь, он будет чувствовать то же самое. Он будет по ночам ощущать твои прикосновения кончиков пальцев к его белой коже. Твои поцелуи, глухие обещания. Он помнит, как ты держал его за руку после вашей ночи. Твоя рука была холодная, влажная, даже немного пульсирующая. Он помнит, как ты запускал пальцы ему в волосы и долго наматывал пряди себе на указательный палец. Ты любил целовать его в лоб, - всегда, чтобы не происходило. Если он вернулся с работы очень уставший, а ты, каким-то чудом уже был в квартире, ты укладывал его на диван, а сам скакал по комнате, пытаясь как-то помочь. Ты вел себя так, как будто это нужно, как будто так надо. Сегодня, после работы, он снова хотел взять тебя за руку, завести за угол и, прижав тебя к холодной стене, долго-долго целовать. Без пошлостей, без разврата, а с чувством и любовью, потому что… Ты хочешь это все вернуть, хочешь обнимать его, хочешь смотреть ему в глаза и ловить его улыбки, предназначенные только для тебя одного. Но он боится даже заговорить с тобой, боится сорваться, но ты этого не понимаешь. Ты уверяешь себя, что он больше никогда не прикоснется к тебе. Но тут по твоей коже пробегают уже давно знакомые тебе мурашки. Он случайно прикоснулся к тебе, когда пытался дотянуться до колбы на твоем столе. Глупо, правда? Кто же вздрагивает от прикосновений сотрудника? Просто коллеги. Просто коллеги… То, что ты хочешь прижаться к стене, упасть и долго-долго плакать, не страшно. Ему тоже больно, он тоже хочет. Но он-то сильный, - думал ты, - а ты? По вечерам ты снова один в квартире, не зная, что теперь делать. Ты просто сидишь на диване и пьешь виски. Алкоголь затуманивает здравый смысл и ты начинаешь говорить сам с собой. - Ты урод, Белозеров! Урод! Я не хочу тебя видеть каждый день, но каждый чертов день ты сидишь со мной в одной комнате. Это чертовски тяжело - не говорить с тобой. Не иметь возможности тебя обнять. Помнишь, Белозеров, как ты обнял меня в первый раз? Думаю, что нет. А я помню. Это было на месте преступления, когда мне показалось, что убитая похожа на мою сестру, на мою Настю. Ты стоял и смотрел на труп девушки, напоминающий тебе твою покойную сестру, ты побелел, а руки потеряли тепло. А у него руки всегда холодные. Ты даже когда-то спрашивал его, что будет, если он будет греть руки над костром. А он сказал, что они все равно будут как у мертвеца. Холодные. Но нет, он ошибался. В тот раз, когда его руки легли на твои плечи, притягивая и прижимая тебя к себе, они были теплые. Как будто он не снимал перчаток больше месяца. А ему тоже не больно. Не так больно, как то, что он видит тебя каждый день. Каждый час своего рабочего дня он вынужден сидеть к тебе спиной, только если Майский или Рогозина не отправят его на задание. Он никогда не любил выезды, но все меняется. Еще минус того, что он сидит рядом с тобой, он слышит, что ты говоришь. Он слушает каждое твое слово, от чего бросает в маленькую дрожь. Он видит, что ты говоришь с любым человеком так, как будто ничего не было. Как будто все хорошо. Никто даже не подумает, что что-то случилось с тобой. Хороший же ты актер, Ванька. Он помнит, как один раз ты решил разыграть его и ‘закатить истерику’. Ты пришел с работы к нему домой, кинул сумку в угол коридора и, сжав кулаки, пошел прямо к нему в комнату. Там он ждал тебя, смотря телевизор. - Нам пора все прекратить, мы больше не можем так поступать. Светлана скоро вернется. Его глаза были такие огромные, рот открывался, но не издавал никаких звуков. После он просто подошел к тебе, взял своей холодной рукой за запястье и поднес к своим губам. Он целовал каждый твой палец, а потом и губы. Целовал, целовал, целовал… А потом вам было так хорошо, что ты и забыл, что говорил. Потому что это неправда, ты просто хотел посмотреть реакцию. - Не говори глупостей, Тихонов, - его шепот обжег твое ухо так, что ты вжал голову в шею. Его глаза так блестели, как никогда раньше, - я не хочу тебя отпускать. Тут ты и сознался в своей шутке. Конечно же он злился, даже ушел курить на кухню, но ты пошел за ним и очень долго его обнимал, пока сам не начал сопеть у него на плече. Но все заканчивается, даже эра самых теплых, горячих, милых и скандальных отношений. В этот раз он не шутил, когда просил тебя уйти. Уйти не из квартиры, а из жизни. Глаза, которые всегда не отражали ровным счетом ничего, наконец начали выдавать его чувства. Его взгляд бегал по тебе, будто бы хотел запомнить каждую твою деталь, каждый твой сантиметр. Последний поцелуй был такой влажный, долгий, нежный. Ты не замечал слез, которые нагло текли из твоих глаз и падали на его губы. Он знал вкус твоих слез. Но в этот раз они были горькие. Это не больно, всего лишь царапина по сравнению с ранами на сердце. Вот только теперь ему уже никогда не будет больно, а ты проклинал врачей, которые спасли тебя, а не его. Каждую ночь ты будешь засыпать с мыслью о том, что его руки могли быть теплыми, но теперь всегда будут холодными.