"Исповедь Дона"

Вечное привлечение. Это было давно. Мне было всего семнадцать. Сумасшедший возраст, сам прекрасно знаю. Но эта пора, когда напрочь сносит рассудок, и перестаешь отдавать отчет своим действиям. Серьезно. Особенно, если ты Дон. В моем случае это так. Все случилось как бы неожиданно. Даже немного странно. Хотя признаюсь, что в моей жизни этого добра навалом. Я и сам немного того. По крайней мере, окружающие так считают. Но мне всегда было на это плевать. Пусть я буду гением. Хоть и непризнанным. Настоящему гению признание не нужно - люди сами начнут тянуться к нему, потому что недостижимые высоты всегда тянут к себе внимание, как сильный магнит. Я многое повидал на своем веку и ни о чем не жалею. Ни об одном своем изобретении, что бы другие не говорили. Однако некоторые мои открытия бывают неожиданными, а иногда пугающими. Так было и с Гамлетом. Я всерьез решил заняться препаратами, влияющими на психику и центральную нервную систему. Но существовало одно но. Мне нужен был подопытный кролик, согласный на все. У меня его не было. А так хотелось опробовать вещество в действии. Поэтому мне пришлось действовать хитростью и обманом. Он пришел ко мне как-то поздно вечером. День его, видимо, был таким же безнадежным, как и бытие Бальзака. Он был подавлен, но говорить ничего не хотел. Да и мне не хотелось слушать его многочасовое нытье. Не люблю успокаивать и утешать других. Это не в моих правилах. Я решил предложить ему чаю. Он был не против. Ненароком я плеснул темно-синей жидкости в бокал моему опечаленному "собеседнику". Я думал, что он откажется или просто сделает пару глотков. Но логика меня подвела. Хотя раньше никогда не подводила. Он медленными глотками опустошил всю чашку, но, видимо, истинного содержимого не распознал. И это было главным моим преимуществом. Препарат без запаха и характерного привкуса - воистину гениальная идея. Не терпелось узнать результаты. Я ждал минуту, две, три, десять. Но ничего не происходило. В уме я готов был проклинать судьбу и свою бездарность. Но ожидание было не напрасным, как и ночи, проведенные без сна. Ночи гениальных идеи и их не менее гениального воплощения. Я на протяжении нескольких недель не смыкал глаз, бредил идеей. Кажется, даже начал разговаривать во сне. Но мои старания и лишения окупились сполна. Гамлету, кажется, захотелось встать. Помню, как он отодвинул стол дрожащими бледными руками и, перенеся всю тяжесть своего тела на ноги, поднялся со стула. Вдруг его охватила сильная дрожь, и парень покачнулся. "Замечательно", - подумал я и начал наблюдать на столь чудовищное, по меркам Достоевского, представление. Да, именно представление. Он бледнел, его зрачки расширились. Парень терял равновесие. Я успел во время подхватить его - подопытный мне был еще нужен. Для исследований. Потому что исследования на крысах и людях резко отличаются друг от друга. Помню, как он что-то неразборчиво лепетал, будто бы бредил. Я старался следить за логической цепочкой, исходящей из его слов. Но это было бессмысленно, потому что реплики не были связаны никаким смыслом. На лбу у него появились маленькие капельки пота. А я даже не ожидал такого расклада. Что ж, неожиданные сюрпризы еще больше разжигают неумолимое любопытство. Я быстро перетащил его на кушетку, рядом с которой стояли заранее заготовленные приборы, необходимые для исследования. Удобно расположив его на кушетке, я установил необходимые датчики по всему телу моей "крысы". Во мне горел яркий огонь интереса и желания. Мне было практически все равно, даже если случится что-то ужасное. Его дыхание начало сбиваться, но я не стал обращать на это внимание, судорожно записывая полученные результаты и сравнивая их с прогнозами. Когда я закончил, то услышал хрипы, доносившиеся с кушетки. Я обернулся. У него начали судороги, хотя юноша был в полном сознании. Неслышно, одними губами, он, видимо, просил меня о помощи. Но вместо них вырывались лишь хрипы. Парень судорожно потянулся к шее, будто ее стягивали какие-то веревки. Я быстро расстегнул ворот его рубашки и начал щупать пульс. Он был сбивчивым, удары то ускорялись, то замедлялись. Не помню, что сказал тогда Гамлету, но помню, как меня начала мучать совесть. Словно плотоядная, омерзительная тварь, она начинала разъедать все внутри, горьким укором поселившись в сознании. Я быстро подошел к шкафчику, где хранились мои препараты. Дрожащей рукой я открыл дверцу и вытащил пузырек с прозрачной жидкостью, с виду похожую на воду. Набрав жидкость в шприц, я направил иглу в нежную кожу на шее Гамлета. Мне пришлось его держать, так как судороги распространились по всему телу, а приступ дошел до своего пика. Я начал вводить жидкость медленно и осторожно, но Гамлет все равно кричал от болевых ощущений. Я закончил ввод препарата и, найдя в медицинской аптечке булавку, приколол его язык к нижней губе, чтобы не дать Гамлету задохнуться. Его дыхание постепенно стабилизировалось, но парень не переставал вскрикивать. Он уже давно потерял сознание, но продолжал бредить даже с приколотым к губе языком. Кровь тонкой струйкой текла по бледной коже. Такая кровопотеря не была чувствительно и смертельно опасной, поэтому я не стал ее останавливать. Я чуть приподнял Гамлету голову и подложил под нее низкую подушку. Когда я это делал, то заметил два ярко красных пятна в области щек, чуть ниже скул. Похоже, у него был жар. Я не предполагал такого эффекта, поэтому и его занес в свои рабочие записи. Не терпелось изучить его рефлексы и реакцию. Тогда я смог бы получить практически полное представление о действии моего изобретения. Но стоило запастись терпением - для этого нужно было дождаться прихода в сознание. Терпение у меня было, хотя я и торопился. Я предполагал, что нашатырный спирт может вызвать ухудшение самочувуствия, поэтому не стал его применять. Это было бы невыгодно, потому что пришлось бы снова стабилизировать состояние Гамлета. Я снова прощупал его пульс - изменение в работе сердца были довольно заметны. Частота сердечных сокращений упала почти до самого нижнего показателя. Я освободил его язык, так как приступ кончился и опасаться было нечего. Я заметил одну особенность - его зрачки не сужались и не реагировали даже на изменение освещенности. Меня этот факт ввел в небольшой ступор. Еще большее удивление произвело то, что дыхание Гамлета остановилось. На внешние раздражители он так же не реагировал. Я понял, что наступила клиническая смерть. Это значило, что пора ставить точку над "i" - либо я буду наблюдать за действием препарата и дальше, либо постараюсь спасти парня. Я выбрал второе. У меня было все необходимое для выведение пациентов из такого состояния, поэтому я, не колебаясь, взял нужные инструменты и приступил к реанимации. Начал я с непрямого массажа сердца и искусственного дыхания, чередуя их между собой в определенном ритме. Сердце не начинало работать, а дыхание не появилось. Я ввел ему несколько кубиков адреналина, но даже эта мера не помогла завести его. Мне пришлось принять решительное действие - наркоза он бы не выдержал, поэтому я решил вскрыть грудную клетку без обезболивающих. Взяв скальпель, я сделал точный и аккуратный разрез именно в том месте, где располагалось сердце. Я начал делать прямой массаж. После двух минут ожидания его сердце под действием моих движений забилось снова. В моей крови в это время, наверное, резко подскочил уровень адреналина. Меня охватил восторг от того, что сердце удалось "завести". Но радоваться было рано - после критической смерти были часты случаи повторной остановки сердца. Поэтому стоило внимательней относиться к состоянию Гамлета, что я и неукоснительно делал. Пришлось накладывать шов, шрам от которого наверняка останется с ним до конца жизни, как напоминание. Накладывая аккуратный шов на свежую глубокую рану, нанесенную моим скальпелем, я думал, как стоит применять этот препарат и с какими целями. Но мой ум не дал ответа на вопрос, и я махнул на него рукой. "Придумаю после, когда нынешняя проблема разрешится", - думал я, стоя перед ни в чем неповинном юношей. Да, я назвал его состояние именно "проблемой", так как осложнение и его ликвидация для любого эксперимента большая проблема, как бы цинично это не звучало. Да, я циник и прагматик по жизни. В моих исследованиях это только помогает. Пустые надежды для науки не представляют смысла. Я оставил его под тщательным наблюдением. И вот сейчас я пишу эти строки в своем рабочем журнале, сидя у его больничной койки. Гамлет впал в тяжелую стадию комы, но я не чувствую угрызений совести по этому поводу. Я все еще надеюсь, что он сможет рассказать мне хоть что-то из увиденного на том свете, поведает о своих ощущениях. Мне уже двадцать пять, но я все равно не теряю надежды... Надежда для гения... Бред... Но я все равно верю, что он поправится, несмотря на свою циничность и материалистические взгляды... Надежда окрыляет гения... Это была последняя запись, оставленная знаменитым психиатром незадолго до того, как его больница сгорела. По счастливой случайности, его пациент, лежащий в коматозном состоянии, не пострадал. А создатель этих записей, получив ожоги, несовместимые с жизнью, скончался.