Алмазная крошка

– Я не хочу больше слушать твои приказы. – Ури? Это… это ты? Ури, ради всего святого, что… что это ты делаешь? Она выпрямила волосы и скрыла под ними тонкие плечи. Надела черную сутану с просторными рукавами – почему-то Раф все казалось, что к ее запястью приделан мешочек с алмазной пылью. Ее было возможно узнать разве только по голосу, страшно искаженному хрипотой, будто она в материальной форме обожгла себе горло кипятком. Почему пыль? Почему алмазная? При чем здесь это и что, ох, что, объясните, что же здесь происходит? – Я не хочу… больше слушать твои приказы. – Тон почти не меняется. Она делает в середине фразы запинку, механическую паузу – и это звучит так, точно одна из шестеренок в механизме идеальной игрушки осеклась. Смуглый палец с накрашенным ногтем скользнул по животу, груди, покрасневшим от тугих пут рукам. Да, ее любимый, небесно-голубой цвет – но лак у нее на ногтях не блестит, как обычно. Он матовый, а в уголке ногтя на безымянном пальце запеклось что-то темное. Она положила ей руку на шею и чуть сдавила, оцарапав ногтями. Раф в ужасе смотрела в темный провал капюшона, вглядываясь до боли в глазах, но не могла разобрать ничего. Но ей, кажется, улыбнулись оттуда – пальцы другой руки, такие же пугающе холодные, легли на бедро. Раф обнажена и беззащитна; на ней нет ни клочка одежды. В комнате темно и тепло, и странное чувство живет в ее груди – точно ее согревает сама темнота. Она с негодованием отталкивает эту бесполезную, глупую мысль и вдыхает воздух – как может сильно, как может глубоко, до тех пор, пока веревки, перехлестывающие грудь, не врезаются в кожу. Ангелу не должно быть больно, но с этим у нее проблемы; да и много ли сейчас преимуществ ее смертного происхождения, которыми она может воспользоваться? Может, это не Ури? Ведь Ури ее подруга, она не может так поступить, они же друзья… И это существо с ее голосом и руками не показывает лица. Конечно! Это не ее подруга, это враг, но она раскусила обман! Раф улыбается – слишком нагло, слишком дерзко и самоуверенно. Для ангела и для жертвы одновременно это все слишком – слишком нагло, слишком самоуверенно... Она еще не знает – но сейчас последует наказание. – Это не Ури. Ты мне лжешь. А теперь покажи свое настоящее ли… Ох! В лихорадочных размышлениях ей было не до блуждающих по ее телу рук, и она упустила секунду, когда пальцы, скользнув вверх по бедрам, ворвались внутрь, царапаясь. Раф покраснела, попыталась свести ноги вместе, но не смогла. Почему – не могла увидеть, но в ее щиколотки сильней впилось что-то холодное и острое. Колодки, кандалы? – Я. Не хочу больше. Слушать. Твои. Приказы! Крик – капюшон колышется, будто готовый соскользнуть на плечи. Фигура резко подается к ней, склоняется, выплевывая осколок фразы ей в лицо. Воздух пахнет любимой жвачкой Ури и ее духами. Пальцы проталкиваются глубже, несмотря на сопротивление. Стыд заволакивает глаза розовой пеленой. Она упрямо пытается свести ноги, напрячься так, чтобы та, другая не смогла, не смогла пройти дальше… – Все будет хорошо. И это голос Ури. Другие слова, но по-прежнему ее голос. Капюшон опускается на лицо Раф, прямые пряди щекочут щеки и шею, и Ури целует ее, впиваясь в уголок губ. Раф в изумлении неровно и часто дышит, уже не помня о том, что было минуту назад. Губы Ури приторно-сладкие, и от них тоже пахнет жвачкой. – Мы не будем больше слушать твои приказы. Она кладет вторую руку на левую грудь Раф, чуть сжимает ее, щекоча, а потом – причиняя тонкую, острую боль ноготками, прислушивается к биению ее сердца и подхватывает ее ритм. – Не надо! Мне больно! Ногти будто нарочно царапают все сильнее, проникая глубже. Но одной из них это так нравится. Она не подчинится больше приказам. Изнутри Раф жжет болью, кусает, точно в ней мечется дикий, разъяренный – или смертельно напуганный? – зверек. Кажется, она чувствует его, будто всего покрытого иглами или сотканного из одних коготков. – Хватит! – стонет она, содрогаясь от рыданий. И – внезапно пытка прекращается. Ури протягивает ей окровавленные горячие пальцы с изломанными ногтями. На другой руке они ровные… Так она это нарочно? Оставляет на щеке отпечаток-след и вытирает пальцы о ткань. Тянется внутрь рукава другой рукой. – Все будет хорошо. Алмазная крошка – тонкие иголки сыплются Раф в глаза. Она кричит, рвется из пут, тянет пальцы, пытаясь дотянуться до глаз, вытряхнуть из них страшные колкие иглы-лезвия. Из ее глаз текут кровавые слезы, а чужая рука невозмутимо отсчитывает ребра сверху вниз на побелевшей коже. Кивает. – Все. Будет. Хорошо… Тонкий клинок входит под соском слева – проталкивается до самой рукояти, увитой железным плющом. В уголках губ Раф набухают капельки крови.