Записки парашютист-девицы-2.

Будильник сообщил мне отвратительно-звонкое «здрасьте». Я открыла один глаз – ну, на всякий случай. Зеленые электронные знаки в визире сфокусировались в виде цифр «06.00». Охо-хо, пора вставать, нынче денек предстоит – ё-моё! Умывание и прочая требуха много времени не заняли. Из всех черт моего лица внимания заслуживал, пожалуй, лишь нос, в силу офигительных его габаритов. Когда наши мальчишки из учебки прикалывались по поводу того, что размер носа, якобы, в пропорциональном искажении соответствует размеру, кхе-кхе… ну, все и так поняли – чего, то вид моего профиля поверг их в глубокую истерику: надо же, девица – и такой паяльник. Леха Коктебельский, известный остряк, меня тогда спас, заявив, что тот, у кого нос большой, у того сердце большое… Это да. Есть такое дело. Стрескав наспех приготовленную гречку и захлебав все это кофием, я влезла в сбрую под названием «форма», заперла входную дверь, и, на ходу закуривая первую утреннюю, поскакала к остановке. Пока троллейбус №2 с воем катил меня в сторону аэродрома, я изо всех сил размышляла над тем, что готовит мне грядущий день. То есть, в принципе, тайны никакой не было – хмурый Караев только и дожидался московской комиссии, чтобы блеснуть пред столичными шишками выучкой элитной роты охраны аэродрома стратегического назначения. Название «рота охраны» не уставало повергать меня в истерический хохот. Официально, охраной аэродрома считались только пятьдесят Шавлинских полудурков в штанах с намертво зашитыми карманами, а «голубеньких» держали здесь постольку поскольку. Сратегический объект, бля! Без гвардии – никак. Так вот, ежели идти по логике, то, во-первых, не тех москвичам показывают, а во-вторых – рота из тридцати четырех человек – это круто! Оценив сей прикол, Караев во всех отчетах сменил формулировку фраз так, что из разухабистой «роты» мы стали «парашютно-десантным подразделением». Ладно, хоть не «соединением», и то, слава Богу! Стоит ли говорить, что на всех образцово-показушных учениях мои «голубенькие» мальчики блистали как самовары, с успехом выполняя нормативы и побеждая «потенциального противника». Сегодня им в очередной раз предстояло блеснуть, продемонстрировав прыжки и последующее ориентирование на местности в виде трехдневного блуждания по болотам в поисках штаба «зеленых». Вот именно по первому пункту меня и терзали сомненья: ветер с утра был что-то около пяти метров в секунду, а улыбчивая девушка в телевизоре заверила, что в результате смещения циклона ожидается резкое увеличение скорости отдельных порывов ветра аж до пятнадцати эм.сек. Но, поскольку москвичи в нашу арбузную республику приезжают не каждый день, на прогноз всем, естественно, будет плевать. Арбузная республика – это Хакассия, самый юг Сибири, в Минусинске, и правда, арбузы растут, даже не верится, что когда-то сюда ссылали каторжников. А город со стратегическими понтами – естественно, столица; кому интересно, пусть возьмет атлас и посмотрит, а я военную тайну разглашать не намерена. Такая вот хрень березовая… Мальчишки встретили меня как один – вытаращенные, испуганные преизрядно. Что забавно, признаться в том, что прыгать страшно, они рискуют только мне, я у них - что-то вроде колхозной мамки-наседки. Иногда чувствую себя воспиталкой детского садика строгого режима: все подстрижены под ноль-пять, ярко-голубые треугольнички тельников на осточертевшем камуфловом фоне… Лбы под два метра и в плечах – холодильник «Стинол», а жмутся ко мне как маленькие, в рот заглядывают, донимают вопросами. Смешные… похоже, и впрямь мамки не хватает. Я в свои двадцать два с этой ролью, кажется, справляюсь неплохо. Еще раз успокоила всех, заставила наизусть повторить последовательность действий. Поймала себя на мысли, что уже трижды произнесла любимую фразу киношных психологов: «У вас все получится». Ну, а что еще сказать? Шарафутдинову и Панину авансом пригрозила, что за неуместные проявления «колхозного героизма» - то есть расчековки кольца на второй минуте падения – буду драть стропой по мягкому месту. Вообще, давно заметила – наиболее продуктивная угроза – это та, что граничит со смехотворным идиотизмом. Когда кругом все выровнено по линейке, вытянуто в струнку, пострижено, покрашено и засеяно песком, немного веселья не помешает. Издалека, по пылающей от солнца взлетно-посадочной полосе, в мою сторону двигалась фигура. Гм, с такого расстояния не видно, только бы не Невсташев… Бр-р! При всем моем к нему уважении, увидеть перед прыжками его кислую рожу – не супер, и еще он обязательно что-нибудь сказанет эдакое, что уши обвиснут. Сглаз у него, что ли, какой-то? В общем, специфический человек, но то-то и понятно – с чего. Летали – знаем, угораздило меня когда-то на второй неделе моего сюда назначения водочки с ним махнуть…по гроб жизни помнить буду. Даже присловье такое есть, типа дурного пожелания: «чтоб тебе с пьяным афганцем в лифте застрять!» Думаю, про него и придумано… Жутко хотелось подумать о чем-нибудь приятном, и я представила себе, как высоко-высоко в голубом небе надо мной с легким шелестом выстреливает белая «медузка», а вслед за этим с тугим хлопком раскрывается основной…Как это все здорово, офигительно и так далее…Иногда вообще не понимаю, почему в наши войска не берут девиц – романтики-то скока! Побултыхаешься меж землей и небом – так все, ей-богу, и простишь – и казенную постель, и столовскую хавку, и общеидиотическое мировоззрение окружающих. Ну, хотя, может быть, это только мне тут нравится, а другим – на хрен не надо вообще. Я так размечталась, что даже не заметила наших высоких гостей. В принципе, смотреть было действительно не на что – лысый майор с какой-то ебучей фамилией, и куча сопровождающих, один еще в гражданке – репортер, что ли? Блин, не секретный объект, а проходной двор, ё-мое…И все глазом за забор норовит заглянуть, вот стервец. Попыталась объяснить, что туда глядеть не надо – ну и зря я это сделала. Все внимание переключилось на меня. Посыпались идиотские улыбочки, вопросики… «Ах, ну надо же – девушка в форме!», «Ах, как интересно!», «Ах, а не страшно прыгать, нет?». От последнего я настолько окосела, что молча повернулась к нему погоном – пущай полюбуется, авось сообразит, почему мне не страшно. Хотела еще добавить на тему различия идиом «прыгать» и «совершать прыжок», но передумала – похабщина какая-то нездоровая. Тем временем, на взлетно-осадочную полосу выкатил наш будущий небесный водила. У, не люблю летчиков… особенно военных. Вот уж где пальцы веером, это они с виду тихие, но разговаривать с ними невозможно – нос кверху держат так, будто солнечные часы изображают. Короче полное «Рожденный ползать, пшел вон со взлетной полосы!». Кстати, к Ленке-Петле и Илюхе это не относится – они хорошие, я их люблю. Ну, в смысле, с Ленкой мы в свое время подружились, когда я еще свою первую прыжковую книжку отрабатывала, а Илюха – это совсем другое, вот его я как раз люблю. Он, конечно, летчик, но гражданский, пассажирскую Тушку водит. Да, вот кстати – первый показатель военного аэродрома – это отсутствие женщин-пилотов. Почему – до сих пор не знаю, знаю только одно: скучно, словом не с кем перемолвиться. Вот Маринка-медсестра только, но у нее маленький ребенок, поэтому заполночь на кухне не зависнешь, а так охота иной раз нашим мужикам косточки помыть. В общем, наступил этот репортер мне на больную мозоль, сволочь, и все настроение испортил. Мое порядком испорченное настроение дополнительно подпортил вид аэродромной «колбасы», чьи хаотические перемещения явно указывали на наличие тех самых порывов ветра. Пока наши пернатые друзья шумно совещались по поводу поправок на ветер, угла рабочего разворота и прочих авиационных прибамбасов, ко мне подошел Караев. - Ветер меняется…. – хмуро сообщил он. Я окинула взглядом расстеленные полотнища. Опять все через жопу… - Боюсь за вещи и снаряжение – честно призналась я. – Кабы не унесло, лови потом из какого-нибудь болота. Караев посмотрел на меня как на внезапно заговорившую мебель. Хотя он на всех так смотрит. - Да нет. Я тут уж думаю, кабы тебя не унесло к едрене матери с твоим весом. Вес - еще одна моя проблема. Не рост, а именно, вес. Хрен его знает почему, но, несмотря на здоровое трехразовое питание, он у меня недостаточный. В свое время в учебке мне пытались подвесить погоняло «груз пятьдесят», а инструктор по прыжкам весьма всерьез рассуждал о том, что с такой массой парашют – это просто излишняя предосторожность, без которой вполне можно обойтись…. Я представила, как в гордом одиночестве, без боеприпасов, палатки и еды продираюсь сквозь разнообразные древесные насаждения, а в это время мои «голубенькие» мальчики сидят на свернутых парашютиках и ждут командира с картой… Блин, этот репортер меня всерьез разозлил, я и без того – жутко тщеславный человек, а уж теперь я решила во что бы то ни стало выиграть эти учения. Благо в рукаве шуршал козырный туз – ценнейший член отряда Юмашев. Этот парень был настоящим кладом: во-первых – деревенский, что я среди новобранцев очень ценю, а во-вторых, на гражданке он занимался туристическими походами и вроде бы имел даже спортивный разряд по водному туризму. Остальные, правда, у меня тоже не промах, хорошие мальчишки. И в этот момент до моих ушей долетело: «…восемь». Я обернулась и увидела одного из пилотов с анемометром в руках. Мои мальчишки таращились на меня, следя за реакцией. Какая тут, к собакам, может быть реакция! Жопа, товарищи… Восемь метров в секунду, плюс порывы. Между нашим водилой и Караевым состоялся недолгий разговор, из которого удалось разобрать только обрывки: «ну так все равно полетите?»… «пока не усилился, кровь из носу»… «да все я знаю»… Мое медленно поднимающееся настроение влет сбил чертов птеродактиль. Я даже не успела скомандовать «налево!», как он влез. Небрежно ткнув пальцем в мою сторону, он сообщил Караеву: - Только если парней покрепче. Эту даже на борт не возьму. У меня отпала челюсть. Меня редко удается застать врасплох едкой фразой, поскольку за словом лазать в карман я отвыкла еще со времен учебки, но… Очевидно, бедный Караев тоже слегка окосел от таких чудес на виражах. - Это – командующий группой, что значит «не возьму»? Толку-то без нее… Это вам не Парк Культуры, это учения, условия, максимально приближенные к реальным боевым… Но все старания нашего майора разбились как волны – о пирс – об одно-единственное слово птеродактиля: - Унесет. Жутко хотелось курить. Но здесь уже не положено. Страдающий без никотина мозг генерировал одну за другой бредовые идеи. Эх, мне б сейчас не Д-6, а хотя бы «полукрыло», ну, типа Т-4… Я вам тогда не то что просто, я в указанную точку приземлюсь… Применить тот самый прием, за который своим пацанятам обещала всыпать стропой по заднице: уйти в свободное падение, а расчековаться где-то метрах на четырехстах…Не поможет, самая ветреная высота и есть…только купол, а тут порыв – и болтаешься ты в километре от места назначения в районе станции Абаза… Балласт прихватить? Плюнуть на запаску, подвесить спереди РД – все ж таки пятнадцать кило. Ненавижу Д-6, дубину этакую, купол хрен погасишь – стропой обожжет до волдырей. А вешу я, и, правда – как мешок сахара стандартной фасовки. Плюс два кило - сапоги. - Ну нет, от меня вы чего хотите? – пожал плечами птеродактиль. – Я вам и так скажу: вон, даже мужики не все годятся… Вот этого, например, тоже просто сдует... Пилотский палец ткнул в моего Юмашева. Да, всем парень хорош, вот только рост подкачал, ну и вес соответственно. Маленький, плотно сбитый – колобок в кирзачах, короче. Ростом турист приходился до уха даже мне, что посреди двухметровых шкафчиков вызывало нездоровые хихиканья. В наших войсках люди столь компактных размеров – редкость небывалая, а вот теперь ясно – отчего… Блин! Ну не идиотизм, а? А если бы это были реальные боевые условия? Тоже ждать, пока ветер уймется? И тут меня осенило. - Юмашев! – рявкнула я. – Сколько вы весите? Парень сделал рожу, что должно было означать, «а хер его знает, товарищ лейтенант». - Хотя бы примерно – не отставала я. - Шестьдесят пять! – наугад брякнул мой любимец. Итого перевес в пять килограмм к нормативной грузоподъемности… Херовато, но ничего. Должно прокатить. - Снимайте парашют, - махнула я рукой. – Полетим в тандеме. Приземляться будем мной. Левая бровь Караева взлетела под козырек. - Макаренко, обалдела, да? Какой тандем, сдурела… Я с трудом сдержалась, чтоб не сообщить майору, куда ему нужно обратиться за получением исчерпывающих ответов на все вопросы. - Валерий Николаевич, а вы видите другой выход? Я – нет. – вежливо возразила я. - Опять самодеятельность… - пробурчал Караев. – Нормально не можете. - Могу. – ехидно сообщила я, глядя прямо в выцветшую лазурь глаз нач.аэродрома. – Но не в данной ситуации. Считайте отработкой десантирования в экстремальных погодных условиях. Я уже заранее приготовилась к ответной реплике, отлично зная, что сейчас все закончится. Меня пошлют на хер, я, естественно, никуда не полечу… Пилот тоже начал что-то бурчать, но тут, к великому моему удивлению, Караев вздохнул, и, обратив свой взор на черные диски шасси АН-2, отлаял: - Ну и *** с вами обоими… Летите куда хотите, а я на это безобразие смотреть не намерен. - Спасибо, товарищ майор! – просияла я. Еще чуть-чуть – я б, наверное, разрыдалась от умиления. – Разрешите выполнять? Получив в ответ неуставное «угу», я повернулась к мальчишкам, терпеливо ожидавшим конца перебранки. - Юмашев, ко мне. Шаг вперед. Юный турист вылез из строя и продемонстрировал расстегнутые карабины подвески. - Я ж сказала: совсем снять. Чего время-то тянете? Помочь, что ли? - Н-не надо. Сам – смутился он, и начал ожесточенно вытряхиваться из подвесной системы. Пришлось поучаствовать. Опустившись возле лежащей на земле подвески, я всерьез задумалась. Ни один десантный парашют не предназначен для таких экспериментов. Единственное, до чего мне удалось по-быстрому додуматься, так это растянуть подогнанные по фигуре пряжки до максимальной длины ремней. Ох, и лажа! Вспомнила свой собственный прыжок, кажется, второй в жизни, когда сволочь инструктор, побоявшись травмировать нежную девичью грудь, затянул крепления вполсилы. Не месяц и не два после того прыжка мне снился кошмар, как я выпадаю из подвески и камнем лечу вниз… Господи! Нервно сглотнув, я подняла взгляд на Юмашева и нарочито спокойным голосом принялась посвящать его в подробности своего плана. Знаете, очень помогает… Причем неизвестно, кому больше. - Так, Юмашев. Счас пока на земле, попробуем, отрегулируем все как надо. Вот я влезаю в подвеску, так, ага… А теперь – спиной ко мне. Ну вставайте нормально, что вы как неживой прямо! Принцип юбки – две ноги в одну штанину, бля! Да, передвигаться в таком виде невозможно. Значит, не будем… - Так. Руками ничего не хватать, управляющие стропы не дергать. Все развороты, повороты делаю я, приземляемся тоже мной. В момент приземления – ноги поджать, ясно? Автоматы – свой и мой закрепляем один во вьюк за спину, второй - спереди под запаску. - А кольцо? – нахмурился он. Бля, до кольца я не дотянусь, это точно… - Вот кольцо уступаю вам, сами дернете. - А если н-не… - Все будет нормально, блин! Расстегиваемся… «Н-не…» ему, видите ли! Я уж знаю, что ты сейчас спросишь…так что лучше молчи. - Все, примерка окончена! Вылазь. Парень выпутался из бретелей и встал как пень, с непониманием глядя, как я, нагло экспроприировав его собственность, молча застегиваю карабин на груди. - А вам, Юмашев, парашют не положен! – улыбнулась я. – Зато будет у вас интеллектуальная подвесная система с автоматическим торможением и стабилизацией. Пока полетите пустой, в самолете перекидаемся как надо. Займите свое место. Начиналось все очень даже неплохо. Нагло повиснув на тросах под потолком салона, точно на поручнях в трамвае, я молча ждала сирены. Причиной столь жесткого фиксирования собственного тела в пространстве являлась жуткая болтанка. Существует расхожая шутка: «кто в АН-2 летал, тот в маршрутке не визжит». Это точно, особенно если учесть, что в маршрутке иногда бывает возможность ехать сидя, а в самолете место инструктора – в двух шагах от двери. На фоне навьюченных как ишаки мальчишек мой бедный Юмашев смотрелся особенно маленьким и тощим, и хотя все без исключения повцеплялись в поручни, несчастный турист, будь его воля, за спасительный кусок трубы еще и зубами бы схватился. Причину его страха было несложно понять – он-то единственный, у кого в салоне нет парашюта! Первым в заходе пошел еще один мой любимчик – Балабанов, тот, что до армии в родном Владивостоке, совершал прыжки при каком-то местном подобии ДОСААФа, или как там оно счас называется? – и даже целых два раза. Вообще, уважаю тех, кто в школьные годы не только пиво по скверам жрал, да в компьютер резался, а еще и каким-нибудь полезным знанием разжился и упорно его оттачивал. Посмотреть приятно, потому что, в основном, призывники – сплошь дегенераты, да и в институте, я думаю, та же фигня. Блин! Какая хрень в башку лезет, совершенно не вовремя… Курить хочется жутко. Ладно, вот он, второй заход… Красная – раз. Желтая… Так, молодцы, все встали. - Юмашев, сидеть! – заорала я, видя, что наш полковой экстремал с готовностью поднялся, намереваясь уйти в небо вместе с остальным табором. Рев двигателя заглушил мои слова, но на отчаянные жесты он среагировал, плюхнувшись обратно на металлическое сидение. Ритуальные проводы орлят в свободное падение в этот раз были еще короче, чем в первом заходе, потому что, чует мое сердце, будет еще и третий. Специально для тандема. Лестно, блин. Когда АН, описав в небе круг почета, снова завалился на левое крыло, я поняла: пора. Подойдя к Юмашеву, знаком велела ему встать, и мы начали приготовления к нашему безумному плану. …Товарищи. Вы помните, что такое «ходить паровозиком»? Есть такая детская игра, когда задний крепко цепляется за переднего, и повторяет все его движения. Выглядит забавно, поскольку тот, кто выступает в роли паровоза, загораживает собой весь обзор, а «вагоны» тычутся вслепую, как котята. Теперь прибавьте к этому тугие перетяжки ремней на руках и ногах, высоту в тысячу двести метров над землей, открытый люк, под которым в тумане проплывают черные квадратики полей и ниточки рек, а также уходящий из-под ног пол – и вы поймете, что представляла собой эта ситуация. Разумеется, о том, чтобы выходить из самолета под углом в 45 градусов, речи уже не шло: по моему знаку Юмашев просто поджал ноги, и под его весом я, наклонившись, просто свалилась вперед, как падает мешок… Ну, в лучшем случае, с картошкой. Парень что-то крикнул, но резкий порыв воздуха унес слова. Я не сильно жалела, поскольку знаю, что именно люди (особенно мужского пола) обычно говорят в стрессовой ситуации. Однако, я ошиблась. Извернув шею под невообразимым углом, турист сообщил мне нечто, от чего я, признаться, окосела: - Эх, дверь закрыть забыли. Дует ведь… Я чуть со счета не сбилась от смеха. Истерический хохот на высоте тысячи метров над землей – штука сама по себе страшная, а уж при наличии слушателя… Огромным усилием воли я заставила себя заткнуться, поклявшись своей единственной жилплощадью – юных десантников в воздухе больше не пугать, а то мало ли чем это может закончиться! Хотя были в моей невольной выходке и свои плюсы: Юмашев больше не оборачивался, а висел себе смирненько в подвеске, как кутенок – в мамкиной пасти. - Кольцо!!! – заорала я, досчитав до конца. Юмашев с трудом свел руки на левом плече и, вывернув из кармашка на бретели ярко-красную загогулину так, что показалась проволочка, со всей своей туристической удали криво рванул ее вперед. Глаза на секунду прикрыла даже я – это есть такой жутковатый миг между срывом кольца и тихим свистом выползающей «медузки» - тот самый, который так любят протаскивать в анекдотах про парашютистов вообще и про наши пернатые войска – в частности. Но все прошло удачно, в реальности не заняв и двух секунд. Еле уловимая вибрация за спиной, хлопок в воздухе, нарастающий свист – и небо, сдавшись своим нахальным противникам, выбрасывает белый флаг. Сила рывка такая, что сравнима с ударом под дых. Только снизу, хе-хе…Бедные мои мальчишки, как им не повезло. Любопытно, а как они, в самом деле, в таких ситуациях выкручиваются, это ж, наверное, больно! - Все отлично, - успокоила я пассажира, когда мы вдвоем закачались под гигантским белым зонтиком. Скорость падения, как ей и должно, уменьшилась в разы, наступила небывалая тишина. Действительно, любопытный феномен: но стоит только оказаться за бортом, сразу же становится тихо. Может быть это, конечно, уставшие от шума двигателей уши просто отказываются воспринимать звуки с громкостью хоть на децибел ниже, чем вой винта, не знаю. Но, тем не менее, каждый раз мне кажется, словно я в библиотеке и даже говорить стараешься шепотом. Правда, до сегодняшнего прыжка беседовать в воздухе мне было не с кем, кроме птиц, которых, кстати, здесь тоже нет ни фига. Теперь же у меня появился слушатель. - Кольцо подбери, - строго заметила я. - Вот привычку дурацкую завели: дернул раз – и виси оно, болтайся под ногами! Ветер подует, и где гарантия, что оно тебе же в лоб не прилетит, а? - А? – отозвался Юмашев, слегка откидывая голову назад и пытаясь высунуть ухо из-под шлема. Тут до меня дошло, что он не слышал ни слова из моего назидательного выступления, а я, как тот отец из анекдота, «с кем-то очень долго разговаривала». Испытывая смущение оттого, что выгляжу глупо, я дотянулась и несильно постучала по стеганому шлему. Подействовало. Нет, ну надо же, какая у него шея длинная – опять повернулся лицом! Кое-как с третьей попытке объяснила жестами, что от него требуется. Парень степенно втянул наверх болтающийся на двойной проволоке красный брелок в стиле «постмодерьми» и затолкал кольцо обратно в кармашек. Вот так-то лучше! Высота уменьшалась, теперь уже с воздуха можно было различить не только поля, леса и реки (черные квадратики, зеленые полигончики и белые кривые соответственно), но и отдельно стоящие домики, кривую свечку водокачки и вдали – две параллельных нитки железнодорожного полотна с крошечной синей электричкой. Я смотрела во все глаза, но различить на поверхности земли белые пятна куполов удачно приземлившегося выводка мне так и не удалось, было еще слишком высоко. Пока я, наперекор ветру, пыталась управлять по природе своей тяжелым тупым хэбешным парашютом (ах, «крыло»!) в бесплодной надежде хоть как-то повлиять на место приземления, Юмашев внезапно активизировался и завертел башкой. По телодвижениям я догадалась, что наш старательный ученик решил продемонстрировать мне, насколько хорошо он усвоил последовательность необходимых при приземлении действий. От удара головой в челюсть меня спасло только чудо и гибкость суставов. Я попыталась рявкнуть, что не вовремя он со своими экспериментами, но Юмашев по-прежнему не слышал меня, а постучать по шлему, как в прошлый раз, было нечем – руки заняты. Расстояние до земли стремительно сокращалось. Поймав ветер, я резко развернулась к нему спиной, полностью перехлестнув над головой свободные концы. - Юмашев, ноги!!! – заорала я во всю мощь легких, видя, как навстречу летит земля. Но тут доблестный товарищ турист, то ли напрочь позабыв о нашей договоренности насчет приземления, то ли просто решив сделать красивый жест, вытянул вперед полусогнутые ноги и выпрямился в подвеске, ловя в поле зрения носки сапог. В отчаянии, позабыв цензурную лексику, я попыталась пнуть упрямца под колени, чтобы он поджал ноги и дал мне возможность нормально приземлиться, но не успела. Получив ослепляющий удар затылком в нос, я потеряла ориентацию, и в следующий миг земля толкнула в подошвы. Не удержавшись на ногах, я повисла за спиной Юмашева, тот попятился и, преодолев силу натянутых ветром строп, с размаху сел пятой точкой, аккуратно припечатав меня спиной о землю. Звук выбитого из легких воздуха предположительно напоминал «Ё!», но ввиду незавершенности вышло что-то вроде «йха!». Первой пронесшейся в голове мыслью было, цел ли у меня позвоночник, а второй – воображаемый вид моих пальцев, сомкнувшихся на воображаемой же шее водно-воздушного экстремала. Надо отдать должное – среагировал турист быстро. Подтянув стропу, он мгновенно погасил купол, после чего расстегнул все карабины и вскочил на ноги. Лежа в позе морской звезды, я видела, как он плюхнулся рядом и подсунул ладонь мне под спину, помогая подняться. - Юмашев, убьюююю! – простонала я вместо благодарности. Спина болела так, что о том, чтобы встать, не могло быть и речи. – Убью, сукаааа! Юмашев стащил со стриженой башки ушастый шлем, и склонился ко мне. На выражение его лица смотреть было жалко. - Вы живы? Ну, живы, а, товарищ лейтенант? – бормотал он. – Простите, пожалуйста, а? Встать сможете, нет? - Встану – немного подумав, решила я. – Вот встану и убью. Откачаю и убью еще раз, авось полегчает… Я кому говорила ноги поджать? Я кому говорила - мной приземляемся, а? - Простите, виноват… Как спина? - Знаете, Юмашев, вот попади хоть один камешек – я бы осталась без позвоночника, а вы – без меня… Убить вас мало. Ты вообще какого хрена дергаться начал? Твое дело было – поджать ножки и свесить лапки, пока я приземлюсь нормально! - Неправильно сели потому что, - возразил Юмашев. – Надо было вас наоборот вперед, чтобы удар на меня пришелся… - Умный, да? – съехидничала я. – В ком из нас росту больше? И вообще, если б ты мне в нос не заехал и мы сели бы спиной к ветру как положено, то упасть мы были должны в другой последовательности. Я старательно начала вставать. Только сейчас я сообразила, что, кажется, обошлось без последствий, точнее… Последствия оказались не столь серьезными: болел отнюдь не весь позвоночник, а лишь та его часть, из которой в незапамятные времена у наших предков рос хвост. Но как сильно! Не зная куда деться от смущения и досады, я схватилась за поясницу. Признать то, что офицер воздушно-десантных войск на своем юбилейном двадцать пятом прыжке из-за неудачного приземления отбила-таки копчик, было совершенно невыносимо. Нет, позора это, разумеется, не смоет, но… Пусть лучше для моих «голубеньких» мальчиков это будет поясница. - Идти можете, а, товарищ лейтенант? – встревоженным мячиком скакал вокруг меня наш турист. Я подняла на него страдальческое лицо. - Прямо сейчас – не могу. Иначе просто сдохну – призналась я, запуская руку в нарукавный карман и ожесточенно в нем копаясь. - Что…. – он округлил глаза, очевидно, ожидая появления на свет шприц-ампулы с промедолом. Но вместо этого я извлекла дешевый алюминиевый портсигар и еще более дешевую зажигалку «Ангара». - Почему, товарищ лейтенант… Что с вами, а? - Я курить хочу!!!!! От моего рева стая и без того перепуганных галок сорвалась с ближайшего дерева и с истошным карканьем улетела прочь. Я проводила их взглядом, прикурила от «Ангары» и, зажмурившись от удовольствия, сделала первую затяжку. Учения начались.