Игра

Все началось в уборной моей любимой кофейни. Вроде бы и центр города, но переулок изворачивается так, что шум, пыль и суета остаются снаружи, а внутри только покой, свежая зелень двух старых кленов и маленькая уютная кофеенка без названия. Я очень люблю бывать здесь. Иногда работаю над чертежами. Иногда читаю книгу. Иногда просто потягиваю кофе и прислушиваюсь к разговорам посетителей. Они здесь тоже необычные, словно пришли не с того шумного обыденного проспекта, на который выходит переулок, а переместились прямиком из другого измерения. Они говорят о музыке, квантовой механике, философии Шопенгауэра и авангардизме Борхеса. Рассказывают друг другу истории, которые никак не могли приключиться с обыкновенными людьми, или же я просто никогда не встречал таких людей, о которых они говорят. Все здесь немного волшебное, поэтому, когда я замечаю надпись в уборной, я не выбрасываю ее из головы в ту же секунду, а задумываюсь. "Что". Почти незаметно, бисерным почерком на кафеле около умывальника. Только это слово. "Что". - Что... - говорю я. - Что? Не похоже, что конец фразы стерся со временем. Кто-то хотел написать именно это, и я невольно пытаюсь проникнуть в мысли незнакомца. Была ли это просто шутка над такими, как я, - не терпящими незавершенности, невозможности получить ответ на свои вопросы? Или кто-то просто не осмелился закончить мысль? Но если так и он все же начал писать, то, вероятно, что-то беспокоило его, не желало оставаться внутри. И вряд ли это "Что" исчерпало желание выпустить из себя заветный вопрос. Лазить по всей кофейне кажется мне чересчур эпатажным, поэтому я ищу в несколько заходов. Первое подтверждение своей правоте я нахожу на второй день: "противоестественного" написано тем же бисерным почерком на подоконнике под цветочным горшком. Успех разжигает мое любопытство и к концу недели у меня уже есть вся фраза: "Что противоестественного во влечении к своему полу?" Я сижу за столиком в углу, на торце которого написано последнее слово. За время, прошедшее с начала поисков, обладатель бисерного почерка стал мне удивительным образом близок. Поддавшись порыву, я достаю карандаш и пишу разборчивыми печатными буквами, как на чертеже: "ничего". Я теперь бываю в кофейне даже чаще, чем раньше, словно надпись породнила меня с этим местом. Я скучаю по нему, словно по живому человеку. И вырвавшись из цепких лап постылых университетских будней, я прихожу сюда вечерами и, прихлебывая свой лонг блэк, смотрю на столик в углу. Это случается в середине октября, когда клены за окнами кофейни уже начинают облетать. Он входит, принося с собой влажный холод осеннего дождя, снимает тонкий кожаный плащ, убирает с лица мокрые черные пряди и чуть улыбается, какой-то светлой, ни к кому не обращенной улыбкой. Незнакомец неуловимо напоминает мне юного Аль Пачино: те же миндалевидные глаза, смугловатая кожа, зачесанные назад волосы... Я ненавязчиво слежу за ним взглядом, жалея о том, что он пришел один, а значит, я не узнаю, о чем бы он стал говорить. Он заказывает себе карамельный мокко и садится за столик в углу. Его рука каким-то привычным, словно ритуальным жестом касается торца стола в том самом месте, где - я точно знаю - змеится бисерная надпись. И мой ответ на нее. Когда он поднимает голову, я еще слишком ошарашен своим случайным открытием и не успеваю отвести взгляд. Наши глаза встречаются. Он снова касается надписи и вопросительно приподнимает брови. Я неловко пожимаю плечами и получаю в ответ улыбку и доброжелательный кивок. Какое-то время мы молча пьем кофе, глядя друг на друга. Потом он легко встает и подсаживается за мой столик. - Спасибо, - это первое, что он говорит мне. Не зная, что ответить, я только киваю. - Наверное, это банально, - мягко продолжает он, - но я все-таки должен спросить: вы тоже?.. Он не заканчивает фразу, но я понимаю, о чем он. - Нет, - говорю я. - Я - нет. - О. Тогда почему? - Противоестественность - слишком сильное и несправедливое определение для того, что правильнее было бы назвать индивидуальностью. К тому же, оно субъективно. - Вот как? - Без сомнения. Естественность каждый измеряет по себе. Возьмем, к примеру, мой почерк: он отчетлив, хорошо читаем - такую форму записи специально придумали для чертежей, потому что она удобна, но вместе с тем и излишне строга, в ней слишком много прямых линий, и потому многим кажется, что я пишу противоестественно. - Вы занимаетесь черчением? - Я учусь на кораблестроителя. - А я на архитектора. - И как? Он пожимает плечами: - Скучно. А вам? Интересно? - Не особо. К счастью, скоро выпуск. Мы снова молчим, но это хорошая задумчивая тишина. - Вы часто бываете здесь? - спрашивает меня незнакомец, когда я, наконец, собираюсь уходить. - Да, довольно часто. - Тогда мы еще увидимся. Мое имя Кирилл, вы можете называть меня Кир. - Приятно познакомиться, Кир. Я - Алекс. Постепенно мы начинаем выбирать время похода в кофейню так, чтобы непременно встретиться. Мы говорим о живописи, литературе, жалуемся друг другу на скуку и узколобую ограниченность людей, которые не позволяют им выйти за рамки своих привычных представлений. Из этих встреч и разговоров рождается наша игра. - Какой счет, помнишь? - 2:3, я слежу. В этом году ты хорошо начал. - Вот только не надо этой твоей снисходительности. Я еще ни разу не победил. Хоть убей, не могу понять, как так выходит! При всей твоей, уж прости, эмоциональной близорукости. - О чем это вы, Алекс? - с любопытством теребит мой рукав Лила. - Почему это ты близорукий? - Да так, не обращай внимания, - усмехаюсь я. - Просто кое-кто никак не может смириться со своим прошлогодним поражением. А также позапрошлогодним. И поза-поза... - А во что вы играете? - Это трудно объяснить. Да и играть не проще. Все дело в Сартре. - Сартре? - оживляется Лила. - Ага, - говорю я и украдкой показываю под столом кулак начавшему было хихикать Киру. - Был такой писатель-экзистенциалист. Самое интересное в игре начинается после того, как ты выучишь наизусть хотя бы страниц десять из Сартра. - И что тогда? - Лил, девочка моя, ты ведь все равно не будешь этого делать. - А вот и нет. - А вот и да. - А вот и нет. Что там нужно учить? - Ну, в общем-то, это не принципиально, но лучше что-нибудь из "Тошноты". Позаковыристей. - Алекс, я сейчас умру! - Кир сгибается пополам и хохочет до икоты. Я придерживаю его за плечи. - Не беспокойся, я спасу тебя. Если только "мое тело не отвердеет" и "тошнота не исчезнет". - Не напоминай! - стонет он, повиснув на мне. - Боже мой, какая декламация! Бедная Лилочка! А вообще, - замечает он, немного успокоившись, - это было нечестно с твоей стороны, так воспользоваться моментом. - Не моя вина, ты сам начал про счет. Теперь, кстати, поровну. Некоторое время мы идем молча, наслаждаясь ароматом цветущих вишен и тишиной ночного парка. - Не хочу тебя расстраивать, Алекс, но почему-то мне кажется, что у тебя больше нет девушки. - Мне так тоже почему-то кажется, - соглашаюсь я. - Кстати, нужно составить новое досье. Встретимся завтра в кофейне? - Договорились. "Мне кажется, если бы он при всех признался в том, какое он ничтожество, мне стало бы легче. Я нашла бы в себе силы переступить и жить дальше..." - читаю я, заглядывая через плечо Кира. - Завязывал бы ты уже с этим блогом и попробовал что-нибудь еще. У тебя осталось не больше недели до того, как я тебя обойду. - Твоя самоуверенность, друг, размером с гору Тайшань, - говорит Кир и задумчиво теребит ворот, перечитывая написанное перед отправкой. - Ты написал о нем столько гадостей, что он должен уже просто ненавидеть ее. Секрет твоих поражений прост: ты всегда выбираешь самое укоренившееся свойство. Горбатого могила исправит. Слышал такую поговорку? - Слышал. А еще что-то про "гоп" и "перепрыгнуть". Он до сих пор читает, что "она" пишет - значит, не так уж ненавидит. К тому же дело не в победе, "укоренившиеся свойства" – это самое интересное в игре. Тебе скоро тоже надоест искать простые пути, вот увидишь. - Ну, тебе, конечно, лучше знать. - Конечно, - соглашается Кир. - Я ничтожество, - говорит стоящий на столе парень, слова явно даются ему с трудом. - Я законченный кретин... - Охренеть! - шепчу я. - Это же просто... охренеть. - Не стоит недооценивать силу печатного слова, - наставительно замечает Кир. - 3:4, я опять веду. В начале июля Кир начинает нехорошо кашлять и мне едва ли не силой приходится тащить его к пульмонологу. - Какого черта ты не следишь за своей астмой? - пытаюсь я скрыть свое беспокойство за раздражением, хотя знаю, что он все равно видит меня насквозь. - Она не настолько интересная дама, чтобы за ней следить. Да и, как ты знаешь, у меня несколько иные предпочтения. - Шут гороховый. - Броненосец "Потёмкин". - Дырявая башка. - Вшивый интеллигент. - Мазохист. - Сам такой. - И то правда. Мир? Он коротко пожимает протянутую руку, пряча улыбку. Мы доходим до нашей кофейни и садимся за столик на открытой террасе. Хозяйка, заметив нас в окно, приносит лонг блэк и карамельный мокко. - Кэт, а можно мне зажигалку? - просит Кир. - Опять свою где-то посеял. - Такая серая пирамидка? Ты ее на столе в прошлый раз оставил, сейчас принесу. - Кончал бы ты уже курить, - говорю я. – Или мне тебе опять объяснить, что такое астма? - Не надо! - Кир распахивает глаза в притворном ужасе. - У меня еще прошлая твоя лекция до конца из головы не выветрилась. Он щелкает зажигалкой и затягивается. Печально качаю головой. Даже не знаю, что с ним делать. Уж на что я не от мира сего, но рядом с ним - просто образец твердо стоящего на земле человека. - Не вздыхай, - просит он. - Мне от твоих жалобных глаз стыдно делается. - Поделом. - Ну, ладно. Эта последняя. Договорились? - и пододвигает ко мне пачку. - Договорились, - соглашаюсь я, засовываю пачку в карман и быстрым движением выхватываю у него сигарету. - Эй, верни! - возмущается Кир, и я вскакиваю, уворачиваясь от его загребущих рук. Мы носимся вокруг кленов, пока не валимся на землю в полном изнеможении. Кир дышит с легким присвистом, и я с беспокойством кошусь на него. Он сидит, привалившись к дереву. Черные волосы растрепаны, грудь тяжело вздымается... - Отдай, - вяло просит он, и я смаргиваю, отвожу глаза. - Нет, - я тушу сигарету и сжимаю окурок в кулаке. - А если я очень попрошу? - Нет, Кир. - А если так? - он быстро наклоняется и, не раздумывая, целует меня в губы. Это что-то вроде удара мешком по голове. Я глохну, слепну, а когда через минуту он отстраняется, понимаю, что все это время удерживал его, отвечая на поцелуй. - Ладно, - бормочет Кир ошалело. - Черт бы с ними, с сигаретами. Потом внезапно хмыкает и, порывшись в кармане, протягивает мне блокнот, который использует для игры. "Алекс. Досье", - читаю я. - Когда успел? – спрашиваю. - Давно, - признается он. - Еще в самом начале. Не любопытно, что у меня на тебя? Я снова опускаю глаза в блокнот. Пробегаю строчки в поисках ставки. Найдя, замираю. Во всем досье обведено только одно слово: "гетеросексуал". - Ну что? – спрашивает он, вглядываясь в мое лицо. - Я победил? - Ты победил, - признаю я.