***
Снежинки медленно кружились за окном, танцуя свой незамысловатый, но завораживающий танец. Зима полноценно вступала в свои права, отбирая последние крохи тепла, взамен оставляя стылую мерзлоту и леденящий холод. Люси потерла замерзшие руки друг о друга и, оставляя созерцание пленительной красоты на откуп вечности, вернулась к написанию теста. Хотя написанием это было сложно назвать. Девушка на автомате черкала ответы, не забывая привычно ошибаться в нужных местах, а мысли ее витали где-то далеко. Носились как мотыльки, летящие на свет, чтобы умереть; растворялись в волнах морской пены, словно русалочка, бросившаяся в море; скрывались за горизонтом, как уходящее солнце. Люси было нелегко. Она пыталась разобраться в том, что творилось вокруг, что творилось между ней и Греем, что творилось с ней самой. И каждый раз натыкалась на стену, кирпичики которой строились из недоверия, из страха, из нерешительности, из сомнений. А за стеной маленькая девочка, что стояла на краю яхты, растирала мокрые от слез щеки, тянула трясущиеся руки в пугающую глубину, где исчезло ее счастье. За стеной девочка, которая так и не отпустила свое прошлое. Цеплялась за него, тянула за собой этот багаж и всем и каждому говорила, что это ничего, что так и должно быть, что она справилась и живет дальше. Люси не справилась. Себе-то она в этом давно призналась. Поэтому и дальше не переходила грань между безбожным флиртом и чем-то серьезным. Чем-то, что снова могло ее ранить и принести боль. Люси ведь не поднимется больше, если потеряет кого-то. Люди приходят и уходят. Но ей так хотелось, чтобы они остались. Остались навсегда. Звонок разбил звенящий вакуум из мыслей и сомнений. Люси машинально передала листок с ответами вперед и уткнулась взглядом в черную макушку. Стараниями Нацу она все же переехала на их ряд, и теперь Грей был рядом на постоянной основе. Он мог обернуться и просто поглядеть на нее, подмигивая; мог оставить шоколадку на ее столе и делать вид, что это не он, а сидящий рядом Нацу; мог наплевать на проходящую пару, полностью повернуться к ней и обсуждать все на свете: от ужасной погоды, из-за которой пришлось переходить на зимние шины — «Джет и Дрой совсем обнаглели, такие цены просто за смену шин», — до курса на ценные бумаги и пути махинаций, которые более выгодно помогут продвинуть компанию. Их выгоняли с пар, ругали, отсылали к директору, но картина повторялась из раза в раз. Грей был рядом. Всегда и везде. На парах, где вместо учебы выбирал ее; в столовой, где теперь на постоянной основе за ней закрепилось место рядом с ним, ведь все остальные разделились по парочкам; подвозил ее на подработку в кафе и забирал оттуда, не обращая внимания на протесты Люси и замечания, что у нее тоже есть машина; частенько оказывался в клубе именно в те дни, когда там была Люси; беспокоился за нее, когда они с Нацу отправлялись на арену. Грей выбирал ее изо дня в день и ничего не требовал взамен. Он становился незыблемой константой. И Люси было страшно. Страшно привязываться, страшно опираться на него, страшно открыться. Она до одури, до трясущихся коленей, до головокружения боялась, что все это вдруг закончится, рассыплется как карточный домик, и он уйдет. Поэтому, хоть она и с каждым разом все покорней и покорней соглашалась с его вмешательством в ее жизнь, впустить его до самого дна своей души не могла. — У меня идея, — голос Нацу вырвал из небытия, заставляя сосредоточиться на настоящем. Пять пар глаз кто с интересом, а кто и со скепсисом сосредоточились на нем. — У кого какие планы на каникулы? — практически все неопределенно пожали плечами. — Какие вы скучные. У меня есть вариант, который заставит ваши сердца трепетать. Только представьте себе: солнце нещадно палит над головами, на небе ни облачка, а куда не глянь — везде только белый песок и бескрайнее море. Идеально. Люси посмотрела на руку. Пальцы постыдно задрожали, выдавая накрывший ее ужас с головой. Всего пара слов, и она снова маленькая девочка, которая в одночасье лишилась всего. Сидящий рядом Локи крепко сжал ее ладонь, скрывая ее слабость. — Ты не обязана соглашаться. И не обязана объяснять причину. Я всегда на твоей стороне и никому не позволю тебя заставить, — Люси не отреагировала. Только вцепилась до боли, как в спасательный плот, в его руку; дышала часто, прогоняя подкатившую к горлу панику; пыталась развидеть картинку, настойчиво стоящую перед глазами. — Я пас, — Хартфилия подхватила сумку и стремительно вылетела из кабинета, скрываясь в недрах коридора. — Что это с ней? — удивленно спросил Нацу, смотря ей вслед как и все остальные. — Ничего особенного, — Локи небрежно надвинул на нос очки, отвлекая внимание от своей принцессы. — Просто отмени бронь на один билет. — Как быть серым кардиналом, когда о твоих планах известно заранее? — Нацу показательно насупился и полез за телефоном. — Она точно не поедет? — Точно. Локи бескомпромиссно разгромил все надежды и мечты Драгнила, заставляя вернуться на бренную землю. А ведь воображение рисовало такую замечательную картинку: ночь, на пляже никого (конечно это устроил Нацу), одинокий факел горит в темноте, освещая лишь два тела, что наконец обрели свободу и поддались своим истинным желаниям. Разочарование медленно, но верно обескураживало своей неотвратимостью. По лицу парня расползалась обида, словно у ребенка отобрали конфетку, за которой он так долго гнался. — Так какое путешествие нас ждет, Нацу? — умело перевела внимание расстроившегося Драгнила на себя Лисанна. Месяц отношений ясно дал понять — нет ничего хуже, чем раненая гордость ее парня, чьи коварные планы разрушили. А планы в последнее время рушились неоднократно. Грей поднялся первым, оставляя пораженную публику на растерзание Нацу. Рассказывать о своей голубой мечте он мог бесконечно и без повторов. Этот фонтан красноречия не затыкался ничем. Грей знает — за время турнира эту сказку он слышал тысячу раз в тысяче вариаций. Больше его волновал внезапный побег Люси. Он единственный успел заметить и сцепленные руки, и загнанное выражение на ее лице, и отчаянный страх, затопивший радужку. Такие неправильные эмоции для вечно ко всему готовой Хартфилии. И в этот момент Грей понял, что не может оставить ее одну. Совсем и никогда. Коридор затопили мельтешащие студенты, обсуждающие лишь две вещи: прошедшие тесты и долгожданные каникулы. Найти среди этой беспорядочной толпы одну единственную блондинку — задача невозможная, но выполнимая. Грей осмотрелся вокруг, напугав парочку попавшихся под руку парней, и стремительно направился в сторону выхода, к которому быстрым шагом, не замечая ничего, летела Хартфилия. Люси бежала, не смотря по сторонам, торопясь вырваться из замкнутого круга гомона и суетливости, которые только усугубляли ее тревогу и замешательство. Девушка неловко обошла группу студентов, устроивших дискуссию прямо посреди коридора, обогнула держащуюся за руки влюбленную пару и почти достигла спасительной двери, когда плеча коснулась чужая рука, несильно сжимая. И вместо рефлекторного захвата и выворачивания Люси вздрогнула. Впервые. — Ну и куда ты так торопишься? Ты же сегодня без машины, а я обещал тебя подвезти. Подождала бы меня, — Грей оттянул ее, не обернувшуюся, немного назад, ближе к стене, давая спешащему потоку студентов беспрепятственный проход. — Я… забыла, — рассеянно отозвалась девушка, внезапно ближе прижимаясь к его груди и замирая. Люси смотрела на противоположную стену, чувствовала размеренное сердцебиение за своей спиной и успокаивалась. Паника медленно разжимала свои тиски и разрешала, наконец, глубоко вздохнуть. — Экзамены плохо на тебя влияют, — Грей, не отстраняясь, посмотрел на наручные часы. — Мы еще успеваем заехать куда-нибудь и перекусить. Ты не против? — Люси отрицательно покачала головой, а рука Грея вместо того, чтобы опуститься, осторожно приобняла девушку за плечи. Ненадолго, всего на пару секунд, но губительно ощутимо. Люси отстранилась первой, обернулась, кривя губы в вымученной ухмылке, и указала в сторону выхода. — Нас ждут великие дела. — Но мы-то знаем — не дождутся, — легко подхватил Грей и в очередной раз позволил девушке промолчать и вести свою осторожную игру. А на следующий день Люси не пришла.***
Люси несмело осмотрелась по сторонам, ступила на боковую тропинку и неторопливо пошла в сторону возвышающегося над остальными надгробия. Это был первый раз. В первый раз за десять лет она посещала могилу матери. После ее похорон, после того памятного своей скорбью дня, она ни разу не возвращалась в это место. Сначала — по незнанию, после — из-за безысходности. Даже если бы она пришла сюда, ничего бы не изменилось. Ее любимая мамочка не вернулась бы домой, не прижала ее к себе, не поцеловала в макушку и не сказала, что любит ее сильно-сильно. Ее любимая мамочка покоилась на соленом дне детских воспоминаний, ее любимая мамочка вот уже десять лет превратилась в прах, ее любимая мамочка навсегда осталась в памяти и незаживающем сердце. Люси осторожно смахнула снег с вершины камня и присела на корточки, равняясь с удушающей надписью родного имени. — Надеюсь ты не сильно обидишься, что я пришла с пустыми руками? — несмело спросила она, проводя пальцами по иероглифам и проговаривая их про себя. Лейла Хартфилия. — Зато я пришла. Сама. К тебе. Я долго шла, целых десять лет. Но вот я здесь. Я так скучаю по тебе, мама. — Люси почувствовала, как щеки обожгло влагой, но даже не попыталась стереть это свидетельство слабости. — Мне сейчас очень страшно, и я не знала к кому, кроме тебя, я могу пойти. Ты ведь всегда спасала меня и не давала упасть, держала уверенно за руку и вела вперед. Даже тогда ты подтолкнула меня вверх, чтобы сейчас я могла стоять перед тобой. Я выросла, мама. Криво, косо, болезненно. Именно поэтому сейчас я не знаю, что мне делать. Я боюсь, что он уйдет также, как и ты. Понимаю, это абсурдно и глупо, особенно после всего, что он для меня продолжает делать, но вдруг. Это ведь я. Я притягиваю неудачи к своим близким. Люси замолчала, внезапно теряя все слова, что собиралась сказать. Яростное напоминание о самой большой катастрофе ее жизни захлестнуло водоворотом и погребло под останками счастья. Слезы с новой силой хлынули из глаз, вырываясь наружу неудержимым потоком. Люси попыталась их стереть, но они прибывали и прибывали, хороня под собой. Десять лет постоянного давления и смирения, беспрестанных попыток быть сильной и самостоятельной, укрощения своей боли и горечи вылились в неукротимую лавину, что смывала и топила под собой. Люси судорожно вздохнула, хватая воздух. Среди бесконечной тишины хрустнула ветка растущего рядом дерева гинкго, полностью облетевшего. Люси вытянула ладонь, и на нее упал одинокий желтый листок, похожий на веер. — Этот листик был с востока в сад мой скромно занесён, и для видящего ока тайный смысл являет он, — приглушенно прошептала она и несмело улыбнулась. — Я услышала тебя, мама. Спасибо. Девушка поднялась с колен, на которые непроизвольно опустилась, и глубоко поклонилась надгробию. Ее любимая мамочка все еще присматривает за ней и всегда готова дать совет.***
Телефон надоедливо затрезвонил в третий раз. Люси медленно достала его из кармана и обратила все внимание на дисплей. Такое непривычное имя резануло зрение и заставило нажать на прием. — Слушаю. — Здравствуй, дочь. У тебя есть планы на сегодняшний вечер? — Джуд Хартфилия был как всегда немногословен и сразу переходил к делу. — Нет, я уже освободилась, — Люси оглядела пустынную остановку, обернулась в сторону молчаливых памятников и вновь вернула внимание расписанию автобусов, настойчиво вещавшему, что транспорт прибудет в течение получаса. — Тридцатого я улетаю в командировку, поэтому поужинать на Новый Год у нас не получится. Может быть приедешь сегодня? У прислуги практически все готово, — сдержанно спросил Джуд. Люси представляла, каких сил стоило отцу перенести все встречи и уговорить партнеров проводить совещания в канун праздников. Всё, чтобы не встречаться с ней в этот день. Снова. — Конечно. Я буду через час, — послушно согласилась она и положила трубку, задумчиво смотря на экран. Это была такая привычная картина: сокрушенный родитель, чья работа вновь разлучает его с ребенком, и не прекословящая дочь, что только рада, что отец вновь уедет и не будет трогать ее. Они слишком долго играли этот спектакль; слишком долго притворялись, что все хорошо; слишком долго сознательно убегали от правды. У кого-то должно хватить сил разрубить этот гордиев узел. Люси теперь точно хватит. Подъезжающий автобус призывно посигналил задумавшейся девушке и терпеливо дождался, пока она займет место. Пристанище скорби и печали она покидала со скользящей по губам безмятежной улыбкой и робкой надеждой.***
Новый особняк отца встречал непривычной пустотой и необжитостью. Голые стены радовали своей простотой и скромным зеленым цветом; вместо напыщенных люстр — тусклые светильники, не мозолящие глаза; мебели было по минимуму и все абсолютно аккуратное и негромоздкое. Даже сам дом не отличался монументальностью и помпезностью — он был небольшим и приличным. Как раз для человека, что живет один. Люси вдруг поняла, что она впервые за все время после переезда посетила отца. Это осознание не вызвало никаких эмоций, только привычное отчуждение. — Госпожа Люси, следуйте за мной, — старый дворецкий появился из ниоткуда, поклонился и приглашающим жестом позвал за собой. Люси беспрекословно следовала его указаниям и уже через пару минут оказалась в просторной столовой с длинным дубовым столом, накрытым на двоих. На другом конце уже сидел Джуд, что приветственно качнул головой и неопределенным взмахом руки пригласил ее сесть. Люси села, изучающе осмотрела блюда, из которых снова не было ничего, чтобы она любила, и вперилась пристальным взглядом в мужчину напротив. Джуд Хартфилия постарел. В некогда шикарной шевелюре завелись седые волоски, у уголков глаз и губ отчетливо прорисовывались морщины, вечно горделивая осанка приобрела неправильные изломы. Весь облик дышал дряхлостью и усталостью. Джуд Хартфилия больше не был тем, кто держит все под своим контролем и внушает всем то, что удобно ему. Люси рассеянно слушала монолог хвалящегося мужчины, для приличия ковыряясь в тарелке, в которую наложила всего понемногу. Его успехи, удачные сотрудничества, выгодные сделки — все, чтобы заинтересовать ее будущим компании — были для нее не больше, чем бесполезным разглагольствованием, раз за разом вызывавшим отвращение. Люси не собиралась наследовать его компанию. Это была истина, которую Джуд, как обычно, игнорировал и не хотел признавать. Но Люси это мало беспокоило. Она была уверена: что бы она не выбрала своим будущим, ее другая семья всегда поддержит и не позволит сдаться. — А как прошел твой год, Люси? — Отец, хватит. Давай уже перестанем притворяться, — Джуд тяжело сглотнул — по лицу пробежала дрожь — и безысходно, будто катастрофа, которую он ожидал, наконец обрушилась, посмотрел на дочь. — Я была на могиле у мамы, — мужчина вздрогнул, услышав эти оглушающие слова, и уронил бокал. Звон разбитого стекла наполнил пустоту мрачной столовой и вибрацией прокатился по струнам натянутых нервов. — Ты навещал ее? — Джуд отрицательно покачал головой и отвел стыдливый взгляд. — А ведь прошло уже десять лет, — Люси вертела в руках вилку, смотрела на блики света на ней, таилась в тенях слов. Сказать следующие ей было неимоверно сложно, они застревали в горле и отказывались срываться с губ. Она крепко сжала кулак и впилась ногтями в ладонь, вгоняя решимость в кровь. — Ты все еще винишь меня в ее смерти? Вопрос прозвучал громом, разбил вдребезги все запутанные нити их отношений и поставил окончательную точку в этом очередном призрачном постановочном вечере. — Люси, я никогда… — Джуд замолчал и не посмел продолжить. Он столкнулся с проницательным взглядом дочери, что смотрела с горькой усмешкой, спрятанной в уголках губ. — Я больше не виню тебя. С самого начала это было дико и бессмысленно, но мне нужно было винить кого-то, кроме самого себя. Признать, что я был тем, кто во всем виноват, оказалось намного сложнее, чем просто спихнуть всё тебя. И я сделал это. Я погубил тебя этой волной вины и отчаяния. Я знаю, что мне нет прощения, но, надеюсь, однажды ты сможешь все же отпустить это, — на одном дыхании исповедался он, внимательно вглядываясь в лицо дочери и ища там ответ. — Даже если я отпущу, прошлого не изменить. Прошлое сделало меня той, что я есть сейчас. Ты и сам должен понимать, как разрушает ребенка чувство ненужности и предубеждения, как медленно и губительно оно сказывается на его психике, как ребенок превращается в тех самых монстров, что раньше прятались в темноте. Ты это знаешь? — Люси говорила спокойно, без надрыва и эмоций. Слишком давно она копила в себе эти слова, слишком часто повторяла их про себя, слишком долго они звучали лейтмотивом ее жизни. — Я знаю, Люси. Я…- неуверенно начал Джуд и замолчал. Не мог подобрать слов, оказался не готов к правде, что так неожиданно всплыла, не нашел в себе сил сказать самое главное. — Ты уже никогда не станешь для меня кем-то важным и дорогим, кем-то, к кому я приду за помощью, кем-то, чья поддержка имеет для меня вес. Хоть мы всегда будем отцом и дочерью по крови, кроме этого нас нечему связывать. Люси отложила салфетку, расстеленную на коленях, поднялась из-за стола и твердо посмотрела на затихшего Джуда, что безмолвно сидел, опустив голову. — Мне пора идти. Ужин был неплох. Хороших праздников, отец. Люси неспешно вышла из столовой, уверенно идя по запомнившемуся пути на выход. Она чувствовала, что сказала не все, что спросила не все, что не узнала самого важного. Но возвращаться сейчас — смерти подобно, и она уверенно покинула этот угрюмый одинокий дом.***
Музыка приглушенно лилась из колонок, не перебивая чужие разговоры. Люси лениво тянула безалкогольный мохито, смотрела на чужое счастье и немного, самую малость, завидовала, чего раньше с ней никогда не случалось. Практически все посетители пришли парочками: обнимались в темных уголках, не желая делиться своим счастьем; задорно смеялись, пряча улыбки за бокалами или в чужих воротниках; целовались напропалую, передавая радость воздушно-капельным путем. Были безмерно счастливы и неумолимо вместе. Люси была одинока, отрешена и угрюма. Разговор с отцом высосал все силы и оставил лишь пустоту после себя. Люси не услышала того, чего жаждала больше всего, да и сам диалог не состоялся практически, но продолжать его в тот момент уже не имело смысла. Джуд снова сбежал и оставил ее наедине со всеми демонами, что породило время. Он снова вынудил ее разбираться со всеми последствиями его молчания и трусости. Он снова бросил ее, как и десять лет назад. С этим было сложно смириться что тогда, что сейчас. Люси задумчиво покрутила бокал, заставляя идти круги по поверхности. Даже эти небольшие волны находили в конце приют, а она так и барахталась где-то по середине озера, выплывала на мгновение и снова тонула. — Чего грустишь, ребенок? — Лаксас подобрался незаметно. Приобнял за плечи, прижимая щекой к теплой шубе, растрепал волосы могучей рукой и щелкнул по носу, заставляя Люси сморщиться и забавно фыркнуть. — Отсутствие Казановы огорчает? — Грея здесь нет? — Люси невольно обвела зал взглядом и со стылым разочарованием вернула внимание мужчине. Лаксас спрятал усмешку в стакане, чтобы не смутить ребенка. — Конечно его здесь нет. Для обычных — и нормальных — людей Новый год — семейный праздник. И празднуют они его в кругу родных и близких. Это мы ненормальные и особенные, что предпочитают сочетать работу и веселье, — Лаксас вновь щелкнул девушку по носу, стирая легкую нахмуренность, пробежавшуюся по лицу. — Твои выступления уже закончились? — О моей ответственности слагают легенды, — Люси шутливо рассердилась, забывая о грусти и включаясь в шуточную перепалку. — По-моему, раньше это звучало по-другому, — Лаксас задумчиво постучал по подбородку, намеренно растягивая паузу. — О, точно. Безответственности. Ты пропускала шесть репетиций из десяти. — Но ты все равно позволял мне выходить на сцену. — Твоим глазам невозможно отказать. — А еще выручке, что ты собирал в эти дни. — Туше, ребенок. Люси тихо рассмеялась, чувствуя себя вновь победительницей, и ее смех подхватил Лаксас. — Развлекаетесь и без меня? Кана появилась из ниоткуда. Немного уставшая и потрепанная, но с удовлетворенным огоньком в глазах и довольной улыбкой на губах. Заключительный номер отгремел последними аккордами — дальше в программе только праздность и безделье. Все работники получили желанный отдых и безусловную свободу в действиях и развлечениях. Соседний столик оккупировали танцевальная труппа, с криком и улюлюканьем поднимавшая фужеры за успешно прошедший год; следующий — работники невидимого фронта, что поддерживали работу клуба изнутри; сцену затопила восторженная публика, спешившая примерить на себя роль эстрадной дивы; ди-джей сменил пластинку на нечто зажигательное и безудержное, распаляя толпу. Кана и Лексус с отеческой тоской смотрели на эту вакханалию и тихо наслаждались. — Мы бы не посмели, Кана, — лукаво ответила Люси, неведомым образом перекинула руку Лаксаса на Альберону, заключая их в своеобразные объятья, и отошла в сторону. — Вот так намного лучше, — девушка одобрительно кивнула и допила свой напиток. — И что это за провокация, ребенок? — нарочито недовольно проворчала Кана, удобнее устраиваясь в крепких мужских объятьях. — Подтверждаю свои подозрения. Поздравляю, — Люси взяла протянутый Мирой фужер, отсалютовала паре и залпом выпила его. Барменша пораженно застыла с открытым ртом и непроизнесенными словами. Кана и Лаксас оглушительно рассмеялись, наблюдая как расширяются зрачки блондинки. — Второй раз на те же грабли, — пораженно пролепетала Хартфилия и осторожно присела на стул. — Когда-нибудь ты научишься слушать до конца, что тебе пытаются сказать, — Кана сочувственно похлопала девушку по макушке и отправилась в центр зала, утягивая за собой несопротивляющегося мужчину. Люси помахала им в спину, напоследок окинула весь зал взглядом и медленно поднялась. В голове немного гудело, да ноги внезапно стали непослушными, но это не помешало девушке махнуть Мираджейн на прощание, отказавшись от такси, и двинуться на выход. Улица встретила промозглым холодом, звенящей тишиной и непроницаемой темнотой. Фонари тусклым светом освещали проспект. Люси полностью застегнула молнию на кожаной куртке с овчинной подкладкой и сунула руки в карманы. Что перчатки, что шарф она как всегда не взяла. Она невольно чихнула, чувствуя, как на нос опустилось что-то холодное, и подняла голову. С неба сыпались мелкие снежинки, яростно впиваясь в нежную кожу и оставляя после себя мокрый след. Люси уже предвкушала, как завтра будет звонить не выспавшейся Кане и больным голосом просить привезти таблетки и горячий куриный бульон. На секунду в мыслях мелькнуло другое имя, но девушка, отрицательно покачав головой, отогнала его. Грей не появится перед ней по мановению волшебной палочки, но в новогоднюю ночь Люси хотелось верить в чудеса. Ведь тогда в его объятьях она, наконец, нашла кристально ясное определение тому, что между ними происходит и какое чувство царит в сердце. Она никогда бы не подумала, что кто-то может подобраться так близко. Но Грей здесь. Вломился неостановимым составом и прочно отвоевывал позицию за позицией. И наконец добрался до самого дна. Неотвратимое желание защитить, чувство значимости для другого человека, водоворот подлинной искренности захлестнули и разбили все преграды. Дальше — только рядом. По-другому уже никак. Автомобильный гудок разорвал тонкое полотно безмолвия. Люси обернулась и встретилась с пронзительным взглядом обсидиановых глаз. — И что такая прекрасная девушка делает в одиночестве на улице в такой час? — до боли знакомый голос эхом отозвался в груди. — Знаешь, это так абсурдно и нереально. В этот момент я думала о тебе, и ты появился, — неспешно подойдя к казавшейся черной в ночи мазде и остановившись напротив Грея, откровенно призналась Люси. — Это не абсурдно и нереально. Я всегда буду рядом, когда нужен тебе, — мягко сказал Грей, заправляя непослушную светлую прядь за ухо. — Но всё же тебе стоит задать тот же вопрос, — лукаво улыбаясь в ответ на легкую ласку, поинтересовалась девушка. — Ночной экспресс от Грея Фуллбастера, — Люси в непонимании выгнула бровь. — Твой папочка попросил доставить тебя в целостности и сохранности до дома. Иначе он мне что-нибудь оторвет. Люси в замешательстве приоткрыла рот. Грей и сам был удивлен, получив сообщение от Лаксаса Дреяра с просьбой — больше похоже на приказ — подвезти Люси и геолокацией ее местоположения. После того экзамена девушка исчезла со всех радаров и не выходила на связь ни с кем, отмалчиваясь в чате и сбрасывая звонки. Локи отмахивался неотложными делами и отказывался сообщать новости о блондинке, Леви беспомощно разводила руками, тоже не имея никаких сведений, Нацу пораженно молчал, впервые оказываясь в информационном вакууме. Грей волновался. Непривычное и болезненное это чувство наполняло его существо и требовало проверять телефон каждые полчаса, молило подождать Люси около ее дома, уговаривало пройтись по всем знаковым местам, где может скрываться девушка. Грей не поддавался. Он знал, что Люси не позволит никому увидеть свою слабость, и давал ей время прийти в себя, что бы ее не беспокоило. Он достаточно изучил ее, чтобы понимать тонкости ее непредсказуемой натуры; остро чувствовал неуловимые границы и всё равно нарушал их; легко определял ее изменчивые эмоции и запросто предугадывал сокровенные желания. И сейчас, видя искреннюю радость от встречи, понимал, что поступил правильно. — Лаксасу не стоило беспокоить тебя, — нарочито негодующе упрекнула она того. — И оставить такую красотку на съедение холоду? Грей развязал слабо затянутый шарф и накинул на несопротивляющуюся девушку, обворачивая его вокруг ее шеи. Люси мгновенно спрятала замерзший нос в кашемировом великолепии и довольно зажмурилась. — Садись в машину, Юки-онна, — Грей галантно открыл пассажирскую дверь, помогая Люси устроиться, сел на водительское место и на максимум включил печку, выпуская теплый воздух в салон. — Я еще не настолько заледенела. — Но уже близка к этому. Машина медленно плыла по пустынным улицам, фары ловили в свои капканы редких прохожих, снег мелкими каплями стекал по стеклу. Люси вжалась в кресло и прикрыла глаза. Это было тепло. И дело было в не нагретом до духоты салоне, а в чем-то неуловимом, летающем в воздухе и оседающем тонким слоем на коже. Словно вся вселенная существовала именно ради этого момента, и даже время было готово подождать и остановиться. А где-то на другом конце города Гажил и Леви знакомили своих родителей и сглаживали неловкие углы, пытаясь убедить их в серьезности своих намерений; где-то в одном из храмов в самом центре Эльза и Джерар просили о благополучии для себя и своих близких и молили, чтобы этот раз был последним и больше они не расставались; где-то в одном из огромных домов Нацу мазал кремом сопротивляющуюся Лисанну и бегал за ней по всей комнате; где-то за городом, потушив во всем доме свет, Локи шепотом рассказывал Овну легенды о далеких звездах и великих героях. Мазда плавно затормозила на светофоре, вырывая девушку из сонной неги. Люси открыла глаза и встретилась с проникновенным восхищенным взглядом. Грей внезапно оказался очень близко, так что дыхание застряло где-то в груди, а сердце-предатель затрепетало раненой птицей. — Что бы ты хотела, чтобы я тебе подарил? — на грани слышимости внезапно спросил Фуллбастер. — Обещание. — Грей вопросительно посмотрел на неуверенную Хартфилию. — Не оставляй меня, раз пробрался так глубоко. — Никогда. Грей медленно приблизился, давая время передумать, и чувственно коснулся губ в дурманящем поцелуе. Люси подалась вперед, поддаваясь чужим движениям и позволяя вести себя. Грей целовал сладко и тягуче, до головокружения и мурашек по коже; держал ее руки в своих нежно и осторожно, делясь своим катастрофическим теплом; смотрел взволнованно и исступленно, будто и не верил в происходящее. Борьба уступила место мягкости, страсть сдалась под натиском нежности, жадность проиграла уступчивости. Проезжающая мимо машина просигналила, вырывая их из объятий друг друга. Грей прислонился своим лбом ко лбу Люси, поймал ее взгляд и уверенно сказал: — Я обещаю, что буду беречь тебя. Я не откажусь от тебя. Совсем и никогда. — Я верю тебе.