Пока смерть не разлучит нас

      Я увидел ее. Она шла навстречу мне медленно, нетвердой походкой, так что в любой момент могла оступиться, упасть и рассыпать свои уже начавшие тлеть конечности по неровному каменному полу. Красивая и одновременно отвратительная. Смерть уже обдала ее своим зловонным дыханием. Лицо ее, с трупными пятнами, с отслоившейся на скулах кожей, что неровными лохмотьями свисает по щеке. Края их уже принялись есть личинки, а нос сполз на сторону. Она дотронулась до него и поправила обратно. Мне показалось, что мертвая девушка немного смутилась своего вида. Съехавшего носа, отсутствия ушей и впалых темных глазниц, из которых взирали глаза, светящиеся зеленоватым злым светом. - Смерть еще не конец, - произнесла она.       Голос из ее груди доносился низкий, с бульканьем и присвистом. Соблазнительные некогда губы почти разложились, а зубы лязгают друг об друга. Щеки ввалились и почернели от начавшегося гниения.       Когда она идет, сквозь прорехи в ее платье, изящном восхитительном платье невесты, видна ее грудь. Она колышется при каждом шаге. Красиво и одновременно отвратительно. Потому что эта грудь не розовая, а серо-зеленая, с темными трупными пятнами, местами вздувшаяся, а внутри темная жижа и выделившийся от разложения тканей газ. Но все равно она прекрасна, форма ее идеальна, и я бы коснулся ее губами, если бы не отвратительный запах, что исходит от моей невесты. - Я всегда любил тебя, - не веря своим глазам, произношу я едва слышно. Меня бьет дрожь, мне страшно. Я не знаю, что думает прекрасный труп. Может ли оживший мертвец думать? Я так любил ее.       Я пытаюсь выйти из склепа, в котором теперь так трудно дышать. Мои ноги заплетаются, руки трясутся, и я не в силах оторвать взгляда от перемещающейся в мою сторону покойной девушки. Она рвет на груди остатки платья, будто оно мешает ей дышать. Я смотрю на мертвое тело, и вновь восхищаюсь им, потому что даже в смерти оно великолепно. Там, где кожа Серены не покрыта платьем, я вижу ее грязно-зеленый цвет, кое-где пузыри, некоторые из них лопнули, и в этих местах видны потеки гнилой черной крови, что смешалась с метаном и серой и прорвалась наружу. Будто под кожу ей ввели инъекции ботокса, но они не прижились, не рассосались, а теперь взрываются этими зловонными бомбочками. В местах разрывов видна буровато-красная поверхность, это мышцы, что приведены в движение чьей-то ужасной волей. - Бог мой, кто сделал с тобой такое? - шепчу я, инстинктивно пятясь назад. Это моя любимая? Этот ходячий труп, истекающий собственной гниющей плотью, с обнажившимися зубами, с кровянисто-гнойными потеками на месте пухлых розовых губок, что я целовал бесконечное количество раз.       Хочешь приласкать мертвеца? Совсем некстати я думаю о том, что стало с ее вагиной. Наверняка она похожа на эту же мерзкую массу, что видна по всему ее телу. Трехнедельный труп моей невесты смотрит на меня сейчас пристальным взглядом, и зеленые искорки вспыхивают в глубине помутневших глаз. - Смерть еще не конец, - повторяет она не своим голосом, но в нем слышны знакомые нотки. Ей тяжело идти. Белое платье на ней резко контрастирует с землистым цветом ее милого лица.       Интересно, тяжело ли выбраться из собственной могилы, и что придает тебе сил, если ты уже труп? Она лежала под каменной плитой, на которой я проливал слезы, мучимый собственным бессилием и отвращением к самому себе. Я вижу на ее шее ожерелье из продолговатых темных следов, оставленное убийцей. А поверх него красивая золотая цепочка с кулоном необычной формы. Золотые коготки оправы сжимают зеленый камень. Это изумруд, что в наших краях зовут бериллом. Это одно и то же. Это мой подарок на нашу помолвку, когда Серена согласилась стать моей женой. Еще до того, как я убил ее.       Светлые волосы Серены еще не тронуло беспощадное дыхание смерти, костлявая рука не погладила их, разлагая в пыль, но это тоже неизбежно, и мне остается только гадать, как долго моя бывшая невеста будет находиться в этом ужасном пограничном состоянии между жизнью и смертью.       Хотя на самом деле она мертвее некуда. Она не дышит, сердце ее не бьется, а кишки уже вздулись, превращаясь в зловонную кашицу. Даже встав на ноги, она не жива. Ее мертвое чрево никогда не родит ребенка, мышцы и прочие органы истлеют, обнажатся кости, которые рассыплются, не скрепленные ничем.       От нее очень плохо пахнет, и по мере того, как она делает шаг за шагом своими мертвыми ногами, обутыми в похоронные туфли, я все сильнее ощущаю этот запах. Я делаю шаг назад. Мне жаль ее, и одновременно я думаю о том, помнит ли она, кто я такой, что нас связывает и что разрушило эту связь. Я смотрю в ее глаза. Желтые с пятнами глазные яблоки и потусторонний блеск на дне зрачков. - Я люблю тебя, Серена, - одними губами шепчу я, не догадываясь, понимает ли она меня. - Смерть еще не конец, - снова повторяет она, протягивая ко мне руки. На разбухших пальцах сияют драгоценными камнями кольца. Одно из них когда-то принадлежало моей матери, и я надел его на безымянный палец невесты в день помолвки. Тогда она сказала мне "да" и мы были бесконечно счастливы. Я кружил ее в объятиях, а она смеялась, запрокинув голову и раскинув руки в стороны. Нам казалось, ничто не сможет помешать нам быть счастливыми. Это было так давно. Две или три недели назад. В прошлой жизни.

***

      Я не хотел убивать ее. Я любил ее всем сердцем, хотел провести с ней остаток дней, родить и вырастить детей. Но судьба распорядилась иначе.       За два дня до свадьбы я пришел в ее дом. Ее мать встретила меня как обычно, тепло и приветливо. Миссис Престон попросила подождать в гостиной, и я уселся на диван, попивая вкуснейший кофе, что она сварила для меня.       Серена одевается, думал я, допивая чашку ароматного напитка. Мне так хотелось взглянуть на прекрасную девушку, тонкую и грациозную, словно лесная лань. Подсмотреть, как бы невзначай, как в старые добрые времена, когда наши отношения еще не были открыты всем, и отец Михаил из церкви Святого апостола Петра не готовился скрепить наш союз перед Богом.       Я осторожно поднялся по ступеням, так что ни одна из них не скрипнула. Покрытая бордовым ковром, прибитым по бокам ступеней мелкими гвоздями, старая лестница всегда предательски скрипела под моими ногами. Но не в этот раз.       Часто потом я думал, что было бы, скрипни тогда хоть одна ссохшаяся доска. Но тише призрака я поднялся на второй этаж, сжимая в руке алую розу, что срезала для меня старушка-садовница, продающая цветы на нашей улице. От этой розы исходил чудесный аромат. Милая Серена! Сладость его могла сравниться разве что с запахом твоей кожи, твоих волос, прополосканных свежим ветром на цветущем лугу. Я вдыхал этот запах, поднимаясь к тебе по лестнице. Я предвкушал, как чуть отворю дверь в твою комнату, и как ты одновременно смутишься и обрадуешься моему приходу. И легкое платье упадет к твоим ногам, только приготовленное к тому, чтобы обнять твой стан, твою грудь и прочие девичьи прелести. Оно свалится бесформенной кучей возле босых ступней, и подобно этому куску материи, я упаду к твоим ногам, покрывая их поцелуями.       И вот я приоткрываю дверь. Ты сидишь на табурете возле туалетного столика. Твои волосы рассыпаны по плечам золотым каскадом, ты улыбаешься себе в зеркало, на тебе только тонкое кружево, невесомой пеленой покрывающее твою налитую грудь с темными сосками, которые я вижу даже через белье, потому что они напряжены, словно тобой владеет желание. Внизу живота моментально заходится огненный вихрь. Я чуть сильнее приоткрываю дверь.       Он стоит прямо за тобой и расчесывает твои идеальные волосы. Святотатство касаться этих волос. Это преступление, расплата за которое смерть.       И в моих глазах темнеет. Я распахиваю дверь настежь. Вы оба смотрите на меня, широко раскрыв глаза. Роза в моей руке все также источает тонкий аромат, но теперь он смешан с запахом моего гнева. Он почти осязаем, это тягучая, вязкая, отвратительная субстанция, что подобно липкой паутине опутала все вокруг. Мне кажется, что я преодолеваю расстояние от двери до туалетного столика очень медленно. Вы спокойно можете встать и уйти, но вы не шевелитесь. Вы полностью сознаете свою вину. - Серена, как ты могла? - в ужасе произношу я, сминая в руке колючий стебель. Шипы впиваются мне в ладонь, протыкают кожу и из этих проколов, из этих маленьких укусов нежного и красивого цветка начинает сочиться кровь. Это мое сердце, а роза, это ты, прекрасная Серена, мой нежный цветок, ты вонзаешь мне в сердце свои шипы, свои коготки. А ведь я так заботился о тебе, так любил. Я оберегал тебя и бросал к твоим ногам все самое лучшее.       Два человека застыли, словно мухи в воске, и не шевелятся, спокойно, почти равнодушно взирая на меня. Кажется, я сам такая же муха, потому что невообразимо медленно я продвигаюсь к вам, но вы по-прежнему не двигаетесь. Серена, раздетая и соблазнительная, какой ее видел только я. Судя по блеску ее глаз, приоткрытому рту и напряженным соскам, она возбуждена, сидит, чуть расставив ноги, и не шевелится, не прикрывает своей наготы.       Я выпускаю розу из рук, и она падает к твоим ногам, Серена, и на шипах видны капли моей крови, в единый миг обратившейся смертельным ядом. Этот яд поглотил мой разум и вылился через край       Наконец, Мужчина делает шаг ко мне. Резкий взмах руки, и Он падает, споткнувшись о стоящий на его пути небольшой табурет. А я не отрываю взгляда от твоих зеленых глаз, Серена. Ты смотришь на меня, как в последний раз. Мужчина на твоем полу пытается встать, но внезапно в моей руке оказывается тот самый табурет, и в следующее мгновение он опускается ему на затылок. Так и не успев подняться, Он расстилается на полу, а по ковру от его головы выползает на свет темная змейка крови. Но я этого не вижу.       Все очень медленно, а Серена не произносит ни слова. Лишь немой вопрос в ее глазах. Что я здесь делаю? Почему так рано? Какого черта? А может быть, она хочет спросить, почему я ее еще не убил?       Рот Серены раскрывается в немом крике. Она кричит, но все децибелы ее голоса принимают не мои уши, а оконное стекло и печальное зеркало в оправе над туалетным столиком. Еще шаг, и я возле девушки, что по-прежнему сидит на низком табурете, машинально перебирая волосы руками. Она так и сидит, а я взираю на нее сверху вниз. Внезапно ее глаза округляются, а изо рта доносится не визг, а хрип. Мое любимое идеальное лицо краснеет. Точные пропорции его смазываются, Серене должно быть, стыдно.       Все правильно, ты предала нашу любовь, грязная потаскуха. Ты легла с другим мужчиной накануне свадьбы. - Ты блудница! - кричу я в открытый рот Серены. Она не отвечает, впиваясь пальцами мне в запястья. Мне не больно, я лишь хочу услышать твой ответ, милая. - Почему? - спрашиваю я в закатывающиеся глаза, мне нужен ответ. Я не понимаю. Вокруг нас никого, так ответь мне, Серена! Быть может, если ты объяснишь, то я пойму. Быть может, я идиот, я не так все понял. Но ты молчишь, суча голыми ногами по полу и вывалив язык. Твои ногти царапают мои руки, но ты молчишь, а я по-прежнему не понимаю, как получилось, что моя невеста занимается сексом с другим мужчиной за день до свадьбы.       Но ты молчишь, а я все пытаюсь прочесть в твоих глазах ответ, но в них нет ничего кроме ужаса. - Милая, ты боишься меня? Это же я, твой Джек. Я все равно люблю тебя, мой ангел. В твоих глазах дрожат слезы. Я касаюсь губами твоих ясных глаз, они смотрят на меня неподвижно, ноги спокойно лежат на ковре, а ногти не царапают мои кисти. Умиротворение и покой в твоих глазах. Но почему ты молчишь? Ответь же мне, поцелуй меня!       Ее губы синие, и что-то случилось с цветом лица, оно напоминает недозревшую сливу. Темно-красное, в оттенком синевы. Должно быть, несвежий сэндвич в колледже за завтраком.       В комнату входит миссис Престон с подносом, на котором чай и миндальное печенье. Она смотрит на всех нас, на меня и Серену, на незнакомого мужчину и темную змею на светлом ковролине, и поднос выпадает из ее рук. Чашки и блюдца противно звякают, а женщина истошно кричит. Я подхватываю невесту на руки. Ее голова запрокидывается, а руки не обнимают меня за шею, болтаясь, словно плети. - Миссис Престон, перестаньте кричать, - прошу я. Она закрывает рот ладонью одной руки, а другую протягивает ко мне, опускаясь на колени. - Джек, что ты наделал?!

***

      Тот парень, ну, которого я треснул по голове, это был Тревор Брезотич, парикмахер-гей, что примерял с Сереной свадебную прическу. Эта же прическа была на ней в день похорон. И с этой же прической на мертвой голове ко мне приближается поднявшаяся из могилы Серена. Полицейские и медики признали меня психом, поэтому я не за решеткой, а в тихой больнице, и раз в три дня мне разрешается приехать на могилу невесты в сопровождении двух санитаров и доктора. Доктор считает, что посещение склепа Серены пойдет мне на пользу. Я осознаю, что совершил, раскаюсь и буду готов понести заслуженное наказание. Но я не сумасшедший. Я помню и вижу, как наяву, каждую ворсинку на темном ковре в гостиной, каждый сантиметр светлых обоев на стене, каждую трещину на перилах скрипучей лестницы. Непрерывно, раз за разом я проживаю каждую секунду, проведенную мной в доме семьи Престон.       Ужасный запах приближается ко мне вместе с неуклюжей Сереной. Мне кажется, теперь он будет преследовать меня всю оставшуюся жизнь. Я вжимаюсь в стену, а мертвая невеста подходит ко мне и кладет гниющие руки мне на плечи. Остатки ее рта кривятся, она хочет мне что-то сказать, но сгнившие губы не слушаются, распухший язык с трудом ворочается во рту и до моих ушей доносится лишь бульканье и хрип, одновременно с отвратительным серным запахом, что змеей заползает в мой нос и свивает там гнездо. Дышать тяжело, страх облепил мою спину и плечи, забрался под кожу, стал частью меня. Я скребу ногтями по каменной стене, и боюсь закричать, позвать доктора и дюжих санитаров, что дежурят неподалеку, у дальнего входа на участок, где расположен фамильный склеп семьи Престон, в котором их младшая дочь покоилась с миром в течение трех недель до сегодняшнего дня.       Ее отвратительные пальцы ощупывают мое лицо, замершее от ужаса перед неведомой, непостижимой силой, что дала импульс мертвому телу моей возлюбленной. - Смерть еще не конец, - снова произносит она. Похоже, это единственная фраза, что доносится из ее рта почти без искажений.       Я согласен и судорожно киваю, все слова застыли в моем горле на середине пути. Они как странные пленники, что не могут вырваться наружу. Она заглядывает мне в глаза, они переполнены ужасом, а на дне отражается Серена. Я не могу пошевелиться, все мышцы свело судорогой. Я пытаюсь не дышать воздухом, отравленным ее смертельным дыханием. И вот уже холодные руки сжимают мое горло. История повторяется с точностью до наоборот, я закрываю глаза, чтобы не видеть ужасающую смерть в лице прекрасной Серены Престон. Восхитительная девушка, которая готовилась стать моей женой. Быть может она права, и смерть, это действительно еще не конец, и у нас есть шанс быть вместе. Пока смерть не разлучит нас. Пока смерть не соединит нас. Навеки. И я открываю глаза и размыкаю губы навстречу моей любимой, я готов принять ее в свои объятия. Словно цветочный аромат, вдыхаю серно-метановый запах смерти, что обвенчает нас здесь и сейчас. Серена разжимает пальцы, позволяя мне дышать. - Смерть еще не конец, - улыбаюсь я любимой девушке, дотрагиваясь до ее холодной щеки со рваной кожей. Она пытается что-то сказать, но снова получается лишь бульканье и хрип. Я киваю ей в ответ, я все понял, она вовсе не сердится на меня. Как любая девушка, она всего лишь хотела быть счастливой, завести семью, провести жизнь с любимым человеком, состариться с ним в окружении детей и внуков. Как несправедливо, что я отнял у нее эту мечту. - Теперь все будет иначе, - шепчу я, касаясь ее волос, в которые вплетены засохшие лилии. Она судорожно кивает мне в ответ, трогая мои руки, грудь, лицо и шею.       Внезапно ее лицо искажает гримаса отвращения или может быть боли, из-за гниющих мышц на лице сложно понять. Из ее рта доносится высокий крик, переходящий в визг. Она сдирает с меня куртку, разрывает рубашку, ее синие ногти царапают мою кожу, оставляя на ней глубокие борозды, сочащиеся кровью. Эта горячая жидкость попадает на ее руки, такая яркая и неуместная, на фоне землисто-серого цвета моей Серены.       Я кричу от боли и не могу пошевелиться, а она продолжает разрывать мою плоть ногтями и пальцами, забрызгивая алыми пятнами серые скучные стены склепа. Почему не бегут санитары? Где доктор Вайзман? Мой крик срывается на высочайшую ноту, доступную моим связкам, когда ее пальцы врезаются в мой живот. Невыносимая боль выжигает все нутро. Серена накручивает мои кишки на свои пальцы и вынимает их наружу. По моим ногам стекает горячая липкая жижа, и с ужасом я понимаю, что это моя собственная кровь, смешанная с дерьмом. Наверное, я был ужасным человеком, потому что мне кажется, что я доверху наполнен дерьмом, будто старая выгребная яма.       Невероятно, но я продолжаю стоять на ногах, распятый на темных камнях, из которых сложен этот склеп. А Серена продолжает верещать, сдирая кожу с моих боков, обнажая ребра, и наши крики уже звучат в унисон. Это ли не первая ступень к нашему личному раю для двоих? Я не могу отвести от нее взгляда, когда она пытается залезть мне под кожу своим смертоносным объятием. Это страсть, это настоящая любовь. Ее руки по локоть испачканы красным, на лице брызги и потеки, с гниющих сосков, что обнажились из-под легкой светлой ткани, скатываются алые капли, и падают, расползаясь по полу, сливаясь с ручейками, что струятся от моих ног, заполняя трещины и неровности серых каменных плит на полу. Платье Серены почти сплошь в этих ярких крапинках, моя невеста выглядит просто потрясающе, искупавшись в моей крови. Но с каждой секундой мой вопль слабее, и глаза застилает красно-черная пелена. Это настоящая смерть? Она прекрасна, потому что пришла ко мне в образе любимой Серены.       Она продолжает бесноваться, резко дергает мертвой рукой, с хрустом вырывая у меня третье, а следом четвертое левое ребро. Я уже почти ничего не чувствую, мой разум чист и спокоен, я иду навстречу любви, и это величайшее счастье.       Серена продолжает выть на высокой ноте, терзая мое уже почти безжизненное тело. А я, как наблюдатель, оцениваю со стороны результаты ее трудов. Непостижимая сила размазала меня по холодной серой стене, предоставив Серене отнять мою жизнь в обмен на ту, что я забрал у нее, и я рад поделиться с ней, но не знал, что это причиняет такие страдания. Выворачивающая наизнанку боль и отвращение к самому себе. - Прости меня, Серена, - шепчу я обескровленными губами, но она не слышит, отрывая от меня части и бросая под ноги. Я понимаю, что это необходимый опыт, который мы вдвоем должны обрести, пройдя через испытание смертью.       Все, что я вижу напоследок, это шершавый каменный пол, испачканный моими внутренностями, синеватые кишки, куски бордовой печени, еще какие-то белесые и сероватые ошметки, все перемешано в дерьмово-красной жиже, что растекается подо мной, и Серена стоит в этой каше. На стене кровавые разводы и потеки, словно безумный художник в горячечном похмельном бреду писал на сером каменном холсте свой шедевр. И беснующаяся восхитительная Серена в разорванном подвенечном платье, с мертвыми цветами в золотистых волосах. С каким-то отчаянием она вырывает сквозь легкие мое сердце, жалкий комок, и пытается проглотить, запихивая в свой бесформенный рот, давится и выплевывает, но не оставляет попыток впитать в себя частичку моей жизни. Прекрасная и смертоносная Серена Престон-Вудс.

***

      Пациента долго не было. Как обычно, в середине дня два крепких санитара привезли его на кладбище Маунтин-Хай для терапии. Доктор Вайзман был занят на конференции, но не стал отменять сеанса, убедив помощников, что пациент находится в стадии ремиссии, не опасен и суицидальных наклонностей не имеет. По приезду на место, парень скрылся внутри склепа убитой им в состоянии аффекта девушки, а медбратья учреждения для душевнобольных остались курить в сторонке, засекая время. Обычно их подопечному хватало пятнадцати минут.       Выкурив по две сигареты и обсудив последний матч местной футбольной команды, мужчины глянули на часы. Пациент сегодня не спешил выходить, и двое санитаров направились за ним. Сопровождать психа на кладбище не доставляло им особого удовольствия, а мрачная атмосфера могил и склепов не прибавляла оптимизма. - Зачем только Док разрешает ему таскаться сюда? - густым басом спросил первый санитар, - Привязал бы к кровати, как прочих, да пичкал барбитуратами, чтобы не рыпался. - Нечего обсуждать методы Дока, ему виднее, что делать с теми, кого кукушка клюнула, - отозвался второй медбрат, с толстой шеей и бритым затылком, - наше дело маленькое, следить за порядком. Вот выучишься на доктора, сам будешь своих шизиков привязывать. Они прошли мимо небольшой статуи пухленького Амурчика и обогнули вазон с маргаритками. - Ты дал ему феназепам перед выездом? - спросил бритоголовый. - Конечно! А дурик слопал пилюли, словно конфеты, - хохотнул в ответ его напарник. Вдвоем они вошли в мрачный склеп, и тут же попятились, потому как в воздухе царил невероятный смрад от гниющего мяса. - Что за херня? - Твою мать! Они зажали носы и прошли внутрь, увидев у дальней стены два неподвижных тела. Пациент, двадцатилетний нескладный парень в больничной одежде, лежал возле каменной ванны гроба, обнимая одной рукой несвежий труп девушки в подвенечном платье, другая рука его неуклюже завалилась за голову. Басовитый санитар коснулся шеи парня и скривившись, покачал головой. - Клиент мертв. - Как? Проверь его, Зак, - скомандовал тот, что был с бритым затылком. Зак сплюнул в сторону и отогнул веко мертвеца, затем заглянул в рот и осмотрел шею. Пока он суетился, его напарник оценил обстановку и присвистнул от удивления. - Смотри-ка, а парниша мощный оказался, - произнес он, указывая на сдвинутую гранитную крышку гроба, - в этой плите весу килограмм триста. - Псих, бля, - ругнулся басом Зак, - а с виду-то доходной. Парень действительно не выглядел атлетом-тяжеловесом. Не спортсмен, скорее интеллектуал с тонкими чертами лица. Оба санитара склонились над юношей и его мертвой невестой. Парочка лежала, словно на постели, и все бы ничего, но оба были мертвы. - Что это у него в руке? - заинтересовался бритоголовый, присаживаясь на корточки возле трупа пациента. - Не трогай, Майк, лучше звони копам, - отозвался Зак, - и как назло Дока нет! Вот ты мразь дохлая, нам же за жмурика отвечать! Но его напарник не слушал излияний басовитого детины в больничной униформе. Он разглядывал небольшой предмет, что мертвый безумец сжимал в свободной руке. - Тоже мне, потомок Медичи, - фыркнул он. - Чего? - не понял Зак, набирая на телефоне 911 и диктуя оператору адрес. - Смотри, у него в ладони. Видишь, колечко с секретом, - указывая на предмет в руке пациента, объяснил бритоголовый, - такие в старые времена носили, а внутри яд, чтоб на балах да турнирах конкурентов убирать. - Ага, и у дурика признаки отравления цианидом. Расширенные зрачки, ярко-красная слизистая, и все такое. Вот только откуда у нашего клиента такая побрякушка, да еще и со смертельным ядом? - спросил Зак. - А вот это вопрос. Из той же серии, как он сдвинул могильную плиту. Погоди-ка, - мужчина склонился над девушкой, рукавом зажимая нос, - это ее кольцо. Погляди, безымянного пальца нет. Он его оторвал, чтобы до кольца добраться. Неужто обручальное? - Вот мудила, - пробасил Зак, - на помолвку кольцо с ядом подарил. - Видать, за перстнем он и полез в ее могилку, - морщась от запаха разложения, отвечал Майк, - сильно приспичило, раз такую махину сдвинул. - Моча в голову ударила, глюк словил. А ты, Майк, ну прям как этот, из фильма с Камбреб... Камбарб... дьявол разбери! Короче, этот, Шерлок Холмс, вот. - Скажешь тоже, - отмахнулся от напарника Майк, - просто в бюро судебно-медицинской экспертизы практику проходил, вот и наслушался баек, так что хоть роман, понимаешь, детективный пиши. Вот приедут копы, разберутся что, к чему и отчего, тогда и узнаем, кто из нас Шерлок, а кто Пинкертон. - Пошли на воздух лучше, - предложил Зак, - здесь больше не на что смотреть. - Идем, - согласился Майк, - девчонку только жаль. Даже после смерти этот гондон ей покоя не дал. - И то верно, - подтвердил Зак, выходя на улицу и впуская в легкие чистый воздух, - закурить не хочешь? - Не откажусь.