Слепая

Временные потоки всё ещё не прекращают своё движение, но всё же мы смогли выбраться из того дома спустя дни… а может, месяцы? К счастью, все остались живы, но была одна большая проблема, которая не давала мне покоя уже несколько месяцев. Алиса больше не могла видеть. Магия – весьма злая штука, и она совершенно беспощадна по отношению к людям, которые совершают ошибки. Она отобрала самое ценное, что есть у человека – это его зрение. Даже не представляю, каково это, и не хочу представлять. Мурашки бегут по коже от одной только мысли, что есть люди, которые не видят ничего. Лишь темноту. Им страшно? Кажется, что так и есть, но обычному человеку этого не понять, ведь у него всё в порядке со зрением и слухом. Он не может этого знать, а только представлять это и содрогаться от ужаса. Мне приходилось присматривать за Керкленд. Девушка злилась и фыркала, что она не такая уж и беспомощная. Говорила, что может за себя постоять, но с каждым разом голос становился всё тише и тише… Алиса понимала, что это был конец для неё, и она медленно сходила с ума. Темнота в её глазах была жгучей, как пламя огня. Когда блондинка оставалась наедине с собой, то начинала плакать. Девушка не понимала, что же ей теперь делать и как дальше жить, когда вокруг лишь темнота и приходится опираться лишь на звуки. Я слышал её всхлипы, ведь стены в этом доме не такие уж толстые. Всё было прекрасно слышно. Хотелось бы мне ей помочь, но я же не чародей, который в один момент вернул бы ей зрение. Это я во всём виноват. Если бы я только раньше попросил Керкленд не использовать магию, то она не разозлилась бы и не побежала к монстру за моими очками. Всё же я вёл себя, как идиот, а не как герой, который в тот момент нужен был всем. Не могу себе этого простить. Даже время не излечит мои раны и раны тех, кто тогда был со мной в том доме. Любопытство нас погубило. Не помню уже, зачем мы туда приехали и сколько раз перемещались во времени. Для всех это был страшный сон, но лишь в том доме мы были людьми. Такими дружными и сильными духом, несмотря на то, что все умирали, и не один раз. При людях она продолжала вести себя также элегантно и не показывать свою слабость. Она старалась держать осанку и не спотыкаться. Мне приходилось быть её поводырём и следовать за ней везде. Всё же руки у неё не такие тёплые, как в детстве. Они были очень холодными. Так продолжалось уже два месяца или даже больше. Я уже привык к ней. Её светлые золотистые волосы так красиво блестят на солнце, которого она больше не видит, но чувствует своим телом. Светлая кожа очень похожа на молоко. Безжизненные глаза смотрят куда-то вдаль. Она всё равно продолжала носить свои очки, которые так украшали её и придавали ей шарм. Алиса необычайно красива. Раньше я этого не замечал. Теперь в мою голову дошла информация, почему Франция так зациклен на этой девушке и даже как-то пытался жениться на ней, но Алиса не согласилась. Не любила она его и постоянно отходила от него подальше, дабы не начать конфликт. Эта девушка заботилась обо мне и была как родная сестра. Времена менялись. Отношения менялись. Её странный английский юмор был вовсе не смешным, и все эти шутки звучали, как упрёки в мою сторону. Ей не нравилось то, что я стал независимым, но мне не нравилось то, что я закован в кандалы. Мне хотелось просто больше возможностей, но эта девушка ничего не понимала. Пришлось даже устроить войну, которая длилась семь лет. Блондинка до конца не отступала и боролась против нас со своей армией. В последний момент она почему-то сдалась и дала мне эту самую независимость. Почему? Я не знаю. Теперь мне казалось, что она зависит от меня. Как бы Керкленд ни злилась и ни огрызалась, то всё равно понимала, что одна не сможет так жить. Либо я был бы её вечным спутником поводырём, либо тот французский извращенец, которого она так терпеть не может. Да и меня, кстати, тоже терпеть не может, но как ни крути, придётся. В последнее время Алиса со мной вообще не разговаривала. Казалось, что она замкнулась в себе до такой степени, что и разговаривать не может. До сих пор не привыкла к слепоте. Даже ночью приходилось её караулить, ведь бывало так, что девушка вставала с кровати и шла в сторону окна. Врач сказал, что это лунатизм, который происходит на нервной почве. Мне пришлось закрыть все окна на замки и поставить решётки. Она как-то даже посмеялась, сказав, что чувствует себя заключённой в темнице без окон и дверей. В принципе, как мне показалось, она даже права. Всё так и было. Керкленд рассказывала, что ей снятся кошмары, связанные с тем домом. Ей было страшно, ведь эти сны могли её свести с ума ещё больше, чем просто темнота в глазах. Это уже было больше похоже на паранойю. К ней часто наведывались другие страны в гости, чтобы расспросить о её самочувствии. Она врала с улыбкой на лице, что всё в порядке, и она привыкла к темноте в своих глазах. Алиса не хотела, чтобы за неё переживали и сочувствовали ей. Для неё это было унижение. Иногда она просила рассказать ей, что сейчас творится за окном или написано в сегодняшней газете. Мне приходилось ей всё это описывать, и как можно красочнее, чтобы светловолосая могла представить это в мыслях и нарисовать картину яркими красками. В её стране практически постоянно шёл дождь, который она так любила. Никогда бы не подумал, что смогу красочно описать погоду её страны. Всё так мрачно и тоскливо. Однако она счастлива. Хоть что-то меня радует в этой жизни. Венециано смог всё же тогда ожить и помочь нам выбраться. Все были так рады, что он не покинул мир живых, ведь если бы он не очнулся, то мы бы на вечность застряли в том доме и никогда бы не выбрались. Почему же тогда к Алисе не вернулось зрение до сих пор? Неужели она столько магии потратила, чтобы доказать мне, что очень могущественная и может сама за себя постоять? Всё же она была глупа. И я был слишком глуп. Видимо, я не такой уж и герой, раз не мог защитить родного мне человека, который помог мне вырастил и научил меня жить. Видимо, я никогда не дождусь того момента, когда она скажет мне:

«Я так тебя рада видеть».