---
- Билли Джо, мне холодно... На часах было уже два часа ночи, поэтому появление Кула в моем, как мне искренне верилось в первые секунд пять, закрытом номере спросонья больше напугало меня, чем удивило. Сами представьте себе такую картину: Вы только-только начали дремать в своей кровати, и тут дверь в стене прямо напротив Вас медленно открывается, являя за собой фигуру, очертания которой едва различимы в непроглядной темноте небольшого коридора, человека, голос которого спросонья, также, как, впрочем, и его обладатель, Вам кажется абсолютно незнакомым. - Тре? Это ты, что ли? - хриплым ото сна голосом спросил я, как только инстинктивно и резко принял сидячее положение, держась обеими руками за край одеяла и щурясь в провальной попытке увидеть лицо своего ночного гостя. Мужчина, кажется, кивнул, сделав пару шагов вперед, что волей-неволей побудило меня согнуть ноги в коленях, чтобы те были поближе к груди. Огни ночного города, пропускаемые в комнату достаточно большим пластиковым окном на другой стене, рассекретили внешность незнакомца со смутно знакомым голосом, и я, проморгавшись, чтобы окончательно привыкнуть к темноте и с досадой отогнать от себя зачатки сна, наконец, понял, что в моей комнате оказался никто иной, как наш барабанщик - Тре Кул. Ладно, с этим разобрались, но остался один, самый главный не решенный вопрос: что он забыл в моем номере?! Словно заранее узнав этот, в общем-то, вполне логичный вопрос, Райт тихо заговорил, прежде, чем я успел даже рот открыть. Ну, как, "заговорил"? Просто повторил свою фразу, услышав которую в кромешной темноте да еще и от незнакомого голоса, любой бы на моем месте, наверное, наложил кирпичей. - Мне холодно... В этот момент мне захотелось ответить что-нибудь язвительное и грубое, потому что будить меня из-за подобной чуши приравнивалось к самоубийству, если вы не являетесь моим ближайшим родственником или другом, который в данном случае был еще и тем еще засранцем. И только два последних факта не дали мне произнести все свои недовольства вслух, и я, вздохнув, со смирением человека, приговоренного к смертной казни, ответил: - Ладно. Залезай, раз уж пришел. Не знаю, что послужило причиной моей странной реакции - благодарная улыбка, отразившаяся на его лице, или же разноцветные огни города за окном, в свете которых Фрэнк выглядел по истине завораживающе, но что бы это ни было, в одном я был уверен на все сто процентов. Моя спина на несколько долгих секунд покрылась мурашками. Мягкий матрас двуспальной кровати прогнулся под весом второго человека, после чего сразу же последовало копошение под одеялом, видимо, в попытках Тре устроиться поудобнее, что не могло не вызвать у меня умиленной улыбки. Казалось бы, взрослый парень, а некоторые повадки все равно, как у ребенка. Без лишних слов, просьб или даже банальных предупреждений, Райт обнял меня, безумно удивленного и смущенного донельзя, к тому моменту уже успевшего снова нормально улечься на кровать, вытянув ноги, тут же прижатые его ногой к матрасу. В своей жизни я редко попадал в ситуации, в которых реально не знал, как реагировать и как вообще себя вести, но в тот момент это была именно такая ситуация. А впрочем, с другой стороны, зачем Фрэнку нужно было спасаться от холода своей постели холодом чужой? Вполне естественно, что под "холодно" он имел ввиду не столько тонкость своего одеяла или осеннюю прохладу Лондонского воздуха, сколько отсутствия рядом настоящего, живого тепла. Фрэнк вообще был тем еще "тепличным цветком", поэтому холод всегда переносил не важно, а осень и не любил вовсе из-за ее слякоти и ледяных дуновений ветра. Но почему-то даже эти вполне здравые рассуждения наталкивали меня на одну и ту же мысль: что тут происходит?! Копна его рыжих волос настырно щекотала мне подбородок, ведь Фрэнк решил, видимо, добить меня странностью этой ситуации, устроив голову на моей груди, но почему-то у меня совершенно не было желания подвинуть его хотя бы немного ниже, а в лучшем случае - переместить на подушку, размеров которой вполне хватало для еще одной забитой всякой непонятной хренью черепушки. Но я словно боялся его спугнуть, а может быть, даже обидеть. Словно любимого котенка, свернувшегося клубочком где-нибудь на стратегически важном для тебя месте. Но, глядя на его сонную, бессовестную мордочку, мало кому хватает сил вот так согнать питомца восвояси. Нечто подобное сейчас испытывал и я, задумчиво смотря на мягкие волосы друга, также очаровательно устроившегося на мне, а в моей голове теперь была совершенно другая мысль: а этот большой котяра настолько же ласков, как остальное семейство кошачьих? "Потому что волосы у него настолько же пушисты и приятны на ощупь, как шерстка котенка," - подумал я, погладив Райта по голове и нежно улыбнувшись. Помню, еще около часа я провалялся так, боясь даже шевельнуться, лишь бы не разбудить своего персонального котяру, пока сам не провалился в сон, убаюканный его тихим посапыванием и до чертиков приятными объятиями. Утром попытки добиться от него и пары слов были также бессмысленны, как и ночью. К одиннадцати часам дня барабанщик проснулся, сладко зевнув, и только после этого разлепив свои большие глаза, в игривых лучиках уже давно проснувшегося солнца кажущиеся не менее завораживающими, чем в огнях ночного мегаполиса. Его беспокойный взгляд наконец зацепился на одном объекте, оказавшимся, как не странно, мной, после чего тот успокоился и как-то даже потеплел. Кстати, о последнем. - Мне тепло... Тре осоловело улыбнулся, потершись щекой об место, где всю эту ночь покоилась его голова, и осторожно приподнялся, прижавшись к моим губам в коротком, но нежном поцелуе, который, кажется, играл роль его безмерной благодарности. Но только во мне что-то переклинило, и я был готов ответить на поцелуй, как Райт отстранился, прикрыв еще лежащего в полном ауте меня одеялом, сползшим мне до пояса, и ушел, не обернувшись в мою сторону даже один жалкий раз.---
Весь последующий день прошел также, как и всегда они проходят во время туров. Концерт прошел блестяще, публика была в восторге, вернулись по номерам мы уставшие, довольные и счастливые, ближе к вечеру отправившись в бар, дабы отметить очередную победу. Я не спускал с Фрэнка взгляда при любом удобном случае. Тре, как и всегда, болтал о всякой фигне, подтрунивал вместе с Майком надо мной или Джеем, пошло шутил и травил нам интересные байки из жизни за очередной кружкой пива. В общем, делал весьма убедительный вид того, что между нами ровным счетом не изменилось ничего, и даже более того. Ничего такого особенного этой ночью вовсе не происходило. Лишь на недовольную фразу Майка о том, что из-за дурацкого холода он долго не мог заснуть, Кул отозвался самодовольным ответом, a-la у меня все было просто превосходно. Это на пару секунд даже привело двух других парней в ступор, так как они прекрасно знали о том, что из нас четверых больше всего не переносил холода как раз таки именно Райт. Но спрашивать они не стали. Не знаю, что двигало мной в тот момент, когда я, ближе к ночи возвращаясь в свой номер, нарочно не запер его изнутри. И когда в полвторого ночи фигурка барабанщика снова замаячила в дверном проеме в мою спальню, я понял, что это повторится еще не раз. Это длится вот уже несколько лет. С каждым новым туром что-то заметно менялось в наших ночных "посиделках", или, я даже сказал бы "полежалках", хах. Мы позволяли друг другу чуточку больше, чем просто лежать, прижавшись друг к другу в абсолютном молчании, которое могло бы зваться даже звенящим, если бы не шум ночного города, доносящийся в комнату из всегда открытого окна. В какой-то из дней я просто понял, что Фрэнк сделал свой первый шаг, и теперь мне решать, чем именно закончатся наши своеобразные свидания. Да, другого названия этим странным встречам я дать не мог. Но правильно ли проводить все свидание в постели, а утром уходить оттуда по-английски, только поцеловав на прощание? И почему в каждый гребаный раз я не могу добиться от него и словечка, объясняющего его ночные визиты ко мне? Холод здесь явно не играл ровно никакой роли. Райт мог прийти ко мне в самую знойную ночь, когда даже самое тонкое, почти как простыня, одеяло кажется тебе зимней шубой. А хотя... Мне было так наплевать на это. Я ждал наступления ночи с замиранием сердца, как маленькие дети не ждут рождественского подарка под елкой. Не запирать за собой дверь вошло у меня в привычку, которая сказывалась даже в месяцы перерывов от разъездов по городам. Эдриенн, конечно, ругалась, ведь ей приходилось постоянно запирать за мной входную дверь нашего дома. Я лишь виновато пожимал плечами, не зная, что сказать, и только идиот мог не заметить, что во мне что-то изменилось. Я стал рассеянным, по ночам меня мучила бессонница, и даже Эдди под боком с ее нежными объятиями не могли меня усыпить. Я закрывал глаза, пытаясь хотя бы на секунду представить, что меня обнимает он. Но ведь они были такими чертовски разными! И дело здесь было даже не в том, что Эдриенн являлась женщиной, а Тре, что естественно, мужчиной. От Эдди пахло ее обожаемым шоколадом и мятой, а от Фрэнка - яблоками. Сочными, зелеными яблоками, которые я люблю ничуть не меньше, чем Эдриенн свой шоколад. В объятьях моей жены чувствовалась ее собственная защищенность, а в объятьях Фрэнка - желание защищать. Но если я попрошу Фрэнка приехать ко мне в какой-нибудь из дней, когда Эдди не будет дома, он, скорее всего, пошлет меня на три веселых буквы и назовет придурком. Как будто между нами ничего и не было. Как будто все воспоминания о прошедшей ночи стираются из воспоминаний Тре с каждым разом, как только он возвращается в свою постель, а привычка все равно остается, заставляя его раз за разом возвращаться ко мне. Но я дал себе клятву, что скоро все изменится. Я все изменю. И когда в который раз Фрэнк, получив свою дозу ленивых утренних поцелуев и объятий, когда он опять без лишних слов встанет, едва коснувшись моих губ своими на прощание, я возьму его за руку. Я, черт возьми, не дам ему уйти так просто! Пока не узнаю ответ на вопрос, в равной степени послуживший причиной моей бессонницы как и сам Кул в целом. И мне так неописуемо тоскливо было понимать, что ближайшие концерты Green Day, увы, не скоро. Не первую ночь я лелею мечту о продолжении. Стоит моей голове коснуться подушки, а векам едва-едва закрыться, - пред глазами встает он. Я протягиваю руку, и на минуту мне кажется, будто я чувствую его в живую. Чувствую тепло его ладони, биение пульса и легкую дрожь, выдавшую волнение. Уже даже не разобрать: чье из нас? Мне кажется, словно я действительно перенесся в один из тех дней и сейчас лежу на кровати, с замиранием сердца ожидая, когда Фрэнк уйдет, как и всегда, не проронив ни слова. Это ожидание убивает, мешает сполна насладиться действительно добрым утром. Но клятву, данную мне самим собой, я исполню. Осталось подождать каких-то пару месяцев. Мое сердце в тот "роковой" день билось подстреленной птицей, мешая мне заснуть. В бессмысленных метаниях с одного бока на другой, я скинул одеяло на пол, поскольку мне вдруг стало так чертовски жарко, а, может быть, жар был и вовсе во мне. В час ночи я впервые заволновался не из-за того, что совсем скоро должен прийти он, а из-за того, что он не пришел. В два часа ночи это грозило перерасти в уже настоящую панику, а через полчаса мое ожидание, наконец, было вознаграждено. Фрэнк выглядел уставшим. Нет, это не та усталость, что ты накапливаешь в себе весь день, а потом с благоговением отпускаешь ее во время просмотра девятого по счету сна в своей теплой, уютной постели. Это, конечно, имело место быть, но по сравнению с той усталостью, отражавшейся в его глазах и даже излишне скупых движениях, она была слишком незначительна и мала. И тогда я окончательно убедился, что медлить больше нельзя. Уже давно растеряв свою робость, Тре взобрался на мою кровать, без капли стеснения прижавшись к моей груди. В этих объятьях было нечто большее: что-то, что Кул старательно прятал от меня все эти годы. Он лежал, отчаянно цепляясь за ткань моей футболки, так, словно он не хотел, чтобы кто-либо отобрал его у меня, так, как будто он сам не намерен меня когда-либо отпускать. В ту ночь я старался вложить в свои поцелуи всю нежность, на которую только был способен, и все чувства, что всегда неизменно переполняют меня, когда он рядом.---
- Сегодня снова будем играть в молчанку? - не уверен, что он услышал мое ленивое бормотание в подушку, хотя если бы и услышал, то все равно бы проигнорировал, так смысл тогда расстраиваться? Как и ожидалось, моя реплика была пропущена мимо ушей, Кул даже бровью не повел - слишком привык к моим тщетным попыткам завести серьезный разговор. - Фрэнк... Тре вздохнул, бросив тяжелый взгляд на часы. Он всегда уходит в десять часов. Сейчас или никогда. Кул приподнялся на локтях, отодвинув свой край одеяла, нагло перетянутого им посреди ночи на свою сторону, и встал с кровати, намереваясь снова уйти. Не позволю! Фрэнк выглядел потерянным, он не хотел уходить. Я видел это в его глазах и раньше, отнюдь не раз. Но в страхе перед переменами я долго не решался сделать "первый ход". Райт наклонился, коснувшись моих губ осторожно, будто за все эти восемь лет еще не уверенный в реальности той вседозволенности, что я ему предоставил еще бог знает как давно. "Прикосновение" длилось чуть дольше, чем когда-либо до этого. Разрывать поцелуй мы не хотели в равной степени. - Ну уж нет, - уверенно проговорил я, схватив развернувшегося, чтобы уйти, Фрэнка за руку. Когда он обернулся, я не увидел ни удивления, ни страха, ни сомнения. Как долго он этого ждал? Почему молчал все это время? И какого черта я был настолько слеп?! - Ты знаешь, что ты тот еще простофиля? - широкая улыбка, явно не намеренная слезать с моего лица еще долгое время, изменила мой голос до неузнаваемости. В моей голове вряд ли бы нашлось достаточное количество слов, чтобы выразить, как я был счастлив. Без лишних слов, которых за эти восемь лет я и так проронил слишком много, я повалил его на кровать. Фрэнку явно казалась забавной моя напористость; Тре смеялся хрипло и совершенно счастливо. И когда спустя два часа, задыхаясь, помимо моего имени он безостановочно шептал, что ему жарко, я был уверен: этим днем он сдаст ключ от своего номера, потому что отдельный ему больше не понадобится. Раз уж приспичило будить меня на ночь глядя, тогда пусть хотя бы по коридору гостиницы в это время не шатается, честное слово!