Часть 1
2 декабря 2014 г. в 11:10
I. Апрель 11, 2160
Даже из сада, куда ее спровадили поиграть до обеда, она чувствует доносящиеся из дома очень, очень, очень вкусные запахи. Кажется, это торт. Лимонный. Лимонный – ее любимый. Она любит его больше, чем шоколадный, хотя ее подружка Виви говорит, что это ерунда и все знают, что шоколадный лучше. Виви ничего, но иногда говорит глупости, и к тому же, Виви никогда не пробовала маминого лимонного торта, так что она не знает, что упускает.
Она подкрадывается ближе и ближе к окну кухни, но оно слишком высоко, и ей не удается подтянуть себя на подоконник, чтобы увидеть, что мама готовит. Тут ее ловит папа, подхватывая под подмышки, поднимает в воздух и крутит, пока она не начинает визжать от смеха и почти забывает, зачем вообще куда-то подкрадывалась.
– Ну и что ты тут делаешь, мисс Проказница? – кряхтит он, держа ее, свою довольную пленницу, на вытянутых руках. – Я думал, мама дала тебе ясные указания держаться вне кухни.
– Вне кухни! – произносит она с ударением, потому что мама всегда говорит, что слова важны, а подальше и вне – не совсем одно и то же. – Я не собралась входить внутрь. Просто смотрела.
Папа поднимает ее, так что она теперь выше его, но их лица близко. Он одаривает ее серьезным взглядом, и ее животик делает сальто, которое не имеет отношения к вращениям и висению на вытянутых руках. Затем, словно солнце, вышедшее из-за облаков, на папином лице появляется огромная ухмылка, и он смеется. Он смеется и смеется целую минуту, и она не знает, отчего ему так весело, но серьезный взгляд пропал. Он смеется так сильно, что по щекам стекают слезинки, и она протягивает руку и касается одной. Она соленая.
– Мы из тебя сделаем адвоката, солнышко, – говорит он, целуя ее в щеку. Его подбородок колючий, но ей все равно. Он перемещает ее, устраивая на своем бедре и прижимая к себе. Она знает, что она уже большая девочка, потому что дней рождения у нее было уже больше, чем пальцев на одной руке, но не возражает, когда папа относит ее в дом. Он большой и теплый, и немного пахнет лимонным тортом.
– Не адвокатом. Я хочу быть волшебницей, – говорит она. – Или, может, библитекарем.
– Библиотекарем, – поправляет он нежно. Она повторяет слово, внимательно, чтобы не пропустить о, и папа треплет ей волосы. – Знаешь что, детка? Одно небо – предел. Захочешь быть премьер-министром Альянса Систем, думаю, ты сможешь им стать.
Она гримасничает.
– Папа, – говорит она. – Нет. Это скучно. Библите… библиотекарем намного лучше. – Она делает небольшую паузу, задумавшись. – Или, может, балериной! Библиотекарем-волшебницей-балериной!
– Ну, тогда, – отвечает он. – Как наша волшебная библиотекарша-балерина относится к торту?
Она радостно взвизгивает – она знала, она знала это! – когда мама выходит с кухни с освещенным свечками лицом, и ее родители начинают петь.
II. Апрель 11, 2171
Она живет с Каллаханами уже почти год. Она старается не думать о своем последнем дне рождения или последующих никудышных праздниках. Когда она просит – умоляет даже – пренебречь этим конкретным событием, миссис Каллахан (и она всегда думает о ней, как о миссис Каллахан, даже по прошествии почти года) только смеется самым фальшивым своим смехом и отмахивается от протеста словами:
– Моя милая девочка, мы рады это сделать. Не беспокойся о расходах.
Она и не беспокоилась, конечно. Ее не интересуют вечеринки и подарки; никогда не интересовали. Это то, чего миссис Каллахан, с ее, по-видимому, бесконечными потоками денег, отказывается понимать. Если ей вообще необходимо праздновать день рождения, то ей бы хотелось, чтобы празднование было тихим и маленьким. Ей бы хотелось маминого лимонного торта с толстым слоем сливочной глазури.
Как только она видит пышное белое платье с розовыми ленточками (боже, ей семнадцать, а не семь), и украшения, и огромный торт, состоящий не из одного, не из семи, а из семнадцати слоев, все с разными вкусами, она понимает, что ей следовало думать не только о цене, но и о том, как ее попросят расплачиваться. Ничто здесь не приходит даром, что бы ни говорили Каллаханы. Что бы ни говорила миссис Каллахан.
Все время празднования миссис Каллахан висит за ее плечом, отвечая за нее на вопросы, никогда не позволяя ей сказать больше пары слов подряд, не перебив. Она узнает лишь несколько лиц, и большинство из них – это репортеры, политики и высокопоставленные начальники из различных обществ, с которыми Каллаханы имеют связи. Она пытается вспомнить точный оттенок папиных глаз и обнаруживает, что не может.
Через какое-то время она перестает притворяться, что вечер имеет к ней какое-то отношение. Миссис Каллахан все время держит ее за локоть, не давая возможности сбежать. Ее ноги гудят в слишком высоких, слишком новых туфлях. Ее желудок ноет, и она не может понять, то ли это от голода, то ли от ужаса. Когда Николас предлагает принести ей кусок огромного торта, она отказывается. Не потому, что не хочет, а потому, что он начал посылать ей странные взгляды, не уместные для того, о ком, по настоянию миссис Каллахан, она должна думать, как о брате.
К тому же, насколько ей видно, среди слоев не скрывается ни одного лимонного.
На следующее утро на ее руке остаются следы по форме пальцев миссис Каллахан, и она решает, тут и сейчас, что это будет единственным днем рождения, который она празднует под этой крышей.
III. Апрель 11, 2176
– Какого черта, Шепард? – рявкает Альбертс, ворвавшаяся в комнату без стука. Она как маленький, но могучий блондинистый ураган, разрушающий все на своем пути. Например, тишину и покой. Их разрушать у Альбертс определенно талант. Эта мысль заставляет Шепард улыбнуться. – Ты уже пятнадцать минут, как должна быть в столовой!
– Кто сказал? – спрашивает Шепард, озадаченно вскинув брови и опустив на колени пистолет, чистку которого еще не закончила, но на котором уже нет ни единого пятнышка. – Коммандеру Вале что-то от меня нужно?
- Угх, – стонет Альбертс. – Коммандер Вале то, коммандер Вале сё. Ты обещала.
– Я обещала что?
Альбертс щурит глаза.
– Ты ведь не издеваешься надо мной, да? Ты серьезно не помнишь?
Шепард откидывается назад, разведя руки одновременно уступчиво и вопросительно.
– Как насчет подсказки?
– Как насчет поднять свою задницу?
Шепард многозначительно прочищает горло.
– Прошу прощения, – говорит Альбертс, растягивая слова и умудряясь в то же время звучать совершенно не раскаивающейся. – Как насчет поднять свою задницу, мэм?
– Лучше, – говорит Шепард, аккуратно убирая пистолет, пока Альбертс позади нее нетерпеливо постукивает ногой. – Сколько кружек пива во мне было, когда я давала тебе это так называемое обещание?
Альбертс фыркает и безразлично пожимает плечами.
– Фиг знает. Прилично. Но обещание есть обещание.
Шепард следует за Альбертс, и перемена в настроении девушки – она едва не подпрыгивает на ходу, когда они приближаются к столовой – довольно явно говорит о том, что она что-то задумала. Но даже несмотря на подобное предостережение, Шепард оказывается не готова к толпе. Беглый осмотр открывает, что присутствуют все, кто в этот день не на дежурстве. Как только она появляется, они запевают отвратительнейшее неслаженное С Днем Рождения, и она передергивается, но выдерживает.
Алекс Смит перекидывает ей пиво, ледяное и покрытое капельками конденсата. Масака компанейски обнимает ее рукой за плечи и умыкает пиво, прежде чем она успевает его открыть.
– Господи, Шепард, – бормочет Грейвс, посылая ей улыбку, которая усиливает в ней уверенность, что рано или поздно им необходимо будет провести разговор на тему никаких внеуставных отношений. – Только ты можешь так зарыться в свои е**ные пушки, чтобы пропустить собственную гребаную вечеринку-сюрприз.
Покосившийся шоколадный торт главенствует в центре стола, до краев утыканный свечками.
– Сколько же, по-вашему, мне лет? – со смехом спрашивает Шепард, наклоняясь, чтобы задуть свечи. Ей удается погасить все, кроме одной. Прежде, чем она успевает задуматься об этом, об одном дрожащем огоньке в море перегоревших пеньков, Альбертс впихивает ей в руки еще одну банку пива и начинает безжалостно резать торт, и Шепард решает, что ее детская подруга все же была права. Шоколадный не так плох.
IV. Апрель 11, 2183
Нормандия прекрасна. Возможно, это турианское влияние; Шепард никогда раньше не видела подобного корабля. А может дело просто в том, что она совершенно новая. Более старые корабли уже своим образом устроены, но Нормандия – это свежая и милая девчушка, готовая войти во взрослую жизнь, и будущее расстилается перед ней, шепча обещания. Сердце Шепард колотится от желания увидеть это элегантное создание в действии; ей представляется, что это было бы сродни выступлению прима-балерины. Она такая гладкая и сверкающая. Шепард сцепляет руки за спиной, чтобы не дать себе прикоснуться к обшивке, и, всего на мгновение, она испытывает укол искренней зависти к экипажу, что будет служить на этом судне. Гребаные везунчики.
У нее дыхание перехватывает, когда она выходит из прохода перед шлюзом в БИЦ. В дальнем конце зависла карта галактики, и через ее эфемерное сияние капитан Андерсон машет ей и подзывает к себе.
– Сэр, – говорит она, не способная полностью скрыть изумления в своем голосе, – мне сказали, что я найду Вас здесь. Вы хотели меня видеть?
– Коммандер, – отзывается он, спускаясь с помоста командующего офицера. – Что думаете?
– Она… – Шепард трясет головой. – Сэр, она изумительна.
– А уровень секретности у нее зашкаливает.
– Мой рот на замке, сэр. – Шепард разворачивается на сто восемьдесят градусов, осматривая БИЦ с позиции командующего офицера. Турианцы знают свое дело, думает она. Возможно, если Нормандия покажет себя хорошо, Альянс решит ввести в строй еще таких. К службе на таком корабле она готова стремиться на протяжении всей карьеры. – Но… спасибо, что позволили мне на нее посмотреть.
– Я бы повязал на нее бант, но это казалось несколько чересчур.
Опешив, Шепард поднимает голову и озадаченно вскидывает брови.
– Сэр?
– Сегодня Ваш день рождения?
Шепард слышит слова, понимает каждое из них, но все равно не может собрать их вместе и осознать, что он имеет в виду.
– Эм… да, сэр. Я обычно не праздную.
Андерсон издает смешок, улыбка освещает его лицо.
– Как насчет небольшого повышения? Их Вы празднуете? – Ее руки по бокам тела начинают дрожать, и горло сдавливает от чистого чувства вожделения. Прежде, чем она может выдавить ответ, он продолжает: – Мне нравится Ваш стиль работы, Шепард. Всегда нравился. У Вас есть голова на плечах. Вы внимательны к деталям. Великолепны в обращении с персоналом. Чертовски хороши на поле боя.
– С-спасибо, сэр. Я ценю такую веру.
– Это не вера, Шепард, и не услуга. Вы доказали, на что способны. Эта работа Ваша, если Вы готовы. Неизбежны накладки, которые придется улаживать. Возможно, полет не всегда будет ровным. Вы готовы быть первопроходцем?
Она улыбается, почти без грусти.
– Семейная традиция, сэр.
Он приподнимет уголок губ в кривой улыбке.
– Тогда позвольте мне купить Вам торт, и поговорим о деталях, старпом.
– Если только никто не будет петь, сэр, – говорит она, позволив себе бросить последний взгляд на БИЦ корабля – ее нового корабля. Впрочем, неважно даже если будут, решает она. Ее собственное сердце поет громче хора.
V. Апрель 11, 2186
Она отсчитывает сорок восьмое подтягивание, когда раздается дверной звонок. Она отвечает не сразу, потому что ее забавляет, как все вечно утруждаются соблюдением правил вежливости. Это уютная камера, да, но все равно тюрьма. Она это знает, они это знают. Она еще два раза подтягивается, легко приземляется на ноги и вытирает лицо полотенцем.
– Входите, – отзывается она, отчасти надеясь, что ее визитер уже сдался и ушел. Иногда так происходит, если она не отвечает сразу же.
В этот раз не везет. Дверь открывается, представляя взгляду молодого лейтенанта, который насолил кому-то достаточно, чтобы нарваться на самую нудную и тупую после чистки туалетов работу.
– Коммандер, – говорит он. Она видит, как его мускулы дрогнули в порыве отдать честь, но затем мозг сказал им, что это уже давно неуместно.
– Не совсем, – отвечает она, опуская влажное полотенце вокруг шеи. Его взгляд прослеживает движение, чуть задерживаясь на ее обнаженных руках. – Но мне приятно. Шепард сойдет.
– Для Вас – может, мэм. Не уверен, что мне, эм, так будет уютно.
Она издает смешок, тянется к толстовке и заворачивается в мягкую ткань. Вега поднимает взгляд от пола.
– Чем я могу помочь, лейтенант? Не помню, чтобы у меня было сегодня что-либо намечено в расписании. Кто-то решил в очередной раз позадавать мне совершенно неверные вопросы, не слушая при этом мои ответы? Снова?
– Нет, мэм. В смысле, я здесь не для, эм… – Вместо того, чтобы закончить мысль, он вытаскивает руку из-за спины и представляет ей кекс. Одна покосившаяся свечка торчит из белой глазури. Она не зажжена. Шепард не спешит его взять, и Вега протягивает руку ближе. Свечка накреняется сильнее. Его улыбка так нервозна, что выглядит почти болезненно, и она, сжалившись, принимает подношение.
Запах поднимется к ее носу, сладкий и резкий одновременно, дар и тень прошлого. Ее горло не сдавливает, и она не начинает моргать чаще, чтобы не дать слезам упасть. Она коммандер Шепард, и она не плачет над кексами.
– Он лимонный? – спрашивает она слишком резко. Вега не то чтобы отшатывается, но перемена в его лице дает то же впечатление. Улыбка исчезает, сменившись неким приглушенным стыдом. Шепард прикусывает язык и трясет головой. – Прости. Не это имела в виду. Я просто… как ты узнал? Андерсон сказал?
Вега удивленно моргает.
– Мэм?
Она вопросительно вскидывает брови и указывает на кекс.
– О, – произносит он. Вряд ли ей привиделся легкий румянец на его щеках, хотя естественная смуглость кожи неплохо его маскирует. – Это рецепт моей бабушки. Всегда был моим любимым. Следовало просто сделать шоколадный. Вы не обязаны это есть.
– Моя мама делала мне такие же торты. Забавная маленькая частичка дома, вот и все. Не ожидала подобного. – Она снимает бумажную обертку с влажного пирога. Вега колеблется всего полсекунды, когда она разламывает кекс на две части и предлагает ему больший кусок. – Все в порядке, Лейтенант.
Вега наклоняет голову и ухмыляется.
VI. Апрель 11, 2187
Миранда вздыхает, проводя рукой назад сквозь волосы, тишина импровизированного медотсека нарушается лишь шумом приборов, что держат женщину на кровати одновременно живой и без сознания. Она выгнала неотесанных мужланов, изображающих медперсонал. Они дадут ей самое большее час, прежде чем снова вернуться, эти неуклюжие шумные дилетанты. Ее губы изгибаются. Они понятия не имеют, какие проблемы она могла бы им создать за час, если бы не повисший над ней дамоклов меч, если бы не долги, что у нее остались перед спящей рядом женщиной.
Прядь волос упала Шепард на лицо. Она приподнимается и опадает под воздействием каждого тихого вздоха. Миранда протягивает руку и нежно закладывает прядь ей за ухо. Шепард даже не шевелится.
– Прости, – говорит Миранда. – Это мало похоже на подарок.
Шепард не отвечает. Конечно. Шепард никогда не отвечает. Но она продолжает дышать, и этого достаточно. Пока.
– Мне почитать тебе? – спрашивает Миранда. Шепард дышит. Миранда берет книгу и ручку, что использует для своих пометок, и садится рядом с Шепард. Она открывает на заложенной странице. Алиса говорит с Шалтаем-Болтаем о днях рождения и нерождения, о важности слов и имен, при этом зная строчки стиха, строчки, что обрекают его. Что за тяжкая ноша это знание. И вся королевская конница, вся королевская рать… Здесь Миранда делает паузу и черкает на полях. Ее рука трясется. Она притворяется, что не замечает. – Но я стараюсь, Шепард, – говорит она. – Я стараюсь.