---
11 сентября 2014 г. в 18:24
Бретт всегда думал, что многие из рассказов Сатоми — выдумки, требующиеся для успокоения, контроля или чего-то подобного. Как альфа, она была обязана помогать своим подопечным и, как альфа же, умела лгать, не выдавая себя сердцебиением. В любых ее словах, даже самых прозрачных и непонятных, каждый мог найти что-то для себя самого.
Что не может быть сокрыто? Луна, Солнце и Истина.
В последнем Бретт, любивший соврать, чтобы спасти свою задницу, убеждается настолько часто, что впору вытатуировать себе это на лбу. Рано или поздно каждый волк увидит луну — в полнолуние или раньше. Солнце появится из-за туч, когда меньше всего этого ждешь. Истина всплывет, словно утопленник, наружу, даже если к ее шее привязать десятитонный камень.
Впервые он замечает Лиама Данбара в начале года на пробах в команду по лакроссу, и внутри что-то лениво, будто не желая этого, переворачивается.
Когда на третьей тренировке тренер ставит их в одну пару — Лиам Данбар, совершенно обычный парень с лицом если не безобидного олененка, то точно уж веселого щенка, не хватает только высунутого языка и поскуливаний «кинь мячик, кинь мячик, кинь мячик!», оказывается чуть ли не богом лакросса, — и Бретту приходится помочь ему подняться с газона, его прошибает молнией или чем-то подобным. Бретт почти обращается — у него светятся глаза, и лезут когти, рискуя прорвать форменные перчатки, — хотя, как у рожденного с клыками и прочим набором, у него никогда не возникало проблем с самоконтролем.
Лиам лишь недоуменно смотрит ему вслед.
Понятие пары существует только у оборотней, и чертов Данбар, естественно, ничего не чувствует. Более того, Бретт почти уверен, что Лиам — натуральнее всех трав в запасниках Сатоми, и его это раздражает.
— Луна, Солнце, Истина, — тихо рычит Бретт в раздевалке, сжимая руками виски. — Луна, Солнце, Истина.
Именно после этого Бретт Талбот начинает ненавидеть Лиама Данбара. То, что звериная сущность хочет обладать им, заставляет человека выражать страдания более простыми чувствами из-за невозможности его заполучить.
Бретт ведет себя, как мудак, почти большую часть времени. Он — хороший оборотень, опора для тех, кто не в состоянии держать себя в руках, и полноправный, полезный член стаи, но школа — не то место, где следует проявлять подобные качества.
Бретт — популярен, и его раздражает Лиам. А тех, кто раздражает «королей школы», как правило, гнобят. Все начинается с залитого клеем шкафчика, продолжается шутками ниже пояса по поводу отсутствия подружки и заканчивается тем, что Данбар срывается на машине тренера, и вся команда начинает его игнорировать.
Бретту почти стыдно (хотя, кому он врет? стыдно тому, кто внутри него мечтает об обладании, понимании и хорошем завершении с соплями и розовыми сердечками), но он хочет, чтобы Лиам уехал, ушел, исчез из его жизни и больше никогда не попадался на глаза.
Когда семья Лиама переезжает в Бекон Хиллс, в первое же полнолуние Бретт срывается. Вот он пишет эссе по экономике, грызет ручку в задумчивости и рассеянно слушает, как мать внизу гремит посудой, а в следующее мгновение уже терзает когтями свою подушку.
Лунный свет стучится в его окно, а сам желтый блин не скрывают даже тонкие облака.
Если бы Бретт был пьяной девчонкой на вечеринке, он бы позвонил Лиаму и выплюнул ему в трубку что-то вроде: «Возвращайся, придурок, я сдохну без тебя. В самом прямом смысле этого выражения — сдохну». Бретт — оборотень, который еле контролирует себя в полнолуние (теперь, а не всегда), и может разве что непонятно рычать в трубку, потому что с клыками внятно говорить он так и не научился.
— Луна, Солнце, Истина, — слова приходится выдавливать из себя по слогам, но после десяти минут сердце немного успокаивается, и Бретт теперь сжимает подушку в руках, а не в когтях. — Лучше бы тебя никогда не существовало. Мудак.
На самом деле, конечно же, мудак — это Бретт (всегда им был), но все это не имеет значения.
Мать входит как раз в тот момент, когда он почти засыпает на раскуроченной кровати, весь в перьях и закусывая рукав домашней кофты, будто боясь завыть.
Конечно же, мама говорит об этом Сатоми, а та долго и пристально всматривается в глаза Бретта, прежде чем отпустить без расспросов. Он любит ее, мудрую, старую, сильную, как только может любить своего вожака. Ему есть, у кого искать поддержки и, если что, совета. Проблема в том, что Бретт считает, что все рассосется само, пройдет, забудется и перестанет его беспокоить. Что-то вроде этого действительно происходит — ему удается отвлечься, но он все равно это чувствует. К его сожалению, это не исчезает и не уезжает вместе с Лиамом Данбаром. То, что тяготит Бретта, остается с ним, внутри него.
Потом он устает беситься и просто это принимает. Хорошо, у него есть что-то к Лиаму, но данный факт не должен мешать ему жить. Чувства просто становятся его частью и больше не царапают так сильно, не подчиняют себе.
Лето проходит спокойно, и в последний день перед началом занятий Бретт сжигает старые и точно ненужные тетради с конспектами на заднем дворе, а потом до темноты сидит на раскладном стуле (под его весом он уходит железными ножками в землю сантиметров на пять), наблюдая за солнцем.
Бретт вновь видит Лиама осенью, и ему еле хватает сил не завыть, только взглянув на него. От Данбара пахнет чужой псиной, а после парень с этим же запахом кидается на его защиту. Он слышит то, как сбивается чужое сердце — оно всегда сбивалось, Лиам не умеет сдерживаться, — а потом смотрит в глаза и видит, как те полыхают желтым.
Теперь Лиам — оборотень, и Бретта это тоже бесит. Подобное не должно было случится. Конечно, этот идиот мог нарваться на смертельные неприятности, а какой-нибудь сердобольный альфа, в теории, мог бы его спасти укусом, но... Черт подери, теперь у него есть надежда, и это снова рушит весь его мир.
На поле Бретт откровенно красуется, натягивая безразмерную футболку медленно, напрягая мышцы и искоса поглядывая на Лиама (черт, он действительно ведет себя как влюбленная девчонка и пытается привлечь к себе внимание почти так же), но добивается лишь восхищенного замечания от его приятеля и кислой усмешки.
Он зол и раздражен. Бретт просто в бешенстве и готов убивать — желательно, того оборотня, которым несет от всего этого места, но под руку попадается Лиам. Он не хочет его ранить, но сшибает плечом почти со всей силы. Слышится хруст, тихое рычание и оглушительное сердцебиение.
От тамтамов в голове Бретт уходит на другой конец поля и некоторое время массирует виски, прежде чем снова начинается игра.
Он обещает себе поговорить с Лиамом после того, как очухивается на железном столе в ветеринарной клинике с осознанием, что действительно чуть не умер. С каждой минутой уверенность в своем решении гаснет и вскоре вообще исчезает.
Бретт всегда был тем еще вруном, а уж сам себе врать научился наверняка раньше, чем говорить.
Лиам срывается во время следующего матча, он напуган и сломлен, и рядом нет его альфы, чтобы успокоить, и Бретт вспоминает, что он — не особенно хороший парень, но хороший оборотень и уж тем более опытнее, фактически, только что обращенного.
Вместо серьезных признаний и объяснений в пустой раздевалке звучат восхваления в адрес МакКолла. Бретт его ненавидит — тот может быть рядом и помогать, а не ранить и себя, и... остальных. «Да, остальных», — решает он, потому что не умеет по-другому; уже или вообще — не умеет
Бретт почти уходит, чувствуя лопатками усталый, загнанный, но напряженный и полный ожидания взгляд Лиама. Данбар ждет, что он обернется, хочет этого — наверняка, хочет, как сам он мечтает обернуться, — а потом, не дождавшись, спрашивает:
— Почему ты... как будто бешеный?
Бретт действительно зол, все еще зол и все еще расстроен из-за собственной трусости, поэтому замирает и глубоко вздыхает. Немного, и его буквально разорвет на части от эмоций и чувств.
— Потому что ты не мой, — отзывается он, даже не пытаясь скрывать ни горечи, ни ярости.
Истина всегда всплывает, сколько ее ни прячь под водой.
Лиам теперь знает. Лиам в курсе. И теперь его забота, что делать со всем этим дерьмом внутри них двоих.
А Бретт действительно трус, потому что он сделать ничего не может. Просто не в состоянии.