ПитеR

Шаг. Еще шаг. И ееееще. Здесь 27 тепла ощущаются щадяще для города, вечно северный, но сегодня странно мягкий ветер спасает раскаленную голову. А я скептично рассматриваю город. Странно, скажете вы. Это же Питер, скажете вы. А я скажу, что вы слепые и что даже тут посмеяться есть над чем. Прохожу я по ... проспекту. Вокруг дома, слепленные в монолитную стену узорчатого камня, а на этих памятниках древности вывески, неоновыми буквами привлекающие голодные до яркого взгляды. Ресторан "гусыня". Очень аппетитно, но перебор с остроумием. А, стоп, интрига. Это была не вся вывеска. Рядом курсивом красуется "подстреленная гусыня". Да! Выкуси, обыватель, погрязший в серости жизни! Драма! Трагедия должна разворачиваться в названии уличной забегаловки! Какая игра! Какой сюжет! Ишбанк! О чем это я? А, это же очередная вывеска. Я промолчу и пойду дальше. И забреду в Таврический сад. Тишь и благодать. Такой контраст и полное позволение ходить босиком по траве. Я быстро избавляюсь от кроссовок и шагаю меж полураздетых загорающих тел в тень на пустынный островок. И смотрю. Хоть я и скептик, но все же художник. Чем дольше я смотрю, тем больше мягкие мраморные черты лица соловея русской поэзии затачиваются, а глаза, скорее в памяти, чем наяву, загораются холодным острым огнем праведным, полным справедливости. И сад, почему-то, напоминает Тюильри. Отгоняю из своих свалявшихся кудрей прекрасное видение и ежусь от пронырливого ветра. Ухожу из сада, прихватив в руках кроссовки так же босиком. И снова бесят. Бесят люди. Ужасные, серые люди. Ненавижу. Ненавижу инстаграмных куриц, считающих себя фотомоделями. Ненавижу криворуких подростков, считающих себя фотографами. Ненавижу современных художников, хотя сам недалеко ушел со своим очередным артхаусом. Ненавижу себя, что совершенно ничего не представляю, кроме сгустка злости и цинизма и около двух сотен костей. Кутаюсь в собственное ничтожество и слишком теплую для лета худи. Я ношу ее потому, что ты хватался за ее отвороты в очередной раз грозясь выкинуть меня из святой колыбели революции. Ее касались твои холодные пальцы. Кутаюсь в придуманное твое объятие и слушаю снова кучу стандартных вопросов, которые мне задают. Я прокручиваю эту пластинку в своей голове раз за разом и не понимаю, почему нельзя придумать что-то поинтереснее и не настолько глупое, кроме "как ты можешь столько пить?" "как ты можешь быть геем?" "как ты можешь быть атеистом?" отстаньте! Ну не верю я в вашего...Господи! Как же это красиво! Горящий Исаакий в бездонно голубом небе, почему ты явился ко мне сейчас?! Я хочу рисовать...писать и писать тебя раз за разом, как ты прекрасен! Но даже ты, мой каменный русский идол, прошу прости, меркнешь. Ярче твоих куполов сияют золотые кудри, что льются сквозь пальцы. Тверже твоего гранита высечено из мрамора божественное тело. Бескрайнее твоего неба бушует синева глаз моего Аполлона, облаченного в алый шелк. Я буду упиваться им, боготворить его, верить ему. Я сложил к его ногам свое жалкое подобие жизни и пытаюсь теперь стать на унцию лучше, на долю секунды ближе. Я люблю, безгранично люблю тебя, Питер. Я сильнее и больнее люблю Анжольраса. Мой воздух далек от меня, и легкие сводит судорогой. Я покупаю снова лекарство in vitro nigro и большими убивающими глотками пытаюсь выжить. Потом боль притупляется, я начинаю забываться в собственном сознании и воспоминаниях и иже с ними. Резной камень стен стал мне опорой и надежным другом, а телефон впервые за эти дни завибрировал внезапным участием рандомного абонента. - да? - Какого дьявола тебя носит в России? - я уехал в Петербург, Петроград, Ленинград, в никуда... - у нас на носу новый проект, ты подвел меня! Ты подвел всех нас! - ваши носы прекрасно справятся без моего яда и сомнительного таланта рисования. - ты еще и пьян, бесстыжий ублюдок! Ты нужен мне здесь! - что прости? - ты уехал, ничего не сказав! Просыпаюсь, в квартире пусто, телефон не работает, никто не в курсе, где ты! Мне одиноко и тоскливо без тебя, чертов эгоист! - не горюй, красавица, я скоро приеду. У меня ностальгия по былой питерской депрессии. - ты телефон не выключай, я тебя встречу, творец искусства...Грантер... - что, мой ангел? - я люблю тебя. До скорого. - и я люблю. Больше жизни. Кладу трубку, а вместе с ней свой личный питерский дождик. Мои воспоминания, мою боль, ставшую сокровенной легендой. Так странно знать, как я страдал по тебе, Анжольрас. Ведь теперь завтра, сойдя с самолета, я смогу живого тебя обнять. Спасибо Питер, что верно хранишь в своих смешных и завораживающе красивых улицах наш с тобой секрет. Увидимся с тобой еще. Уверен. Твой R.