***
Было, мягко говоря, обидно. Кристоф ржал в голос, и от этого обидно становилось ещё больше. - Ну откуда мне было знать? - А в расписание заглядывать не пробовала? – недоумевал друг и одногруппник, который утром имел честь наблюдать, как под взглядом новой преподавательницы Анна медленно стекла под стол. - Пробовала, - Анна потупилась. Кристоф выразительно посмотрел на неё исподлобья, молча взял за руку и потащил к деканату, где висело расписание. Ткнул пальцем в графу на пересечении «Понедельник» и «9:00». Графа гласила: «Портретная живопись, ауд.108, преп. Э.Эренделл». Анна не могла так просто сдаться: - Она тоже хороша. Мисс «Можно сказать и так». И что мне теперь делать? – она поймала взгляд Кристофа. – Извиняться не собираюсь. Она меня обманула. - Сдаётся мне, ты сама себя обманула. – Друг был категоричен и безжалостен. - Напридумывала невесть что… Кристоф был раздражающе прав. В своём воображении Анна уже успела подружиться с Эльзой, заполонить свой дом эскизами с Эльзой, уговорить Эльзу позировать ей для курсовой и, наконец, нарисовать портрет Эльзы во всех подробностях, как хотела с того самого момента, когда утром увидела её. Но Эльза оказалась преподавательницей, а портреты преподавателей – и уж тем более обнажённых преподавателей – как-то не принято приносить на защиту. Анна отчаянно понимала, что больше никого другого рисовать уже не хочет. Она не была ни первой, ни даже второй на потоке, способная, но упрямая она рисовала, как хотела, за что не пользовалась особым расположением прочих педагогов, зато была любима сокурсниками за неуёмный норов и уверенность в себе. Она вздохнула и понадеялась, что у неё хватит пресловутой уверенности, дабы попросить новую преподавательницу позировать ей. Значит, Эльзу надо чем-то привлечь.***
- Мисс Саммерс, - раздался над головой уже знакомый голос. – Я бы могла пенять вам, что вы рисуете посреди лекции, но, сами понимаете, в художественном колледже это прозвучит смешно. Группа посмеялась, а Анна, не отрываясь от конспекта, что-то упоённо дописала и, повернувшись к преподавательнице, с улыбкой протянула ей тетрадь. На развороте вверху страницы были дата, название темы, пара первых предложений – а затем прямо ручкой на клетчатой бумаге портрет Эльзы (бровь поднята, на губах усмешка) и подпись: «Будьте моей натурщицей». Преподавательница ровно как на рисунке изогнула бровь, и под напряжённым взглядом Анны пошла к своему столу, а вернулась с красной ручкой, которой принялась чёркать поверх рисунка, внося исправления. - Щека слишком поднята, этот глаз получился ýже – у меня что, всегда такой прищур? – она изобразила, какой, и группа снова рассмеялась. - Ракурс сам по себе неудачный, видите, тени должны лежать вот так – и уже получается абы что. Переделывайте, мисс Саммерс, раз уж взялись. – Она ободряюще улыбнулась сникшей девушке. – Работайте, Анна, вам ещё многому необходимо научиться. У вас всё получится. И, как ни в чём не бывало, продолжила лекцию.***
Занятия по портрету проходили дважды в неделю: одна первая пара в понедельник - лекция, и последние две пары в четверг – практика. На практике Эльза не использует доску, показывая детали на своём холсте, а посему в четверг Анна отпросилась с декорации и заперлась в 108-ом кабинете с цветными мелками. Спустя час вошедшая в класс группа могла созерцать Анну, старательно отмывающуюся от пятен мела на одежде, а так же доску, на которой среди нарисованных снегов была в полный рост изображена Эльза Эренделл. На преподавательнице было роскошное голубое платье, вытканное, казалось, изо льда, стройная ножка выглядывала из откровенного разреза, коса была небрежно переброшена через плечо. Эльза улыбалась и даже как будто что-то пела, а из раскрытой ладони вверх поднимались маленькие снежные вихри. Одногруппники одобрительно захмыкали, разглядывая рисунок, и когда настоящая Эльза со звонком вошла в кабинет, вежливо разошлись по своим местам и молча уставились на неё в ожидании реакции. Женщина долго рассматривала своё изображение, достала телефон, сфотографировала рисунок и лишь потом повернулась к Анне. - Весьма неплохо, Мисс Саммерс. Это действительно впечатляет. По крайней мере, предыдущие недочёты вы исправили, - Эльза направилась к смущённо покрасневшей девушке. – Давайте теперь посмотрим на новые. Ветер сдувает снег в одну сторону, а подол платья – в другую, - она загнула палец, и Анне показалось, будто ей в грудь воткнулась стрела. – Вы прекрасно передали движение, но волосы законам физики, почему-то, не подчиняются, будто я использую «Тафт. Три погоды». – Вторая стрела. – Вы вывихнули мне правую лодыжку – разве можно так стоять? – она загнула третий палец, и в Анну прилетела третья стрела. Эльза подошла к девушке, положила ей руку на плечо и наклонилась, показывая другой рукой на доску. – Ну и в самом деле, Анна, позвольте поинтересоваться, почему у меня обе ладони левые? В нарастающем хохоте Анна сокрушённо стукнулась лбом об парту.***
На первое занятие в феврале Эльза привела натурщицу. - Это Хельга, и на ближайшие две недели она должна занимать все ваши мысли. Сегодня делаете эскиз, на следующем практическом занятии нанесёте краски, заканчивать будете самостоятельно. Мистер Бьогманн, принесите из подсобки стул и ткань для нашей натурщицы, ребята, расставьте мольберты по кругу, мисс Андерсен, раздвиньте шторы, мистер Баркер, зная вашу страсть к гиперболизириванию, попрошу на картине не преувеличивать естественных параметров Хельги. Она обошла класс взглядом, на секунду задержалась на Анне, стрельнула в её сторону указательным пальцем и с той же будничной интонацией добавила: - Мисс Саммерс, попробуете пририсовать бедной девушке мою голову – получите «неуд». Группа необидно захихикала. Маниакальное стремление Анны нарисовать портрет их, собственно, преподавательницы по портрету стало притчей во языцех. Студентка в ответ щёлкнула пальцами и отвела наиграно раздосадованный взгляд, мол, «чёрт, раскусили». Хельга скрылась за ширмой, в центре поставили стул и небрежно набросили на него белую ткань, девушка вернулась, запахиваясь в халат, Эльза развернула стул к окну и натурщица, обойдя его и придерживая халат, аккуратно оседлала его задом наперёд и скинула халат Эльзе. В аудитории повисло нервное молчание. - Приступайте, - произнесла преподавательница так внезапно, что все вздрогнули. Собственно, сидела Хельга очень продуманно, грудь её пряталась за спинкой стула, а ткань закрывала всё остальное. Она поставила локти на спинку, положила правую ладонь на левое плечо, а другую руку свесила вперёд. Кожа девушки была бледной, и в этом была своя сложность: показать одними лишь тенями границу, где заканчивается ткань и начинается тело. Первые минуты все молча рассматривали натурщицу, представляя, как будет выглядеть картина, а затем зашелестели грифели и народ потихоньку включился в процесс. Эльза ходила между мольбертами, заглядывая в наброски, время от времени давая какие-то указания. Анна долго не могла начать, вглядывалась в девушку на стуле, будто хотела прочесть её мысли, и, наконец, вернувшись к холсту, вздрогнула, потому что Эльза стояла рядом с ней. - Анна, - она склонилась к девушке и тихо заговорила ей на ухо, отчего Анну обдало волной жара. – Я попрошу вас серьёзно отнестись к этому заданию. Раз вы так хотите меня нарисовать, я должна знать, стоит ли оно того. Вы действительно хорошо рисуете, вы вкладываете душу. Не думайте, что я такая нехорошая, раз вечно придираюсь, - Анна посмотрела на преподавательницу круглыми глазами и отчаянно замотала головой, но та продолжала. – Я придираюсь к технике и невнимательности – а это можно исправить. Так что покажите мне, мисс Саммерс, на что вы способны. Она ободряюще ей улыбнусь и собралась, было, пойти дальше, но Анна отчаянно посмотрела на Хельгу, на Эльзу и шёпотом выпалила: - Я не знаю, о чём она думает! Эльза оценивающе посмотрела на натурщицу. - А вы знали, Анна, о чём думала я в тот момент, когда вы захотели меня нарисовать? Анна замерла. Её воображаемой Эльзе, живущей на не нарисованной картине, Анна могла приписывать любые мысли. Как–то не думала она об этом. - Не беспокойтесь, мисс Саммерс. Посмотрим на вашу работу, и, быть может, я дам вам подсказку. А Хельга, - она снова взглянула на девушку, - Хельга думает о том, что у неё затекла рука и мёрзнут ноги.***
Анна взяла эскиз домой, чтобы перенести его на бумагу и по возможности к следующему четвергу сделать такой черновик картины, который понравится ей самой. Быстро поужинав, она вернулась в свою комнату, поставила на стол сегодняшний эскиз и принялась перерисовывать его, пока воспоминания с урока были свежи. Это занятие дало ей возможность поразмыслить. Итак, Эльза совершенно не против ей позировать, она дала это понять, как и то, что все её ошибки можно исправить, и в целом Эльзе нравится, как она рисует. Мелькнула шальная мысль, что и обнажённую натурщицу она привела не просто так, но Анна тут же прогнала подобные домыслы: тогда в действиях Эльзы слишком многое, выходит, завязано на ней, Анне, – а у преподавательницы не было никаких мотивов так поступать. Наверное. В любом случае, сегодняшняя натурщица оказалась сюрпризом для всех. Парни нервно ёжились, девушки смотрели кто с завистью, кто с презрением – их группа впервые рисовала обнажённую натуру и должного хладнокровия не было ни у кого. Она сама провела несколько томительных минут, пока возбуждение от вида голой девушки не спало. Анна попыталась представить себя на её месте и содрогнулась. Это, видимо, надо очень любить внимание к себе, чтобы так смело позировать. Внимание… Вот именно! Анна откинулась на спинку стула и про себя рассмеялась. Перед ней лежала готовая копия, но девушке сейчас было не до неё. Анна взяла сегодняшний эскиз, ещё один новый холст и, забравшись с ними на кровать, поставила холст на колени и принялась быстро рисовать. Плотину прорвало и вдохновение накрыло её с головой. Конечно же, Хельга любила внимание, но уже спустя минут пятнадцать с начала урока она явно разочаровалась в своей роли натурщицы. Память услужливо подсказала Анне, как девушка сжимала пальцы на затёкшей руке, как тряслась она, надевая халат, когда занятие закончилось. Хельга то и дело ёрзала, потому что сексуально выгнутая спина явно ныла, гордо вздёрнутый носик то и дело опускался – поди, подержи шею в таком положении почти два часа. Время пролетело незаметно, и вскоре Анна с гордостью любовалась своим «шедевром». На новом холсте были всё тот же стул, та же ткань и та же Хельга. Только в карикатуре. Стул был откровенно детских размеров, и непомерных размеров грудь гордо опиралась на его низкую спинку. Талия практически отсутствовала. Сидения почти не было видно под аппетитными формами. В вытянутой вперёд руке девушка сжимала гирю, о приличном весе которой говорили и надпись «5кг», и мужественный бицепс. Стул и ноги девушки стояли не на полу, а в огромном тазу с горячей водой, от которой поднимался старательно вырисованный Анной пар. И сразу стало проще. Конечно, она не собиралась сдавать эту карикатуру вместо заданной работы, но теперь Анна по крайней мере понимала, о чём думала Хельга, теперь она знала, что сможет сделать стóящую картину. Она вернулась к копии эскиза на столе, подготовила краски и принялась за работу.***
- Мисс Саммерс, - окликнула её Эльза, когда в следующий четверг Анна с одногруппниками пришли на практическое занятие. – Я видела, вы брали эскиз домой? Анна смутилась, но Эльза одобряюще улыбнулась, и девушка поставила упакованный в чехол холст на мольберт. - Да, я за эту неделю сделала черновик картины, а для этого мне нужна была копия эскиза… Эльза понятливо кивнула. - Просто я, уж простите, беспокоилась, как бы вы не забыли его дома, - преподавательница говорила вполне серьёзно, но Анна всё равно обиделась, хотя беспокоиться и правда было из-за чего: этим утром Анна проспала и собиралась впопыхах. Эльза ещё что-то говорила, а Анну внезапно поразила страшная мысль. Девушка медленно, как во сне повернулась к холсту, потянула за уголок чехла и зажмурилась, вжав голову в плечи. Когда она открыла глаза, на холсте по-прежнему была нарисованная жирными карандашными линиями Хельга, обладательница пятого размера, гири и тазика. Повисла напряжённая тишина, а затем за спиной, неспособная сдержать эмоций, прыснула Эльза. - Да вы, мисс Саммерс, просто зрите в корень, - совершенно непедагогично давясь смехом и вытирая слёзы, проговорила она. Анна хотела провалиться сквозь землю. – Ну что, побежите домой за нормальным эскизом или будете дорисовывать этот?***
Анна вымещала свою злость на куске глины. Небольшая детальная фигурка «Чужого», которую она начала ещё в январе, получалась донельзя милой, поэтому девушка оставила её до лучших времён, и сейчас медитировала на новый бесформенный кусок на станке. По пятницам она приходила на факультатив к скульпторам, засиживалась допоздна, и знающий её преподаватель оставлял ей ключ от кабинета. Сегодня, впрочем, у Анны не было никакого желания что-либо делать, и в мастерскую она пришла скорее по привычке. Вчерашнее недоразумение с карикатурой и перепутанным эскизом выбило её из колеи. Привыкшая всегда идти напролом и не пасовать ни перед чем, она вдруг поняла, что все её старания пропадают втуне. Анна машинально потянулась руками к глине, быстро возвела основание бюста, переходящее в узкие плечи и тонкую шею, придала форму голове и принялась за лицо. Точно так же она пыталась построить какие-то хотя бы доверительные отношения с преподавательницей. Но Эльза не была глиняной, её нельзя было править по своему желанию. Нельзя было одним движением стека превратить немного саркастичную ухмылку в милую улыбку, как невозможным казалось хоть чудом, хоть правдой, хоть неправдой завоевать её расположение. - Что скажете, мисс Эренделл? – неожиданно спросила Анна у бюста преподавательницы, шлёпнув его стеком по носу. – Каковы мои шансы на вашу благосклонность? Глина в ответ безмолвствовала. Не смотрела оценивающе, не усмехалась и не язвила, не учила и не поучала. И Анна уже сама не могла понять, кого же полюбила на самом деле: недосягаемую и непостижимую преподавательницу или кроткую героиню картины, нарисованной её воображением, девушку у разукрашенного инеем окна. А она влюбилась, и это она знала наверняка. Можно было придумывать синонимы, оправдываться перед другими – но себе-то что толку врать. Конечно, она по-прежнему хотела нарисовать портрет Эльзы – чтобы иметь у себя хоть частичку её, ту трогательную частичку, которую циничная преподавательница имела неосторожность продемонстрировать ей при первой встрече, частичку, которую Анна так лелеяла всё это время. Конечно, она пыталась нарисовать картину по памяти – и у неё ничего не вышло. Не хватало цвета, не хватало глубины. Не хватало присутствия. Не хватало главной героини. Она сидела почти спиной к распахнутым дверям и не знала, как уже минут пять за ней беззвучно наблюдала прислонившаяся к дверному косяку Эльза. Она с каким-то упоением смотрела, как по мановению волшебства под руками девушки комок глины принимает знакомые очертания. Конечно же, Анна опять лепила её, девушке даже не нужен был эскиз, чтобы с хирургической точностью орудовать стеком, неуловимыми движениями превращая глину в произведение искусства. Наверное, как-то так же Бог создавал человека. Страшно было представить, сколько Анна её рассматривала и рисовала, чтобы так быстро и детально изобразить каждую чёрточку на лице. Она уже хотела было постучаться и войти, но тут Анна разогнулась, посмотрела оценивающе на результат своих трудов, а затем убрала стек и, медленно подавшись вперёд, положила ладонь на лицо скульптуре. Пальцы сжались что есть сил, смазывая мягкую глину и черты лица, а Анна согнулась пополам, плечи её задрожали и последнее, что увидела Эльза, - это как тыльной стороной ладони Анна, стиснув зубы, размазывала по лицу злые слёзы. В следующую секунду Эльза уже стояла спиной к стене, прижимая руку ко рту, с ужасом и горечью глядя в стену напротив. Она всё сделала не так. Она думала, что старается для Анны, но теперь непонятно стало, для чего всё это было на самом деле. Она боялась признаться себе, что хотела, как из глины, вылепить из этой девушки собственную Галатею. Она вела себя грубо и бестактно по отношению к человеку, который неожиданно стал так важен, который всеми силами старался обратить на себя внимание, стать лучше для неё, достойнее… Эльза понимала: что-то в их отношениях необходимо менять. Она постояла, прислонившись к стене, ещё пару минут, затем постучала, выдержала паузу и вошла в мастерскую. Анна, видимо, уже успокоилась, и незнающий человек мог бы принять слегка покрасневшие глаза за усталость. Девушка вежливо кивнула ей и вернулась к работе, Эльза перевела взгляд и изумилась тому, как быстро ей удалось восстановить испорченную ей же самой работу. Удивительным казалось ей упорство, с которым Анна, не стесняясь её присутствия, прорисовывала черты лица человека, который не проявил к ней должного уважения. - Вам действительно стоило поступать на скульптора, - произнесла Эльза и тут же мысленно дала себе пинка. Похвалила, тоже мне. - Не беспокойтесь, мисс Эренделл, - неожиданно холодно ответила Анна, откладывая инструмент. Она поднялась и направилась к раковине - отмыть руки от глины. – Если в следующем году на скульптуре освободится одно место, я переведусь и больше не буду вам докучать. Эльза вздрогнула, будто от пощёчины. Она это серьёзно? Преподавательница подавила нарастающую панику и отчаяние и поспешила исправиться: - Анна, вы прекрасно поняли, что я хотела сказать. – Она придала голосу мягкости, но вышло всё равно как-то грубо. Может, ей стоит немного помолчать и не усугублять то, что она уже и так, казалось, безнадёжно испортила? - Поняла, - Анна всё-таки удостоила её грустной улыбки. – Вы что-то хотели, мисс Эренделл? – устало спросила она, и от этой интонации у Эльзы всё в груди защемило. Показалось на мгновение, будто девушка с какой-то ненавистью отмывает руки после прикосновения к её глиняному лицу. Она неоправданно – да и как такое можно оправдать – причиняла Анне боль, и теперь Анна неумышленно, но давала понять, что ей это, мягко говоря, не по душе. Эльза не без удивления поняла, что за всеми перипетиями в их непонятных отношениях они забыли о самом главном – о, собственно, портрете. Быть может, ещё не поздно. Анна вытерла руки и повернулась к преподавательнице. - Так что вы хотели? - Идёмте, мисс Саммерс, - Эльза взяла девушку за руку и повела за собой прочь из мастерской, по коридору, к 108й аудитории. Она пропустила Анну вперёд и закрыла дверь, прошла в кабинет и небрежно скинула сумку и пиджак на стол. - Возьми в подсобке новый холст, - произнесла она и, прежде чем Анна успела что-то сказать, принялась расстёгивать рубашку. Девушка заворожённо смотрела, как преподавательница избавляется от деталей одежды, складируя её в одну кучу на столе. Оставшись в белье, Эльза подняла на неё глаза и скептически изогнула бровь. - Мисс Саммерс, принесите и установите холст, иначе за сеанс стриптиза я начну брать деньги. Когда Анна вернулась, Эльза уже стояла полностью обнажённая у окна, опираясь ладонями о подоконник. Внутри Анны всё сжалось в тугой узел. Может, ну к чёрту? К чёрту её уязвлённую гордость, к чёрту злость на эту женщину. Подойти и, прижав запястья к холодному стеклу, поцеловать. Пройтись ладонями вниз по этому шикарному телу, касаться его губами, языком, скользнуть ещё ниже… Анна встряхнула головой, прогоняя неподобающие мысли. Её подмывало спросить, что же случилось, что за зверь сдох в лесу, раз преподавательница так резко поменяла свою точку зрения. Но она боялась всё испортить, упускать свой шанс не хотелось, а выяснение причин можно отложить и на потом. Девушка огляделась и про себя посетовала, что в помещении было слишком темно, щёлкнула выключателем – и всё равно не то. - Как мне встать? – с некоторой игривостью спросила Эльза. Анна запнулась. Ей неловко было просить, но… но иначе будет не то. - Я хотела бы… это нужно рисовать на рассвете, когда свет падает на лицо слева… - она смутилась и затихла. Ей дают такую возможность, а она привередничает, время суток ей, видите ли, не то… Эльза стояла, даже не утруждая себя, чтобы прикрыть обнажённое тело, и Анна глаз не могла оторвать от этой алебастровой кожи, от этих синих венок на шее, от стыдливо выступающих розовых сосков. - А ты собираешься сегодня нарисовать всё? – в голосе прозвучало не то удивление, не то издёвка. Как же Анну злила такая интонация! Наверное, именно из-за такого тона она полувосхищалась-полуненавидела свою преподавательницу. – Сейчас сделаешь эскиз, а завтра утром продолжим. В субботу тут никого нет, но мне дадут ключ. Ах, как это всё складно звучит. Ну что ж, мисс Эренделл, сыграем по вашим правилам. Анна, сглотнув застрявший в горле ком и подавляя возбуждение внизу живота, подошла к Эльзе и перевернула её левую ладонь так, чтобы большой палец был сверху подоконника; положила ей правую ладонь на стекло; сделала шаг назад, оценивающе посмотрела, спохватилась и, пробежав пальцами по волосам преподавательницы, выдернула из них шпильки, перебросила упавшую платиновую косу вперёд через левое плечо, набросила на лицо несколько тонких прядок. Переборов себя, опустилась на колени и аккуратно отвела левую ногу Эльзы немного назад. Прикосновения к бархатной коже хватило, чтобы разум на секунду отключился, и, придя в себя, Анна обнаружила, что ласково скользит ладонью по маленькой аккуратной стопе. Покраснела и резко одёрнула руку, но Эльза ничего не сказала, и Анна могла поклясться: в наступившей тишине она почти слышала, как Эльза улыбалась. Анна встала, ещё раз критически окинула взглядом свою натурщицу, словно вылепленную из глины её руками, довольно кивнула себе и, наконец, скрылась за мольбертом.***
Анна долго не могла уснуть, что, впрочем, не было удивительно. Она крутилась, то утыкаясь лицом в подушку, то закидывая ноги на стену, в результате свалилась с кровати, и теперь снова лежала, накрывшись одеялом с головой. Перед глазами до сих пор стояла Эльза. Не нарисованная, как предыдущие полтора месяца, а самая что ни на есть настоящая и самая что ни на есть раздетая. Анна даже не знала, нравится ей это или нет. Ей следовало бы радоваться: то, к чему она шла всё это время, сегодня, наконец, свершилось, и всё же что-то было не так. У неё было стойкое ощущение, будто она упустила нечто важное. Обнажённая преподавательница неотступно маячила перед глазами, стоило Анне их закрыть, мешала сосредоточиться и расставить по полочкам все события, начиная со дня их знакомства. Вот она знакомится с милой и доброй девушкой, такой прекрасной, что Анна заражается навязчивой идеей нарисовать её портрет, но вот звенит звонок и девушка превращается в саркастичную, подмечающую каждую мелочь и неверный штрих преподавательницу. И вот Анна уже скользит рукой под ночную рубашку, касается своей груди, ласкает то одну, то другую, сначала мягко касаясь, а затем до боли сжимая соски. Вот она рисует Эльзу в тетради, а злобная училка чертит красным поверх, от чего становится больно и обидно, но тут же улыбается ей ободряюще и говорит, что всё получится. И она, как ребёнок, верит – получится. Она рисует Эльзу мелом на доске, и в своём ежедневнике, и на холсте в классе, и на бумаге дома, её профили украшают поля тетрадей – конечно, так она уж научится исправлять ошибки предыдущих работ. Анна двигается на сминающейся простыни, подаваясь бёдрами вперёд, внутри всё сжимается и ноет, а она продолжает дразнить себя, то нежно поглаживая, то царапая ногтями кожу на животе и бёдрах. Анне не к чему было придраться: Эльза грубо и методично тыкала её носом в её ошибки и глупости и, несмотря на это, пообещала ей, что Анна достигнет хорошего уровня и она будет ей позировать – и обещание сдержала. Несмотря на все промахи, Эльза поверила в неё, а между делом шлифовала, обтачивала её навыки… Анна точно могла сказать – ни с кем другим в её группе Эльза так не возилась. Всё казалось ясным и понятным – и всё равно Анна чувствовала: она что-то упустила. Анна уже лежит на спине и сквозь закрытые веки наблюдает, как преподавательница расстёгивает рубашку – пуговка за пуговкой - и смотрит исподлобья искушающе (Анна не могла вспомнить, был ли этот томный взгляд на самом деле или она его себе выдумала только что), как Эльза медленно расстёгивает джинсы – как вообще можно так сексуально расстёгивать джинсы? Анна подаётся бёдрами вперёд, проникая в себя пальцами, а затем вынимает их, теребя клитор и губы, и снова внутрь, где всё горит и плавится, и снова, и снова… Эльза в её воображении сидит в одних трусиках на преподавательском столе и, раздвинув ноги, ласкает себя через бельё. Вот она приподнимает ноги и стягивает c себя последнюю деталь одежды… Понимание подбросило Анну на кровати, она резко села и уставилась в темноту. Тело ещё дрожало и горело, но возбуждение схлынуло, словно её холодной водой окатили. Она просила преподавательницу позировать ей. Она проговорилась в первый день, как бы ей хотелось запечатлеть тот момент, когда она вошла в класс и увидела её. Она рисовала и лепила её раз за разом, не стесняясь и не смущаясь своей откровенности. Но она не говорила Эльзе, что хочет нарисовать её обнажённой.***
Эльза едва не подавилась кофе, когда Анна вошла утром в кабинет: девушка была мрачнее тучи, а завидев её и вовсе скисла. - Кажется, вы сегодня не в настроении рисовать, мисс Саммерс, - заметила она. Вот опять: это могло бы прозвучать заботливо или печально, но из уст Эльзы… Непонятный сарказм, словно это доставляет Эльзе какое-то удовольствие, издеваться на ней. Анна пожала плечами и начала готовить рисовальные принадлежности и смешивать краску, критически изучая вчерашний эскиз, стоявший на мольберте. Получалось, как она и хотела – тогда, но что ей было нужно сейчас, она не знала. Она даже не знала, обрадуется ли, признайся ей сейчас Эльза в любви. Преподавательница допила кофе и принялась раздеваться, и Анна перевела на неё взгляд. Не для того, чтобы полюбоваться, нет. Этот нечестный приём прежде отвлёк её от главного, и сейчас Анна смотрела преподавательнице в лицо, в глаза. Она должна была узнать, зачем Эльза это делает. От женщины не укрылось её внимание, и Анна это знала, и Эльза знала, что Анна знала, и это могло продолжаться до бесконечности, но когда Эльза осталась в джинсах и с обнажённой грудью, Анна глубоко вздохнула, отвела глаза и задала интересовавший её вопрос. - Мисс Эренделл. А почему вы раздеваетесь? Эльза подняла голову и удивлённо посмотрела на девушку. Действительно, не понимает. - Я никогда не говорила, что хочу нарисовать вас обнажённой, - пояснила Анна, глядя, как замешательство на лице Эльзы сменяется досадой и застывает маской. Она могла бы оправдаться, сказать, что она сама тоже так это и представляла, соврать, что Анна на самом деле упоминала об этом… Но одна женщина не будет просто так раздеваться перед другой. Эльза молчала. Молчала тяжело и отчаянно. Не молчи она, расскажи правду, и Анна бы ещё постаралась понять её мотивы – наверняка поняла бы. Но чего бы ни хотела Эльза, что бы она ни хотела ей доказать или показать – Анна чувствовала себя обманутой, словно ввязалась в заведомо проигрышную игру, как наивный ребёнок. - Долго вы ещё будете со мной играть? – холодно спросила девушка. Эльза закусила губу и сделала шаг к Анне, но девушка отступила назад. Преподавательница хотела что-то сказать, открыться, но она понимала, что на вопрос Анны ответить здраво не может: «Почему вы раздеваетесь? – Потому что я люблю тебя». Странно и не взаимосвязано. «Почему вы раздеваетесь? – Потому что я хочу тебя». Больше похоже на правду, но к чему тогда весь этот цирк. «Почему вы раздеваетесь? – Потому что ты хотела меня нарисовать». В это можно было бы поверить, но нестыковка в обнажённой натурой… - Потому что, - ответила за неё Анна, голос её угрожающе зашипел, - вы хотите любым способом привлечь моё внимание. Вы надеялись, что я поведусь, как глупая школьница в первую весну? Брошусь на шею строгой, но заботливой учительнице, которая умело чередует кнут и пряник? Эльза наконец нашла в себе силы заговорить. - Нет, Анна, - тихо-тихо произнесла она, голос её дрожал, глаза были опущены – секунда – и перед Анной стояла всё та же девушка, что и в первую встречу. – Ты сказала, что хочешь нарисовать меня, это лестно, и я хотела помочь тебе, я учила тебя, я надеялась… - Вы не ответили на мой вопрос, - перебила её Анна. Она стояла, сжимая кулаки и нарочито глядя на вчерашний эскиз. Она готова была сорваться, и если Эльза сейчас же не ответит хоть что-то, во что не стыдно поверить… Но Эльза уже и сама не знала. Это всё было эгоистично, и глупо, и жестоко… - Пропадите вы пропадом! – выкрикнула Анна и, сорвав с вешалки пальто и шапку, вылетела из кабинета. Эльза, поражённая на мгновение, успела впрыгнуть в сапоги и накинуть блузку на голое тело, застёгиваясь, сделала шаг к выходу, но тут же снова столкнулась с Анной. Девушка стремительно вошла в кабинет и, небрежно отодвинув преподавательницу в сторону, подошла к мольберту и со словами «не хочу, чтобы это кто-то увидел» схватила холст. Прежде чем Эльза успела воскликнуть, Анна распахнула окно и выкинула эскиз в рыхлый снег. У Эльзы перед глазами рухнул мир. Она стояла ещё секунду, а в следующее мгновение уже бежала по коридору на крыльцо, на улицу, она обежала корпус и рухнула на колени прямо в снег. Эльза подняла расплывающийся эскиз и, прижав холст к груди, зарыдала. Она не знала, сколько времени так провела. Достаточно, чтобы назвать себя трусливой дурой, потерявшей теперь всякую надежду на понимание – какое может быть понимание, она ничего не смогла сказать Анне. Позади заскрипел снег, на плечи ей легло её пальто. - Я вам нравлюсь. Анна не спрашивала, а Эльза и не смогла бы сейчас ответить, горький комок в горле мешал говорить, морозный воздух обжигал лёгкие, колени промокли, но идти никуда не хотелось. Хотелось стоять здесь в снегу, плакать из-за собственной глупости и упрямости, а может и трусости, заставлявшей её, прикрываясь язвительностью, молчать и не говорить прямо о том, что чувствует и чего хочет. - Я хотела, чтобы у тебя была хоть частичка меня, - произнесла Эльза, и Анна поражённо замерла, понимая, что думала об этом со своей точки зрения в этих же выражениях. – Даже если бы ты не захотела, чтобы мы были вместе. Я хотела, чтобы ты думала только обо мне. «Ну что ж, - внутренне улыбнувшись себе, подумала Анна. – Тебе это определённо удалось». Она помогла Эльзе подняться и повела её обратно в класс.***
После выходных, проведённых в мучительных раздумьях, Анна решила пока держать дистанцию – мало ли что ещё взбредёт в голову преподавательнице. Вечером воскресенья она, ложась спать, так разнервничалась, что уснула далеко за полночь и закономерно проспала. Она влетела в аудиторию 108 со звонком, скользнула взглядом по Эльзе, стоявшей за преподавательским столом, сдержанно кивнула и прошла на своё место. Она долго раскладывала вещи, группа вежливо ждала, и когда Анна, наконец закончив, подняла глаза… На доске был мелом нарисован её портрет. Она стояла в этом же кабинете за своим мольбертом, частично скрытая им, и пристально смотрела вперёд на зрителя, словно продумывала, как подчеркнуть какую-то черту лица, а, быть может, просто любовалась обнажённым телом натурщицы. Она что, действительно так выглядит, когда рисует? Эльзе, что в эту минуту, смущённо улыбаясь, сидит за столом, определённо, виднее. Сбоку от рисунка она не сразу, но заметила надпись: «Будь моей художницей». Последний урок уже давно закончился, но их ещё задержали, и Анна ежесекундно поглядывала в окно. Когда можно было, наконец, идти, она ринулась собирать вещи, но Кристоф остановил её, сказал «Иди, догоняй, я сам всё сложу, занесу потом», и Анна, благодарно кивнув и, на ходу накидывая куртку, ринулась из кабинета вон. Она выскочила на крыльцо, когда Эльза подходила к воротам колледжа, и догнала её уже на улице, беспардонно взяла под руку и как ни в чём не бывало пошла рядом с ней. - Как вы думаете, мисс Эренделл, - нарочито менторским тоном заговорила Анна, поправляя невидимые очки. – Как отнесётся комиссия кафедры, если на защиту курсовой я принесу портрет одной обнажённой преподавательницы с этой кафедры? Эльза усмехнулась, а на самом деле - камень с души упал. - А как же эскиз? – поинтересовалась Эльза, глядя девушке в лицо. – Он весь потёк. Анна на мгновение остановилась, повернулась к Эльзе и быстро чмокнула её в губы. Улыбнулась. - Ничего, - девушка продолжила идти, и Эльзе пришлось последовать за ней. – Нарисуем новый, ещё лучше предыдущего. Ты обещала мне подсказку, - произнесла она, улыбаясь и намеренно глядя перед собой, чтобы не видеть удивлённо-счастливого выражения на лице Эльзы и не смущать её. – Чтобы я могла узнать, о чём ты думала перед тем, как я вошла в кабинет. Эльза счастливо улыбнулась воспоминаниям и прижалась к Анне. - Я думала, как было бы хорошо, если бы девушка, что я увидела минуту назад в окне – с рыжими косичками и холстом подмышкой – училась на живописи. Я могла бы с ней познакомиться. - Думаю, - медленно проговорила Анна, - нам уже давно пора нормально познакомиться.