Записки парашютист-девицы-1.

– Пять! – А можно четыре, а? – Пять, говорю! – Ну, может, все-таки четыре? – Блин! Пять плиток пайкового шоколада, или иди сама договаривайся с Аркадием Семёнычем… Стоп! А, кстати, это идея. Сказала бы ему, что у тебя это… критические дни. –Так я и сказала… – Ну и? – А он сказал: «или сейчас вместе со всеми прыгать будешь, или потом, но одна» – Ну и? – Так одной еще страшнее!!! – Ну и? – У тебя заело, что ли? «Ну и, ну и…» Как ишак прямо… – У меня не заело – я думаю. Слу-ушай… А если не критические дни, а совсем наоборот? А? Ну, в смысле, в положении? – В каком еще, нафиг, положении? От кого? – А хоть от кого… да и вообще это никого не касается, между прочим. Ты ж – гражданское лицо…Ветром надуло, гы-ы! – Но-но-но! – Ладно, ладно… От кого, говоришь? А вот пусть как будто бы, например, от э-э… Володьки. – Иди нафиг! – Тогда – от э-э-э… Игорехи, который кудрявый. – М-м… – Опять не нравится? Ну, тогда от кого-нибудь из своих, ну то есть ваших. Лётчиков, короче. – Охренела вконец, да?! Да я лучше прыгну! – Во! Правильное решение, хвалю. Чем неповинных людей подставлять, лучше честно выполнить возложенную на тебя задачу…тьфу ты, блин, совсем скоро крыша от устава съедет набок… Итак, мы снова вернулись к тому, от чего ушли. Пять… – Четыре! – Пять… а, ладно, хрен с тобою! Четыре так четыре. Эта история произошла в одна тысяча девятьсот девяносто… ну, неважно, пьянящею весной, в те далекие времена, когда вместо звёзд на моих плечах золотились литеры «К», а из-под берета торчала тощая косичка. В принципе, она могла бы вообще не произойти, если бы наше начальство устраивали имевшиеся в славном городе-герое Туле аэродромы. Однако военная хитрость заключалась в том, что город, входящий в «золотое кольцо», почему-то не располагал ничем подходящим, и на прыжки нас возили в столицу Родины, благо на машине – около четырех часов. Аэродром принадлежал какому-то клубу ДОСААФ или, как это называлось тогда, РОСТО. То, что аэродром был невоенный – наше счастье, иначе весна была бы куда менее пьянящей во всех смыслах, ибо срок пребывания ограничен, а дисциплина – строга. А так – весна была что надо, в первую очередь, из-за определённого количества выдаваемого летчикам спирта, а во вторую – из-за обилия в окрестностях аэродрома разнообразных ларьков. Вот на этом-то аэродроме и произошло наше знакомство с Ленкой. После «знакомства» в дрянной кафешке выяснилось, что нас ней очень многое объединяет. Во-первых, страшная доля единственной женщины в мужском коллективе. Во-вторых – северное происхождение: Ленка была родом из Кандалакши, а я – из Кронштадта. И в-третьих: редкая для дамы роскошь – полученное от фамилии прозвище. Так что Петля (тов. Нестерова Е.) и Макарона (тов. Макаренко Л.), безусловно, нашли друг друга. Ленка была лётчица. Подписав сдуру контракт с московским аэроклубом, она на долгих два года оказалась намертво привязана к ненавистной столичной жизни и в ущерб жизни личной. Её парень родом тоже был откуда-то с кольских северов, поэтому в Москву приезжать мог очень нечасто. Об этом-то она в основном и плакалась мне в жилетку, и хотя мне было тогда шестнадцать лет, и я еще толком ничего не понимала в таких сложных вопросах, но по мере сил старалась вникать и даже сочувствовать. Сочувствие выливалось в регулярные посиделки у костра в лесопосадке под портвейн 777, грустные истории и рассуждения о животной природе представителей противоположного пола. И тут… В тот день Петля отловила меня ранним утром возле умывальника. Даже не соизволив дождаться, пока я закончу хотя бы чистить зубы, она приступила к изложению своей беды: – Сегодня зачёт. С парашютом будут кидать, для профилактики и во избежание. Выпускающим летит ваш усатый. Люд, спаси меня, а? Я промолчала ввиду того, что нашивки «911» или «МЧС» на одежде не носила. Спасти я её должна, понимаешь! Совсем птеродактили нынче обнаглели! На всякий случай, я попробовала отвязаться, буркнув, что Аркадий Семёныч выпускает хорошо, никто еще не жаловался на плохое приземление, но не тут-то было! – Да мне всё равно, как он там и куда выпускает, ясно! Я вообще не хочу прыгать, я боюсь!!! Доверять жизнь куску тряпки – увольте!!! – Тряпки… парашют тебе – не тряпка, а техника, между прочим! Чего там бояться? Груде металлолома ты же свою жизнь доверяешь. Я вот, например, зато на «ЯКи» ваши смотреть не могу без ужаса. – Не хочу прыгать! – Придётся же, а? И потом вам все-таки положено: а если мотор в воздухе откажет? – Да пошли они все! Если реально откажет, я всё равно самолет посажу, чтоб ты знала! Ну, если совсем прижмет - прыгну, только вот не надо всякие ещё учения идиотские устраивать. Я же отобью ноги, как я летать потом буду, об этом они подумали?!! Или сломаю! Люд, ну сделай что-нибудь! Прыгни за меня, а?! Я неторопливо закончила умывание. Сполоснула щётку, закрыла мыльницу. Вытерла лицо. Перебросила через плечо полотенце жестом Остапа Бендера. С достоинством выпрямилась в полный рост. И только тогда, глядя в умоляющие серые Ленкины глаза, равнодушно назвала цену. Свою цену. Прямо после завтрака разразилась беда. На утреннем построении нам сообщили, что сегодняшние прыжки у нас с пилотами будут общими. По плану подразумевалось, что первый заход – мы, второй – пилоты, потом снова мы. Однако Аркадий Семёныч уточнил, что если ветер до полудня не утихнет, то все прыжки отменяются, а мы дружно грузимся по машинам и уезжаем обратно в город-герой Тулу. Такой вариант развития событий обещал озверевшим от аэродромной хавки курсантам горячий ужин в столовке родного училища, но, разумеется, сводил все наши с Петлёй договоренности на нет. Как честный человек, я сообщила об этом Ленке. Надо ли говорить, что перспектива сберечь пять (ну, ладно, ладно - четыре) плитки пайкового шоколада такой ценой бедную лётчицу вовсе не порадовала. Своей вины я не ощущала – ветер он и есть ветер, что ты ни выдумывай, а сей форс-мажорный фактор не зря во главу угла возведен: ну, кому охота ноги ломать? Но для Петли этот форс-мажор означал, что на прыжки их все равно потащат завтра-послезавтра-через-три-недели – одним словом, уже после нашего отъезда, а, следовательно, придется самой сигать вниз, и на этот раз отмазаться уже не выйдет. Значит, прыжки должны состояться сегодня, пока наш зоопарк еще на аэродроме. И тогда у меня появилась одна идея. – Лен, на чем прыгаете? – поинтересовалась я. – В смысле? Ты про парашют, что ли? Т-4, а что? Т-4… так… Хм… Хорошо, блин, устроились, птеродактили, ишь, как их балуют! Это только мы, как придурки, на Д-6-ых летаем. Разжились тут… Итак: Т-4 суть «полукрыло», с ветром у него свои отношения. То есть, скорее всего, Аркадий Семеныч имел в виду, что скорость ветра не подходит конкретно для нас, пилоты тут не при чем. Значит, для того, чтобы помочь Петле, нужно сделать так, чтобы нас не увезли, для того, чтобы нас не увезли, нас должны допустить к прыжкам, а чтобы нас допустили к прыжкам, ветер должен успокоиться. Но само по себе это не случится, значит… – Лен… – Чего? – Скажи-ка, ваши уро… эм-м… коллеги и пернатые друзья как погоду определяют? По ветроуказателям? – Нет, что ты. Есть специальные прогнозы, которые дают сведения о погоде каждые три часа. ТАФы там разные… МЕТАРы… – Не выражайся, - поморщилась я. – Значит, прогноз смотрите и определяете – можно летать или нет? – Ну да. Но на прыжках – по-другому все. – Ну-ка, ну-ка… – Прыжки проводятся не по прогнозной, а по фактической погоде. Допустим, по прогнозу облачно. А на самом деле вдруг раз – и облака разошлись на полчаса, солнышко светит. – Здорово, и что тогда? – Тогда в эти полчаса как раз и парашютистов кидать будут. Пока делать это позволяет фактическая погода. Блин, плохо дело…. За дырки в небе я, конечно, все равно не отвечаю – не моего уровня магия. Мне бы вот хоть с ветром разобраться для начала. – Так, вот мы на старте. Как определить фактическую погоду, визуально? Или приборы какие есть? – Ну… был у наших приборчик, мы его на мачту прикручивали – мерить скорость ветра, – задумчиво почесала за ухом Петля. - А потом его мальчишки уронили два раза, и он накрылся… – То есть теперь вы только по ветроуказателям ориентируетесь? – Ну… так вроде бы. Я изложила Петле суть родившейся в моей голове аферы. Малым военным советом, состоявшим из меня и нее, было решено – позвать на помощь кого-то третьего. Этим третьим, как всегда, стал пробегавший мимо… – Лёха!!! Лёх, стой!!! Заметивший нас Лёха Коктебельский, некоторое время с нескрываемым подозрением созерцал двух девиц, вылезших ему навстречу из кустов акации. – Чё? Видя готовность сокурсника к конструктивному диалогу, мы подманили его поближе, после чего парень общими усилиями был затащен в те же самые кусты, где проходило наш с Петлёй совещание. – Лёшенька, скажи: ты шоколаду хочешь? – ласково пропела Ленка. Доблестный товарищ курсант сделал лицом вполне красноречивое движение: «Ну и?» – Тут у нас есть одна проблема, если поможешь, с неё – палец Петли небрежно ткнул в мою сторону – плитка. Идет? – Что? – вытаращилась я. – Я-то здесь при чем вообще? Твой шоколад, значит с тебя. – Ну, мы же договорились на пять плиток, - примирительно пожала она плечами. – Ну так из тех пяти одна – ему, чё тут такого-то? Ах ты, блин… Сдала-таки, зараза. Нужно было срочно перевести разговор на другую тему. Поэтому я безо всяких предисловий резко перешла к делу. – Короче, Лёх: ты можешь в колбасу камней напихать? Брови моего сокурсника взлетели под кромку берета. – Чего напихать? Куда напихать? Какие еще камни, какая, на хрен, колбаса, идите проспитесь, лошади! – Сам ты лошадь! – вскипела я, и быстро шагнула вперед с четким намерением от души наступить грубияну на сапог. Но Петля сработала быстрее. Ловко втиснувшись между нами, она заставила товарища Коктебельского чуть-чуть отойти и вполголоса посвятила его в подробности нашего плана. – Вы чего – вконец охренели? – возмущенно поинтересовался он, едва дослушав до конца. – Да нафига мне этот ваш шоколад, если я вообще могу убиться насмерть с этими вашими подставами! – Лёш, да ничего с нами не случится, чё, в первый раз, что ли, с ветром воевать? – благоразумно начала я. – Ничё, прыгали же мы и в шесть и в шесть с половиной даже, помнишь? – Ага, два раза! – рявкнул он. – Помню? Как счас помню, ага! Как меня на чужой огород унесло, еле увернулся тогда от парника с огурцами – сел на водопроводный кран задницей. Прикинь вот, че-то с тех пор неохота больше, не понравилось, знаешь! Странное дело – орал он исключительно на меня, в упор не замечая Петлю. Эк его разобрало, я, что ли виновата была в том, куда он там задницей сел! Ну, я с тобой потом поговорю, хрен ты в скафандре… Временно затолкав свою гордость в карман, я постаралась его убедить: – Лёш, погоди психовать, да? Подумаешь, кран какой-то, тут человек, можно сказать, погибает! Что ж, твоя задница дороже… - я хотела сказать «дороже жизни прекрасной дамы», но на тот случай, если дама не вызывает у него эстетических и других восторгов, заменила окончание на «дороже плитки шоколада». Ой… Секунду спустя я сообразила, что ляпнула та-акую гадость… лучше бы хлебало сапогом заткнула, чес-слово…. Блинннннн! – я напряглась в ожидании неминуемого удара. Он не убил меня. Правда, никакой моей заслуги в этом не было. Пока глаза оскорбленного парня наливались кровью, Ленка снова впрыгнула между нами, и цапнув Коктебельского под локоток, сделала личико ромашкой и одной-единственной фразой изменила все. – Ну, Боже мой, Алексей… Ну вы же - десантник! – А-а… ну-у-у… Нависший было надо мной Рагнарёк рассосался как синяк после йодной сетки. Впавший в состояние тихой эйфории Лёша был сейчас готов не то, что прыгать на «дубке» в шесть эм-сек или заталкивать кирпичи в ветроуказатель, а, пожалуй, смог бы совершить оба подвига одновременно и раз десять подряд, для пущей удали предварительно расколошматив оные кирпичи о собственный лоб, громко распевая при этом «Пуговицы в ряд» или другую подходящую по теме композицию. Оценив, что размякший Коктебельский уже не боец, я облегченно выдохнула и разжала затекший и вспотевший в кармане кулак. Кирпичи нашли возле котельной. Пока Петля отвлекала внимание Семёныча от наблюдения за ветром разными дурацкими вопросами, список которых мы с ней набросали в кустах на листочке из записной книжки для девочек, окрылённый Коктебельский приводил в исполнение первую часть комбинации, виртуозно запихивая каменюки в полосатые «гольфы» ветроуказателей. А я, в свою очередь, отвлекая внимание от неявившегося на погрузку парашютов, касок и прочей дряни Лёшки, развила бурную деятельность в парашютохранилище, а именно: снимая с полки уложенный ранец и передавая его следующему, покрикивала за стеллажи: «Лёха! Будь другом, подтащи еще пару запасок!» Через полчаса этого беспощадного стёба я почувствовала, что у меня отваливаются руки. Ибо ту самую «парочку запасок», которые должен был подтащить Лёха, по понятным причинам, мне приходилось выгружать самой. Запаска, она, конечно, не восемнадцатикилограммовый «дубок», но тоже чувствительно. В этот печальный момент в коридоре гулко разнесся голос нашего Семёныча: – Коктебельский! – Я! – гаркнули в ответ. Я похолодела и инстинктивно полезла прятаться за стеллаж. Все… запалился, придурок! – Ты что же это, где гуляешь, мать… мать…? – пользуясь отсутствием женского пола, ласково вопросил беднягу курсанта его прокуренный баритон. Я напряглась до предела. Ну же, Лёшенька, миленький, молчи, зараза, скотина ты эдакая-а… Просто молчи….. Но мой однокурсник, все еще находящийся в состоянии эйфории, оказался еще умнее. – Курил, - с неподражаемым нахальством вальяжно заявил он. Вот, сто пудов даю, что ещё и берет при этом поправил… – Я тебе покурю, мать… мать… - донеслось из коридора. – Здесь аэродром… мать…. На погрузку быстро! – Разрешите идти? – Бегом… мать!!! Через три минуты на старт выезжаем…. Да-да-да, через три минуты на старт, а у нас еще крыса не доена, селяне не пуганы – беда-то какая, Аркадь Семёныч…. Лично мои беды закончились в тот момент, когда в парашютохранилище влетел наш герой дня. Вид у него был самый что ни на есть залихватский, по физиомордии бродила самоуверенно-хвастливая лыба, скрыть которую несмотря на все усилия, возможным не представлялось. Господи… почему все пацаны – такие придурки? Но разговор с высшей силой был тотчас же отложен на энный срок, поскольку Лёшка многозначительно кивнул, сопровождая свой жест подмигиванием: «готово!» Камень с души рухнул в пропасть авантюризма, мы не запалились, все шло по чётко намеченному плану. Однако для конспирации восторженный визг и фанфары пришлось урезать до нуля. – Ну и чё, блин? Покурил?!! – язвительно осведомилась я, устало опускаясь на подвернувшийся под пятую точку ранец с ПТЛом. – Да иди ты… - лениво ответил он, подыгрывая мне на тот случай, если в коридоре пасётся кто-то любопытный. Вынося из хранилища последние комплекты, предназначавшиеся нам с Коктебельским, мы на ходу обменялись мнениями. – Тупой план, - прогудел Лёха из-за брезентового чехла. – Слышь: колбаса висит как дохлая, зато деревья будь здоров качает… Семёныч просечёт, что ветер сильный. – Ни фига он не просечет, деревья только в полный штиль не качает. – Ага, а он прямо даун, и не сообразит, что в такой ветер нельзя. И лётчики все сплошь дебилы, не почувствуют какой ветер на высоте. – Да чё ей будет, «Нюрке» этой? Трактор с крыльями, её и в десятку поднимать можно, наверное… – А я говорю – Семёныч поймет, что скорость ветра – шесть метров. Он же спец по этому делу, ему достаточно мокрый палец поднять – никакого анемометра не надо. – Он так направление определяет! Отличишь ты пять метров от шести по мокрому пальцу! – Я-то не отличу, а Семёныч – запросто… Дальнейший спор пришлось прекратить, поскольку мы вышли на крыльцо, над которым уже нависал край кузова подогнанного ЗИЛка с откинутым задним бортом. При помощи еще двоих ребят в кузове и какой-то матери мы взгромоздили недостающие ранцы наверх, пристроив среди собратьев по несчастью. Потом погрузились сами и поехали на старт. Старт располагался далеко в поле, хотя иначе и быть не могло – маленькому колхозному кукурузнику для взлёта нужен большой разбег. Пока мы разгружали машину, пока расстилали на земле полотнища и раскладывали на них комплекты, пока Лёша лично поднимал мачты с нагруженными ветроуказателями, на огороженное флажками поле старта начали медленно подтягиваться лётчики. Кося краем глаза, я успела рассмотреть их безрадостные физиономии. Наши пернатые друзья с вселенской тоскою окидывали взором оливковые свертки, словно это были некие пыточные приспособления. Слышались обрывки чернушных анекдотов о нераскрывшемся парашюте и тому подобных форс-мажорных обстоятельствах, но даже не это бесило меня больше всего. Нет, товарищи, ну сколько можно, а? Почему наши железнокрылые умники такие анекдоты о себе не рассказывают, почему во всех историях постоянно фигурируем мы?!! Я ведь сейчас тоже расскажу про то, как «Летел самолет – кайфец…» и далее по тексту! Но вот на старте появился наш Семёныч. Под его суровым взглядом Лаврик с Юркой немедленно перестали спорить из-за приглянувшейся обоим запаски, лётчики слегка попятились, давая понять, что они тут вообще не при чем, просто пришли вкушать зрелищ, ну а все остальные приобрели жутко занятой вид. Аркадий Семёныч хмурился в усы (не спрашивайте как – это умеет только он один) и совещался по поводу ветра с руководителем полётов. Я изо всех сил прислушивалась к их разговору, но разобрать бубнение на отдельные слова не вышло. Но вскоре стало ясно и так. – Курсанты! В две шеренги становись!!! Лётчиков как ветром снесло. Через двадцать секунд вдоль линии флажков по стойке смирно стояли сорок два лба в беретах. Мы с Юриком, как самые мелкие, стояли левофланговыми, я в первой шеренге, он – во второй. – Равняйсь! Смирно! М-м… Семёныч, давай быстрее, нечего тут строевуху гонять. И без того надоело уже. – Значит так: сегодня зачет по таб-пять, это вы знаете. Погодные условия, конечно, не радуют, но ветер в пределах нормы, значит, будете прыгать. Для ускорения процесса делаем так: в первый заход идут кто потяжелее, в это время следующие десять, не дожидаясь приземления первого захода, должны быть уже одеты. Только приземляется самолет, сразу садимся и летим, пока второй заход прыгает, одевается третий… Потом то же самое – с лётчиками. Лётчики поморщились. – Всё ясно? Всем одеваться и вперед. Вольно, разойдись! Ух ты, блин! Дело плохо, этак мы с Петлёй можем вообще на земле разминуться… В первый-то заход я не попаду, это фигня… А вот как сделать так, чтобы она потом не улетела, пока я в небе болтаться буду? Хм-м… Своими соображениями я поделилась с Ленкой, мы хором приуныли. Нельзя было позволить какой-то глупой случайности расстроить такой грандиозный замысел. Пришлось еще раз рискнуть здоровьем – пролезть в третий заход. К счастью, Аркадий Семёныч особо не возражал – ему такие тонкости, в конечном итоге, были пофигу, а, может, он просто пожалел заталкивать меня в перегруженный последней партией самолет. Сидя в чреве вибрирующей от набранных оборотов движка «Нюрки» я пялилась в иллюминатор и уже в который раз за этот день прокручивала в голове строчку тупой песенки «А все идет по плану». Побежала под брюхом выжженная трава лётного поля, плоскость земли поплыла вниз – это стальная птица неровными толчками набирала высоту. А ветерок-то есть – несмотря на то, что элероны в поле зрения не попадали, я чувствовала, как «Нюрку» валит с крыла на крыло. Так, всё! Хватит пытаться свернуть себе шею, пялясь в иллюминатор, и думать обо всякой херне! В конце концов, у меня самой сегодня зачет, таб-пять, между прочим… Так что пошли все «ИЛу» в сопло, лучше думай, как сориентироваться в воздухе, чтоб сесть не за три дыры от старта, а не дальше дороги на карьер. С ветерком напряжно будет, но придется постараться, если далеко от дороги – абзац моментальный, ибо везти свернутый парашют на колхозном ЗИЛке – одно дело, и совершенно иное – переть его через поле на собственном горбу. Этак не то что на подмену Петли – ко Второму пришествию опоздать можно! Это было ужасно. Несмотря на ласковые проводы Аркадия Семёныча, который в отличие от того же мрачного вреднюги Анатолия Валерьича, не практикует в отношении выпускаемых орлят подзатыльники и пинки под колени, со среза в пустоту я грохнулась как топор, мгновенно потеряв ориентацию в пространстве. Добросовестно просвистев в небесах положенные сто пятьдесят метров, я храбро зажмурилась и рванула кольцо. Прошуршал основной купол, и я с облегчением ощутила резкий рывок вверх – это вылетевшие из сот стропы, размотавшись во всю длину, остановили мое свободное падение. Жить бы да радоваться, но едва лишь вспотевшие от волнения пальцы успели отключить автоматический привод запаски, начались качели. Куда села пристрелка, я само собой, видеть не могла, но явственно осознавала, что мою пятидесятикилограммовую тушку, в любом случае, несёт куда-то не туда… вот наградил же Господь весом, а? Порой перед баранами неудобно. Я вгляделась в расстилающийся под ногами пейзаж. Ну, так и есть – несёт в направлении какой-то дороги… ой, ё! Это ж федеральная трасса! Так и до города недалеко. Побывать в центре столицы нашей Родины на халяву – это, конечно, тема, но не таким же способом! Ну-ка попробуем лево… Непрерывно натягивая управляющие стропы, мне кое-как удалось сместиться в требуемый квадрат. Кто-то, а, может, даже и Лёшка, помнится, рассказывал, как однажды вот так же старательно выруливал на шоссе, а когда до земли оставалось меньше сотни метров, бедняга парашютист с ужасом обнаружил, что по серой ленте асфальта с черепашьей скоростью нагло ползет невесть откуда взявшийся… бензовоз. Ужас! Не влипнуть бы в такую же историю… нет, это кто-то другой рассказывал: Коктебельский у нас в тот приснопамятный раз пятой точкой пробовал на прочность водопроводные краны несчастных садоводов, хе-хе! Но тут застрекотал приборчик запасного, и мысли сделались совершенно о другом: когда до земли триста метров, то глаз напрочь перестает определять понятия «ближе-дальше», а значит, необходимо собраться и подготовиться к тому, что каждая секунда полета может стать финишной – ну, не поворачивается язык сказать «последней», и все тут! – или «крайний», или начинаешь иным образом словарный запас трясти, прямо как…. Мать! Мать сыра земля подло ударила в подошвы, заставляя полусогнутые колени сложиться полностью. Кувырок вперед, как учили – падать только на правый бок, поскольку на левом у меня висит воображаемая рация, а на пузе – весьма реальная запаска. В лицо дохнуло полынью и сухой землёй, длинные пушистые стебельки защекотали лицо…чхи! Поддёрнув нижнюю стропу, я заставила погасший купол покорно лечь в траву, и, вскочив, принялась с остервенением отстегивать запаску. Все… готово! Теперь быстрее… быстрее…где вершина? Так… ага. Вытянуть, Вот так его… и вот так еще свернуть. Готово. Я стащила с головы противный ушастый шлем, и практически тут же вдалеке послышался звук мотора. «ЗИЛок» идет, похоже… так и есть: от сухой земли пыль из-под колес расползается в жарком воздухе удушливой горчичной кляксой. А у меня еще стропы бесконечной петлёй не увязаны-ы, а-а! Останусь сейчас в чистом поле и пойду на базу пешком… Вот зачем я сейчас про Петлю, а? И так тошно… За «ЗИЛком» пришлось пробежаться. Водила был мужик умный, поэтому быстро смекнул, что подъезжать к каждому сопляку в отдельности смысла не имеет – можно просто стать в поле на виду, а будущие гвардейцы от мини-марш-броска как-нибудь не переломятся. По большей части он, конечно, был прав… почти. В кузов меня втаскивали за шиворот. С матом. Вместе с сумкой и запаской. Даже можно сказать, что в сознании… Мы успели вернуться до пилотского захода. Обдавая честной народ тучами пыли, «ЗИЛок» подкатил к линии флажков стартового осмотра. Утрюханные сельскими колдобинами мальчишки даже не стали откидывать дощатый борт и попрыгали вниз прямо так: видимо, желание поскорее оказаться на твёрдой земле преобладало над всеми прочими. Ага, им-то хорошо, а мне сейчас еще один прыжок предстоит…Зря я последовала их примеру, короче. Ну, да ладно, в берцах это не смертельно – какое счастье, что бывают на свете берцы тридцать пятого размера! Бледная от волнения Петля ждала меня в сторонке и немилосердно грызла кулак. В этом ей немало мешал туго затянутый под подбородком ремешок каски – лёетчиков уже и одеть успели. Блин! Это же сейчас придется все полностью расстегивать, подгонять под меня…Но времени на отчаяние уже не было, и мы с Петлей, перемигнувшись, дернули в сторону синеющих вдали кустов. Разумеется, под самым что ни на есть благовидным предлогом, причем предлог, действительно, был настолько благовиден, что мы бы могли с чистой совестью спокойно и до местного сортира дойти. Но пилить через все поле до городка оказалось лениво, посему на роль гардеробной кусты подошли как нельзя лучше. Первым делом я помогла Ленке избавиться от каски и обоих «горбов». Ломая мелкие ветки, тючок Т-4 шлепнулся на землю, на него тотчас же полетели пятнистая хэбе и синяя полетка. В принципе, с размером всё было не настолько страшно: девятнадцатилетняя Петля и шестнадцатилетняя Макарона рост и ширину плеч имели почти одинаковую. А вот насчёт прочих габаритов... хм. – Это чехол от дирижабля какой-то! – сообщила я, оттягивая в боках трофейный комбез. – В груди не сходится! – немедленно отлаялась лётчица, застегивая третью сверху пуговицу кителя и демонстративно при этом морщась. Обмен любезностями, блин. Смотри, за хамство еще одну плитку затребую и буду права! Во избежание палева тельник тоже пришлось заменить футболкой, потом настал черед сережек и наручных часов….фу-ух, хорошо ещё, что мы кольца не носим и маникюр не делаем – задолбались бы приводить в соответствие! Теперь причесон… – Волосы! – бросила я, пряча под каску свою косичку. – А вот? – повернувшись затылком, Петля продемонстрировала мне короткую светлую косу, в которую уже успела впутать мою голубую резинку. Выглядело просто отлично, только у вашей покорной слуги волосы с рождения были… темные. Меня-то положим, под каской не видать, а вот как сделать оставшуюся на земле блондинку Петлю похожей на шатенку Макарону? – Вот! Надень берет! – я сунула ей в руки головной убор. Блин… ох и тупая была идея. Но подменяемая Ленка тоже сообразила, что форменный блин на макушке бесполезен, поэтому, зацапав мой шлем, натянула набивной оливковый чепчик по самые брови. Иес! Это уже может прокатить…как хорошо, что я его с собой захватила! Последним штрихом портрета лже-Петли стал непосредственно парашют. Подвеску перетягивать мы тоже не стали – незачем. – Ты фамилию-то помнишь, на какую откликаться? – неожиданно спросила Ленка. Ну, дает… – На женскую! – отбрила я. Ну, в самом деле, глупости спрашивает какие-то! Не буду же я на мужиков всяких отзываться… – А всё-таки? – настаивала та. – Фамилию мою помнишь? – Помню, помню… - проворчала я, воюя с ремешком. У меня тут каска не застегивается, а она с фамилией. – У тебя же погоняло от фамилии как и у меня… – Ну и как? – Ленка нехорошо прищурила глаз, следя за моими манипуляциями. Блин… Петля… Петля… хе, а вот надо же, действительно, забыла. – Петлякова! – брякнула я. Ленка зашипела как проколотый топливный шланг. Упс! Похоже, ответ далек от истины… – У тебя еще есть две минуты, чтобы выучить! – рявкнула она. – Нестерова я! Нестерова! Ясно тебе?! Нет, ну что за психи эти пилоты, а? И как такие проходят медкомиссию? На старт мы влетели запыхавшиеся и красные как помидоры. Я удачно вписалась во вторую шеренгу пернатых покорителей небес между какими-то двумя взрослыми мужиками. Хм… так. Стойку «смирно» надо слегка видоизменить, а то на фоне этих раздолбаев я выправкой чересчур выделяюсь. Ленка скромно поотстала возле полотнищ, где шла укладка, и, незаметно подкатившись к Коктебельскому, начала изображать посильную помощь – к слову сказать, в первый момент наш дружок со знойной крымской фамилией не распознал подмены. Ну вот, так я и зна-ала: мы для парней все на одно лицо, поэтому-то они своим девицам и дарят всякие брошки-побрякушки, чтобы опознавательный знак был! А нет, смотри-ка – сообразил гвардеец: глаза вытаращил по пять копеек, непонимающе пялится в окошко лица, затянутого в шлем. Ух ты, разулыбался-то как… конечно, это ведь - милая Леночка! Петля тоже чего-то зубы сушит… Эй, эй, а как же заплаканная 9х12 фотография Сереженьки из Мурманска? Педофилка несчастная… Ну да фиг с вами обоими, дети мои… счастья вам полный купол. Я тут ради неё жизнью рискую, а она моих друзей тем временем переманивает на грубую лесть вкупе с пайковым этанолом. Но Аркадий Семёныч дошел до моей (в смысле, Ленкиной) фамилии. – Нестерова! – зычно рыкнул он из седых усов. – Я… – пискнул мой дрожащий от волнения голос. Котёнок новорожденный и тот громче мяучит… Вот уставился, дыру протрет на мне сейчас. Какое счастье, что я догадалась конфисковать у Ленки ее огромные, в пол-лица, солнцезащитные очки. – Нестерова! – повторно провозгласил Семеныч, не расслышав. А, будь что будет… подам голос нормально, авось не узнает. – Я! – гаркнула со всей дури «лже-Нестерова». Аркадь Семёныч одобрительно ухмыльнулся в свои знаменитые усы, «вот, мол, другое дело!» и перешел к следующему по списку. Лёха и Ленка из-за широкой инструкторской спины показали мне по большому пальцу «так держать!». Хорошо хоть, не по среднему… Боже мой, во что я ввязалась! Чувствую себя меркантильной гадюкой и матерью Терезой одновременно. С этим раздвоением личности я поднялась на борт «Нюрки». Прокалённое солнцем железное чрево кукурузника встретило нас теплыми объятиями, похожими на атмосферу парной. Правда, напрягало это не слишком: корпус тренировочного биплана облегчен по максимуму, по этой причине тепло не держит совершенно и точь-в-точь настолько же, насколько быстро накаляется на старте, в небе остывает за полминуты. Плохой из него термос… Господи! Какая чушь лезет в башку от страха. Вот ведь смотрят эти лётчики: прямо перекрестный огонь какой-то – а в глазах читается одно «это что еще за носатое недоразумение?». Так никакие очки не спасут, хорошо хоть Семенычу сейчас не до рассматривания бледных пилотских физиономий. Ну, Петля… могла бы своих друзей предупредить как-нибудь, что ли, насчет кардинального изменения имиджа… Ну, а впрочем нет, дело секретное и особой важности, а то пернатые – народ ушлый – разом пойдут по той же отработанной схеме. Будут себе преспокойно на старте кверху брюхом на солнышке загорать, пока переодетые курсанты-десантники вместо их высочеств в стропах болтаются. Вообще, совсем распустили понторезов, Аркадия Семеныча на них нету! Мы вот, к примеру – тоже элита, а насколько скромнее себя ведем, а? Ну да ладно…за пять плиток шоколада и возможность полетать на полукрыле я могу и потерпеть. В этот раз мой любимый инструктор выпускал людей совершенно левых, к тому же, на его взгляд, потенциальных отказников, поэтому, на всякий случай, не стеснялся прикладывать силу. Пришлось в целях маскировки тоже замереть у рампы в неуверенной стойке и дождаться, пока железная, несмотря на возраст, семёнычевская длань, по-хозяйски ухватив за загривок, вытряхнет меня из самолета. Тихо, Людок, тихо, не рычи: сейчас ты – это не ты, а пилот Нестерова. Лучше порадуйся за маскировку: Семёныч так ничего и не заметил… Ветер рвет дыхание…Три… Четыре… Пять. Хоп! Т-4 устроен совершенно иначе, нежели могучий и надежный «Д-6»: вместо «стабилки» у него - бесстропный шаровой куполок, та самая «головка», которой любят ругаться инструкторы, а вырезы идут по всей окружности основного, так что снизу купол напоминает велосипедное колесо. И хотя он совершенно лишён возможности горизонтального перемещения, зато в плоскости вертикальной стабилизации ему нет равных. Ткань не капрон, а тонкая нейлонка, как у настоящего крыла, потому и весит легче, и выглядит лучше. Мам, он миленький такой, вот бы нам его домой! Немного не из той оперы, но, вообще-то все правильно: о чем мечтают романтичные юные леди? Ну вот. А я мечтаю о ярком спортивном крыле… ну и еще о трехцветном котёнке с зелёными глазками… только в казарме его держать не получится. Ух ты, а ветерок-то крепчает… ну-ка влево. Влево, я сказала! Разворачиваясь на высоте шестисот метров над землей, я вспомнила про Т-4 одну забавную штуку: якобы, рулить им можно не только посредством управляющих строп, но и тупо за свободные концы, прямо как на «Юниоре». Нда… что-то не замечала за «Юниором» особой маневренности… а вот интересно: лётчикам про управляющие стропы на Т-4 рассказали или замяли скользкую тему от греха подальше? Я бы на месте Аркадия Семёныча не стала посвящать летунов в такие секреты, а то начнут сдуру фигуры высшего пилотажа крутить – ну и… всяко бывает, с непривычки. Пусть летают на «Юниорах», а вот мы, пожалуй, потренируемся… Влево – и легкий нейлоновый купол мягко смещается в указанном направлении, не забывая провернуться вокруг оси. Отлично! А теперь – вперёд. На посадку я заходила как настоящая спортсменка. Выброска была дальняя, так что приземляться всё равно бы пришлось в том же квадрате, в полукилометре от стартовой площадки, но кое-чем блеснуть все-таки сумела. Ленкины друзья приземлялись кто, как и где попало, поэтому установить рекорд по точности возможным не представлялось. Однако это не помешало чуть-чуть порисоваться, спланировав на три расстеленных на траве купола наиболее метких пилотов и, изящно развернувшись спиной по ветру, аккуратно уронить себя в четвертую вершину воображаемого ромба. Разумеется, величие сцены было порядком подпорчено тем обстоятельством, что удержаться на ногах не вышло: носом в землю Т-4 роняет точно так же, как и Д-6 с этим ничего нельзя поделать. Но кувыркнуться в полынь и сухие коровьи лепешки я тоже постаралась красиво – гордость за отличное управление в воздухе распирала настолько, что на земле поневоле хотелось вести себя столь же достойно. Быстро скинув запаску и подвесную систему (с подушечкой, какая прелесть!), я ловко свернула купол, накидала бесконечную петлю и загрузила всё добро в парашютную сумку. В зелёной каске я, должно быть, сейчас смотрелась донельзя дефективным образом, но снять её, равно как и очки, означало бы немедленно поставить под угрозу успех всей инсценировки с маскарадом. Белобрысина Петля на моем месте еще могла бы оправдаться тем, что она (в смысле, я) в воздухе поседела от ужаса, а мне (в смысле, ей) пришлось бы сочинять, что за три минуты успела перекраситься в каштанку… нет, все-таки в шатенку. Подъехал уже знакомый «ЗИЛок», в горячую траву выскочил водила, и, обежав кузов, сам откинул перед покорителями небес задний борт. Старается… для своих-то! Ладно, мы пока что тоже свои, так что продолжаем внаглую пользоваться всеми привилегиями: с криком «поберегись!» я забросила в дощатый кузов тринадцатикилограммовый баул, и, держа под мышкой запаску, взобралась следом. Хм… что-то для девочки-лётчицы, боявшейся прыжков как огня, я чересчур жизнерадостна. Не палимся, не палимся… нос не задирать, а то заметят, что он не Ленкин, улыбочку под ноль, сесть в уголке на тючок и коленки крестиком. Вот так… всё идет по плану. На секунду мелькнула мысль помочь этим охламонам, что так долго возятся внизу с укладкой, но была тотчас же отвергнута, ибо это вызовет нездоровые подозрения. Тупая каска… надо было косынку какую-нибудь надыбать или бандану, а то сидишь как гуманоид в гермошлеме, и дужками очков все уши отдавило. Но вот машина начала понемногу заполняться лётчиками и набитыми парашютными сумками. Кто-то из Ленкиных товарищей наклонился ко мне и спросил о самочувствии. Понимая, что в ходе разговора притвориться Петлей мне не удастся, я решила схитрить, а именно: жестами дала понять, что ничего не слышу. Такое действительно бывает, что заложенные от высоты уши отпускает не сразу, но приставучий тип не унимался: теперь он полюбопытствовал, почему это я до сих пор в каске. Я повторила жест, искренне надеясь, что настоящая Ленка с ним держит дистанцию, и моему собеседнику не придет в голову попытаться самостоятельно избавить меня от неуместного головного убора. Семёныч ждал нас на старте. Судя по углу изгиба усов, настроение у него было преотличное. Рядом с наблюдательной треногой торчал довольный начальник ПДС. Чего это они с нашим инструктором тут – анекдоты, что ли, друг дружке рассказывали? Выстроив летчиков в одну шеренгу, начальник ПДС прошелся перед строем, как учёеный кот по цепи, поздравил всех с прыжком и удачным приземлением, особенно упирая на тот факт, что «не-дай-бог-пригодится-но-уметь-надо». В общем, стандартное бухтение и промывка мозгов, но окончание торжественной речи оказалось на удивление нетипичным: - А особенно хочу похвалить… - его хорошо нацеленная улыбка пришлась аккуратно в район моего подбородка. Я вздрогнула, не зная гордиться мне сейчас или пугаться… - единственную милую даму. Мы с Аркадием Семеновичем видели, как кто на посадку заходил, и единственной кто справился с управлением, была именно она, остальные даже не пытались. В этот момент наш любимый инструктор что-то быстро шепнул ему в мясистое ухо. – Кстати, вот мне Аркадий Семенович подсказывает, что обращение с управляющими стропами с вами на теории не разбирал принципиально, а она – молодец, сама сообразила. Чё, Самарин, глазами на меня смотрите? Да, обошла вас девушка, вчистую обошла! Остальные – тоже учитесь, на ус мотайте, ясно? Кто именно из синих комбезов был Самарин, лже-Петля знать не могла, вполне возможно, что понторез и хам какой-нибудь. Однако упрёк все равно несправедлив: как может человек уметь то, чего в жизни ни разу не делал? Семёныч-то ясно – перестраховался и время на инструктаже сэкономить хотел, ну а начальник ПДС чего теперь бочку катит? Даже обидно слегка стало за синеньких, ну какие к ним могут быть претензии? Аркадий Семёнович примирительно ухмыльнулся и, обведя глазами шеренгу, подошел ко мне. – Ладно тебе, Володь! – прогудел он из усов,- действительно, не показывал. А девчонка молодец, вот и всё. Ну, поздравляю вас лично, товарищ… - его васильковый взгляд скользнул по моей затянутой в синюю полетку фигуре сверху вниз, и я ощутила внезапный укол тревоги. А глаза Аркадия Семёновича остановились где-то в районе земли, как-то странно расширились, словно бы инструктор увидел по меньшей мере выползающую из моего голенища гадюку, и затравленно метнулись вверх, к лицу. – … Макаренко?! – потрясенно выдохнул он. Сердце ухнуло вниз и запуталось в кишках, горло сжалось так, что я не смогла даже протестующе пискнуть, когда красная лапа сдернула с моего лица Ленкины темные очки. Стало очень тихо, даже ветер прилёг отдохнуть в траве. В этой жуткой тишине сказанное Петлей испуганное «ой, ё!» прозвучало как гром средь ясного неба. Семеныч обернулся, и пару секунд изучал незнакомую девицу в пятнистой десантной хэбе и стеганом шлеме, что старательно пыталась спрятаться за могучую фигуру Коктебельского. Потом вновь повернулся ко мне, да и если бы только он один! Как на ладони, я стояла под перекрёстным огнем взглядов, сгорая от невыносимого стыда и не имея возможности хоть куда-нибудь деться. Это был полный провал, и оттого, что удача покинула меня лишь в самом конце, приходилось вдвойне обидней. Пайковый шоколад таял вдали призраком Летучего Голландца, и хотелось зареветь, но не получалось - у меня с секрецией слёзных желез вообще напряги. Вот тебе и «все на одно лицо», ага… щас! Переодевайся - не переодевайся, маскируйся - не маскируйся, а свою единственную курсантку инструктор узнает из тысячи девиц, хоть ты её зайчиком наряди… блин… Ну, хотя бы это лестно…на бесптичье, как говорит Лаврик, и попа соловей… – Макаренко, значит…. – с нажимом повторил Аркадий Семенович, хрустя костяшками, и нехорошо дергая усом. – То-то я смотрю: у всех лётные ботинки, а эта – в берцах, как белая ворона! А, оказывается, у нас Макаренко нынче за Нестерову? Детекти-ив… Берцы?! Он сказал «берцы»? Ну да, конечно, единственное, чем мы не могли поменяться с Петлей, была обувь. Тридцать пятый и тридцать восьмой размер ноги – это слишком серьёзная разница, но… я вспомнила, что прозрение осенило крылом седую голову Семёныча именно в тот момент, когда он наткнулся взглядом на несвойственные пилотам десантные ботинки. Это… это ж… да ведь… он меня знает как облупленную… да я же его единственная ученица… а тут – какие-то берцы? Да как он….да… Я не слышала разноса, устроенного начальником парашютно-десантной службы товарищу Нестеровой, не слышала как рыцарь Лёха Коктебельский пытается её выгородить, не слышала слов Аркадия Семёновича… Очень может быть, что лишь плотность шеренги не позволила мне рухнуть в спасительный обморок. /февраль-июнь2008г./